Ночь будет спокойной - Ромен Гари

Ф. Б. Нет, не обессудь, продолжим все-таки наш разговор о Европе. Ты начал свою литературную карьеру в 1945-м романом «Европейское воспитание» — название горькое и ироничное, — который через оккупацию Европы и Сопротивление показывает пропасть, в которую рухнула цивилизация. Год спустя ты продолжаешь громогласно сокрушаться об участи Европы в «Тюльпане»… И через двадцать пять лет, в 1972 году, ставишь вроде как на этом финальную точку романом «Европа»… Но в недавних дебатах, нынешних дебатах, когда налицо кризис и все суетятся в поисках решений, ты хранишь молчание… Почему? Чтобы не смущать своих друзей-политиков?

Р. Г. У меня нет «друзей-политиков».

Ф. Б. Тогда почему?

Р. Г. Потому что вопрос, как сделать из Европы Америку и при этом не стать американцами, меня не интересует. Правда о том, что называют «строительством Европы», бросается в глаза. Такие люди, как Жобер[18] вчера, как Сованьярг[19] сегодня, не нуждаются в думающих советниках. Они знают. Брандт отлично знал, и, впрочем, он единственный, кто попытался в своей Ostpolitik[20] помериться силами с правдой, с реальностью. Кеннеди знал: он мне сказал это за три месяца до своей смерти на обеде в Белом доме в присутствии Дика Гудвина. Он мне сказал: «Европа — это также Соединенные Штаты и СССР». Тогда я у него спросил: «А Китай?» Он улыбнулся и ничего не ответил, из этого я заключил, что Китай его скорее устраивает как подтверждение его слов… Правда о Европе доступна всем думающим людям, но когда растерянность и фрустрация сталкиваются с оборотистостью, то нам пытаются внушить любой ценой, что дважды два — пять, и тогда миллионы безработных или сама демократия платят цену за дважды два — четыре… Послушай, я буду только рад, если я не прав. Но пусть мне это докажут. Мне все больше и больше нравится заблуждаться в том, что касается «общепринятых фактов», потому что мне хочется доверять другим… Одному Богу известно, как мне это необходимо. Но возьми наиболее откровенно выраженное умозаключение, самое «прямое», которое сделала французская социалистическая партия, по крайней мере в том виде, в каком оно было пространно изложено Гастоном Деффером в январе этого года и с которым, впрочем, совпадают высказывания, сделанные господином Мессмером[21] две недели спустя. Господин Деффер говорит, что Европе, для того чтобы избежать «американского господства», следует повернуться лицом к развивающимся странам и поставлять им оборудование в обмен на сырье. Чтобы сохранить нашу независимость, мы должны обеспечить себе посредством торговых соглашений, посредством взаимных услуг доступ к природным ресурсам третьего мира. Следовательно, с самого начала налицо очевидный изъян, врожденный физический недостаток: такая Европа будет даже не «колоссом на глиняных ногах», она будет колоссом, ноги и жизненные ресурсы которого будут принадлежать не ему, они будут находиться в других местах, у других людей, в третьем мире, в геологических ресурсах третьего мира, с перспективами столь же многообещающими и столь же очевидными — пусть и не ближайшими, — как дело с арабской нефтью. И это независимость Европы? Но есть и то, что видно уже сейчас, — и это бросается в глаза, разве нет? Политика, которую нам таким образом предлагают, уже обанкротилась: это — политика «экономической франкофонии», это в точности та политика, которую Франция пыталась проводить, связывая столько прекрасных надежд со своими бывшими заморскими территориями, это Алжир, который нас национализирует — по праву — и который диктует нам свои законы, Марокко, которое — и это совершенно нормально — сейчас экспрориирует нас, это Мадагаскар, который спроваживает нас и заменяет американцами, это бывшее Конго, Мавритания… Вся «зона франка», которая начинает нам диктовать — и это справедливо, как заметил господин Леопольд Сенгор[22], — свои цены и свои условия. Все это развалилось за неполные двенадцать лет, начиная с Эвианских соглашений…[23] Несколько лет назад «картьеризмом» называли порожденный досадой мстительный нигилизм, предлагавший оставить Африку один на один с ее нищетой, потом эта теория уступила место «фоккартизму» — теории проникновения, «экономической франкофонии». Сегодня нам предлагают такой же провал в европейском масштабе, узаконивая при этом конкурентную возню и панику каждого из партнеров, приумножая хитроумные уловки и манипуляции, говоря одновременно и о священном союзе, и о свободной конкуренции… Поэтому я и утверждаю, что Франция послужила подопытным кроликом для такой вот Европы, для такой вот политики и необходимо сделать из этого выводы как для Сообщества, которое пытаются создать, так и для Франции: