Короткие гудки (сборник) - Виктория Токарева

В одно прекрасное утро Ира позвонил ко мне домой. Мобильных телефонов тогда не было. Застать меня дома было трудно. Дозвониться почти невозможно. Но Ира застал и дозвонился.

– У меня к-к-к-к…

– Говори, – перебила я.

– Мы должны вс-с-с-с…

– Встретиться, – помогла я.

– Д-д-да, г-глаза в г-г-глаза.

– Говори ухо в ухо, – предложила я. – Я пойму.

– Н-н-н-н-нет.

– Я далеко живу. У тебя на дорогу уйдет полдня. Зачем тебе терять время? Говори, я отвечу.

– Н-н-н…

– Ну приезжай, если хочешь, – согласилась я. Мне было легче согласиться, чем продолжать этот спотыкающийся диалог.

Ира прибыл через три часа. Разделся. Сел напротив и стал буровить меня своими неповторимыми глазами. Посылать сигнал, как гипнотизер.

«Денег попросит», – догадалась я.

– Д-д-д…

– Сколько? – спросила я.

– Ш-ш-ш-ш…

– Шестьдесят? – помогла я.

– Ш-шесть т-т-т-тысяч.

Шесть тысяч – это машина «Волга». Это целое состояние.

Теперь понятно, почему он хотел именно приехать. Чтобы взять деньги.

Я отъехала от него на своем стуле и спокойно сказала:

– Ира, я никогда не беру в долг. И никогда не даю. А если и даю, то такую сумму, которую мне не жалко потерять. Шесть тысяч мне потерять жалко. Я могу тебе дать четыреста рублей.

Четыреста рублей – это двухмесячная зарплата кандидата наук. На улице не валяются. Их тоже надо заработать. Но потерю такой суммы пережить можно без ущерба для здоровья. Обойдусь легкой досадой.

Ира выслушал мой отказ. Обиделся. Встал и ушел, не попрощавшись. Грохнула дверца лифта.

«Ну и черт с тобой», – подумала я.

Занялась какими-то домашними делами.

Через десять минут зазвонил телефон. Это был Ира.

– Я с-с-согласен, – хмуро сказал он.

– Ну хорошо, – отозвалась я.

Ира вернулся, молча взял деньги, сунул их во внутренний карман пиджака и ушел без «спасибо» и без «до свидания».

Через месяц Ира позвонил снова и сообщил, что он не забыл про долг и отдаст обязательно.

– Когда? – уточнила я.

– Через какое-то время, – неопределенно ответил Ира.

Я приняла к сведению, но было ясно, что Ира звонит по другому поводу.

– Чего хочешь? – прямо спросила я.

– Н-н-надо поговорить глаза в глаза.

– Некогда мне смотреть в твои глаза. Говори, что надо. Коротко и ясно.

– С-с-сценарий д-для п-полнометражного ф-фильма, – ответил Ира коротко и ясно.

– У меня сценария нет. Есть повесть.

– Д-д-давай повесть. По ней сделаем сценарий.

Я помнила успех его прошлой работы. Ира – безусловно талантлив. Почему бы не доверить ему свою повесть?

– Хорошо, – согласилась я. – Пусть звонят со студии. Заключают договор.

– К-к-какой д-договор?

– На покупку прав. Я продаю права.

– Н-но ты же не х-хочешь писать сценарий. Я сам буду писать.

– Повесть-то моя… – напомнила я. – Ты будешь писать экранизацию.

– А, д-д-да, – сообразил Ира. – Эк-к-кра-низация д-д-дешевле н-на д-д-две тысячи…

Договор был заключен. Сценарий написан. Я его не читала. Я писала новую повесть, была увлечена, и все прошлые замыслы были в прошлом. Я отделяюсь от прошлого, как ракета от ракетоносителя. Лечу дальше, а ракетоноситель летит вниз, и не важно, куда он упадет – в воду, или в тайгу, или кому-нибудь на голову.

Однажды вечером мне позвонила актриса, играющая у Иры главную роль, и попросила прийти на съемку.

– Зачем? – не поняла я.

– Я вас просто умоляю… – В голосе актрисы были слезы.

Я любила эту замечательную актрису и не посмела ей отказать.

Я приехала на съемку. Съемка происходила в павильоне «Мосфильма».

Снимали сцену с собакой. Делали шестнадцатый дубль. Собака была замучена и с упреком смотрела на свою хозяйку. Хозяйка грозилась прекратить это издевательство.

Ира не мог сформулировать задачу, стоял, как бесполезный столб. Группа остервенела. Я боялась, что Иру побьют.

Актриса подскочила ко мне и заорала:

– Я не буду у него сниматься. Я откажусь!

– Люда… – взмолилась я. – Милосердие выше справедливости…

– Какое милосердие? Моя честь в его руках. Моя репутация актрисы. Он провалится и меня провалит вместе с собой. Мне это надо? Я уйду с картины.

– Люда! Не надо портить человеку жизнь. Войдите в положение.