вслед за ножом, который приставили нам к горлу нефтедобывающие страны, неизбежно — и столь же законно — появится нож собственников всего сырья вообще. И пусть нам не приводят других «ловких» аргументов, что третий мир многолик, что он разобщен, раздираем антагонизмами и что, следовательно, там существует возможность для множества «игр», маневров, манипуляций, разговоров с глазу на глаз: каким бы разобщенным и многообразным он ни был, этот третий мир, он всегда придет к согласию относительно цен, максимума возможной прибыли, как это только что проделали арабы, такие же «разобщенные», такие же «многообразные», ведь так?.. И все, конец «ловкости». Я видел, как наши коммивояжеры возвращались с Ближнего Востока в первые часы великой иллюзии, они аж трепетали от радости, потому что «арабская политика» Франции оказывалась «доходной» — и какой доходной, — но только те державы сыграли определяющую роль на Ближнем Востоке, которые не зависят от нефти и прочего сырья, потому что обладают геологической независимостью. Позволительно ли спросить наших нынешних и будущих государственных мужей, господина Жискара, господина Миттерана, что они подразумевают под столь громогласно провозглашенной «национальной независимостью», в то время как восемьдесят процентов всей нашей национальной жизни зависит от природных ресурсов, находящихся в чужих руках? Может быть, им угодно говорить о «независимости во взаимозависимости», придуманной Эдгаром Фором в момент «деколонизации» Марокко, которая затем так хорошо смотрелась к концу алжирской войны? В любом случае подчинять жизнь и рост страны экспорту, как это сейчас делается, обрекать себя на то, чтобы экспортировать любой ценой, чтобы жить и иметь возможность оплачивать сырье, импортируемое… и необходимое для нашего выживания… и делать это благодаря экспорту!.. это даже не лозунг Легиона[24] «маршируй или подыхай», это значит — мало-помалу выпустить из рук судьбу страны, и выпустить безвозвратно. Единственный вопрос, который ставит подобная политика, это вопрос об отсрочке. Это хорошо известно Японии, которая не может больше иметь собственной внешней политики, выбора, альтернативы… Независимость, зависящая от ресурсов, намерений, причуд и платежных средств клиентуры, — это независимость мадам Клод[25]. Строить и развивать промышленный, экономический и социальный каркас Франции в полной зависимости от богатств и нужд Африки или Азии — это капитализм в бреду. Перефразируя Валери, эта «всегдашняя грядущая пустота», наступление которой хотят отсрочить, не будет грядущей вечно. Мы увидим, как французская экономическая реальность плавает в вакууме, пустоте, образовавшейся из-за растущего расхождения между специфически французской ситуацией и социально-промышленной структурой, построенной согласно африканским, азиатским и прочим ситуациям и находящейся в их власти. Разумеется, еще есть несколько лет для возможных манипуляций: контрактов, продажи оружия, ухищрений, — политики маневров и компромиссов во избежание худшего, в стиле Лаваля[26] за вычетом предательства… Я говорю с тобой о «Европе». Ибо, помимо вопроса о помощи и взаимодействии, что является священной человеческой обязанностью для бывших эксплуататоров и спекулянтов, единственная реалистичная и прозорливая политика в отношении третьего мира — это политика, которая осуществлялась бы на основе поддержки двумя геологически привилегированными столпами, коими являются СССР и Соединенные Штаты. Поэтому я говорю, что единственная возможная независимость для Франции и Европы — это «цивилизационная независимость», а она располагается и обсуждается там, где находится, то есть внутри одной и той же стяжательской материалистической цивилизации, которая уравновешивается Соединенными Штатами и Советской Россией как системой противовесов. А политика «Франция — третий мир» или «Европа — третий мир» — это мечта отрубленной головы, которая «вспоминает и оплакивает»… которая вспоминает об империи, о наших «заморских территориях», мечта сокровенная, она еще жива… Повторяю, господин Жискар д’Эстен не нуждается в мыслящих советниках, и из этого я делаю вывод, что правда об операции «Франция — третий мир» или «Европа — третий мир» заключается в том, что он видит ее элементом переговоров с Соединенными Штатами, а не с третьим миром. И он не в состоянии себе представить, что единственный урок, который можно извлечь из истории с нефтью, — это попросить еще… то же самое с ураном, медью, марганцем, со всем сырьем, питающим индустриальное общество. Это как винтовка, нацеленная на нашу «независимость»… Но все продолжают рассуждать, успокаивать себя, поздравлять себя и вести себя так, «как если бы»… Как если бы Франция пользовалась привилегированным, преимущественным правом у развивающихся стран — может быть, такова благодарность бывших эксплуатируемых и униженных? — и как если бы у этих стран не было другого выбора, других альтернатив, как если бы не существовало Соединенных Штатов, СССР, Германии, Японии, Великобритании… Вероятно, именно из-за этого в самый разгар нашей «арабской политики» строительство нефтепровода Суэц — Средиземноморье было доверено американской фирме, в то время как наши банкиры утверждали, что «он у нас в кармане»… Когда вы ввязываетесь в политику, в которой орудуют ножами, то существует угроза, что вы натолкнетесь на ножи подлиннее вашего… Третий мир отсылает Францию к Франции, Францию к Европе, а Европу — к ее двухполюсному миру… Можно спросить у «голлистов», где они за последние два-три года сумели схоронить формулировку «от Атлантики до Урала»?[27] Де Голль был прав, и нужно быть слепцом, чтобы не видеть, с кем он так говорил, к кому обращался по ту сторону и из каких переговоров рассчитывал не быть исключенным… Даже Египет получил Америку, обратившись к СССР, а думать, что Соединенные Штаты и СССР договорятся между собой «за спиной Европы», чтобы ее «нейтрализовать», — это бред, это то же самое, что сказать, будто СССР и Соединенные Штаты одновременно ощущают угрозу своему существованию, исходящую от Западной Европы. «Нейтрализация Европы» могла бы стать, в конце концов, во времена «холодной войны», блокады Берлина той отчаянной ценой, которую какой-нибудь мюнхенский[28] президент Соединенных Штатов замыслил бы заплатить, чтобы избежать ядерного конфликта, но сегодня это предполагало бы, по меньшей мере, наличие энергетически сильной Европы, способной составить конкуренцию Соединенным Штатам и заставить их дрожать так, что Америка была бы готова пожертвовать своими альянсами, базами и своей старшей дочерью, Германией, из страха перед нашей торговой конкуренцией… Это полная чепуха. Но до чего же восхитительна эта политическая птица высокого полета, этот двухглавый орел, одна голова которого упивается простором и мечтой о могуществе наравне с «колоссами», а другая заклинает призраков небытия, паралича и «нейтрализации», несмотря на ядерное оружие, нацеленное во все стороны, от которого «соперник» — или надо говорить «враг»? — никогда не заставлял нас отказаться, когда оно еще находилось на стадии разработки!.. Бедная птица, летучая мышь, которая расправляет одно крыло во всю широту «великих предназначений» и «ударной силы», но другое ее крыло лишь обрубок ущемленности, фобий и неуверенности. В таком кортеже фантазмов греза о независимости «Европа — третий мир» лишь одна из многих… Если бы за нами последовали, то это было бы даже не «девять персонажей в поисках автора»[29], а девять персонажей в поисках комедии… Нужно ли напоминать, что двадцать лет назад, когда мы отказывались покидать Индокитай, вернуть независимость Тунису и Марокко и дать ее Алжиру, мы убеждали наших союзников в том, что для «построения Европы» мы должны преподнести ей в приданое все богатства наших колоний? К этой же хитрости мы и прибегаем сегодня, как если бы территории, которые мы потеряли, которые отвоевали или сумели сохранить свободу, подписали нам пустой бланк, который Франция и «Европа» были бы вольны заполнять, как им заблагорассудится. Эти заморские страны, от которых мы бы таким образом все больше и больше зависели по мере того, как их потребности и ресурсы обуславливали бы нашу жизнь и рост, но которые тем не менее позволяли бы Франции и Европе «держать в своих руках их судьбу», — церебральные выверты, типичные для тех, кто отказывается смотреть в лицо реальности. Ты только послушай того, кого по аналогии, если таковая имеется, с Верховным судом Соединенных Штатов я назову одним из наиболее высоконравственных авторитетов страны — председателя Конституционного совета господина Гастона Палевски. Отмечая идентичность взглядов на европейское строительство у господина Деффера и ЮДР[30], он нам напоминает, что Америка уважает только «сильных». Таким образом, Европа, прочно усевшись на заморских недрах, сможет наконец, объясняет он нам, разговаривать с Америкой на равных… Ни единого слова о СССР в этом видении Европы и мира, ни единого слова у этого приверженца достопамятной «Европы от Атлантики до Урала»… Нет, нужно сопротивляться Америке благодаря единой Европе, «сильной» геологическими богатствами Африки и Азии, которые она неизвестно как себе гарантирует… И господин Палевски называет это «великим предназначением». Просто наваждение какое-то, люди грезят наяву… Европа невозможна без СССР, потому что нет Европы без Соединенных Штатов…