– Да с какой стати? Он сам не знает, что хочет. Стоит, как пустой гондон.

Ира оставался с бесстрастным лицом. Он привык получать оскорбления от своих кредиторов. Закалился.

Навис скандал.

На студии посмотрели материал. Я тоже посмотрела. Караул. Я не могла понять, вернее – не могла совместить первый фильм со вторым. Первый – ясно талантливый, второй – явно фуфло. За каждым кадром – пустота. И музыка какая-то лошадиная, галопом. И актеры – картонные, хотя известные. Актер не в состоянии преодолеть режиссерскую несостоятельность.

Что же произошло?

Я вспомнила слова актрисы: пустой гондон. Что такое гондон, я не знаю. Может быть, презерватив. Но это не важно. Важно слово: пустой. Ира был пуст, а из пустоты можно черпать только пустоту.

Знаю по себе: когда я начинаю новую работу, то иду на погружение, как глубоководная рыба. Я вся – в замысле и практически не реагирую на окружающую жизнь. Я – ТАМ.

Бедный Ира не в состоянии сосредоточиться и погрузиться. Его, как рыбу на крючке, постоянно дергают вверх за губу. Он вынужден всплывать и решать совершенно другие задачи. Задачи кредиторов.

В таком состоянии: о каком творчестве речь? Художник должен зависеть только от замысла.

Ира бросил в жертву квартире свой талант. И теперь квартира есть, а таланта нет. Может, талант и остался, но его растратили на другое. А именно: догнать, перезанять, обмануть, наврать, пообещать, выстроить в голове пирамиду. Для этого нужна большая и непрекращающаяся энергия. А энергия – одна на все. Как кошелек с деньгами. Потратил на одно, значит, на другое не хватит.

Встал вопрос о закрытии фильма. Но средства вложены. Обидно. Пригласили другого режиссера – опытного веселого закройщика. Он доснял фильм до конца, ловко смонтировал, профессионально склеил. Если нет большой одаренности, можно выехать на профессии. Профессионал – это немало. Вполне допустимо.

Получилась киношка на крепкое три. Даже на четыре с минусом. Киношка резво прокатилась по стране. Собрала кучу денег.

Ира встряхнулся. Сделал вид, что никакого провала не было. О каком провале речь? Его фамилия в титрах метровыми буквами. Он – режиссер-постановщик, элита интеллигенции, имеющий приз, живущий на улице Горького.

Ира рассчитался с самыми ядовитыми кредиторами. Их было сорок человек. После чего деньги быстро кончились, а кредиторы остались. И немало. Шестьдесят человек.

Ира надеялся, что людям надоест вытаскивать из него деньги. Или просто забудут о долге. Но нет. Продолжали жужжать над ухом, как комар в ночи. И даже присылали людей, которые выколачивали нужную сумму. Иру не били, но пугали. Тоже очень неприятно.

Ира стал искать новый сценарий и обращаться на студии страны. Отправляясь на переговоры, Ира брал с собой кассету первого фильма. Кассета очаровывала. С Ирой готовы были сотрудничать.

Ира добился новой постановки и снова провалился с треском. Провальная репутация за ним закрепилась. Ире перестали давать работу. Он надел маску гения, которого запрещают, и под это дело легко одалживал и переодалживал.

Погоня за деньгами стала фоном, на котором протекала его жизнь. А может, и основным смыслом.

Прошло двадцать лет. Я превратилась в женщину среднего возраста. У меня выросли дети и появились внуки. Мои книги продавались большими тиражами. Моя личная жизнь булькала, как затихающий вулкан. Я надеялась, что вулкан уснет. От его деятельности – сплошные трагедии. Котел моей жизни все кипел и переливался через край.

Ира канул, растворился во времени. Я о нем ничего не слышала.

Раздался звонок. Я сняла трубку и услышала жужжание.

– З-з-з-з-з…

– Здравствуй, – отозвалась я. – Как живешь?

– У м-м-моей дочери рак мозга, – медным голосом произнес Ира.

– О господи… – выдохнула я.

Помолчала и сказала неуверенно:

– По-моему, у тебя нет детей…

Я не слышала, чтобы Ира женился и родил.

– Это дочь моей жены, – отчеканил Ира.

Значит, Ира женился. А почему и нет…

– Это уже легче, – отозвалась я.

Болезнь чужих детей мы переносим легче, чем своих.

– У м-м-меня с женой очень хорошие отношения, – строго заметил Ира.

– Понятно…

Я ждала, – чего он хочет? Наверное, денег. Хотя прошлый долг он мне не вернул. Но прошлое осталось в прошлом.

– Я х-хочу п-продать телевидению свой первый фильм.

– А я при чем? – не поняла я.

– Дай мне телефон директора канала. У тебя есть.

– У меня есть, но директор канала не разрешает давать свой телефон.

– М-м-мне нужны деньги на операцию в Германии. Неужели не понятно?

– Ладно. Записывай…