Томка и рассвет мертвецов - Роман Грачёв

Он чуть-чуть опустил развернутую газету, посмотрел на меня поверх страниц.

— Представь ситуацию: погибший полгода назад в автокатастрофе молодой человек по ночам возвращается домой, пугает до смерти родную тетю, оставляет открытой дверцу шкафа…

Петя помолчал немного, потом поинтересовался:

— Она принимает сильнодействующие препараты?

— Принимала когда-то. Но производит впечатление адекватной.

— Хм. — Петя снова скрылся за газетными страницами. С минуту ничего не происходило. Я искал, чем бы заменить отсутствующий кофе, в результате просто взял из блюдца на столике один из двух оставшихся пряников.

— Он еще как-то наследил? — спросил Петр из укрытия.

— Оставил записку с номером мобильного телефона. Просто положил на стол.

— Ты позвонил?

— Да. Абонент вне зоны действия сети.

— Дверной замок смотрел?

— Без повреждений. Но нужно позвать специалиста, проверить еще раз. Может, я что-то упустил.

— Не помешает. Я направлю человека, если хочешь.

Он опустил газету на колени, хлебнул кофе из своей чашки.

— У нас новое дело на миллион?

— Пока не знаю. Но точно могу сказать, что призраки тут ни при чем.

— Соглашусь.

— Хорошо. Тогда что бы ты сделал в первую очередь?

Петя сделал еще глоток, внимательно посмотрел на ободок чашки.

Тут я должен отметить, что парень этот был очень непрост. Обычно технари и логистики его типа стараются без особой надобности не покидать пределов своей компетенции. Многие полагают, что виртуозным владением компьютерной и иной техникой они с лихвой отрабатывают баснословные гонорары, а посему просьбы сделать шаг в сторону воспринимают как посягательство на свой суверенитет: «Начальник, мое дело — на кнопки нажимать, а выводы делать вам». Но Петр Тряпицын был не таков, и я до сих пор жалел, что он отказался стать моим компаньоном.

Петя не разочаровал и в этот раз.

— Для начала я сходил бы к нему на могилу. А потом посмотрел на место катастрофы. — Он посмотрел на наручные часы. — Я думаю, до двух ты успеешь в оба места.

— А что у меня в два?

— Клиенты по записи. Далеко тебе ехать?

— Преображенское.

— Тогда успеешь.

И он снова скрылся за своей чертовой газетой.

Я оглядел пустой офис. Да, лето вступило в свои права: поток клиентов пошел на спад, сотрудники разбегаются в отпуска. Может, мне тоже махнуть куда-нибудь с Томкой? Можно еще и Олесю с Ванькой с собой взять. Что думаешь, Антон Васильевич?

«Губу закатай! Руки в ноги — и на погост!».

Закатал и поехал, куда деваться.

Не скажу, что посещение кладбища — веселое занятие. Лучше бы там, конечно, не бывать и не иметь к этому никаких уважительных поводов, но едва ли кто-то из нас этого избегал. Мне доводилось хоронить товарищей, да и по долгу службы приходилось нередко стоять возле свежего холмика, уныло глядя, как родные и близкие усопшего укладывают горстями над его последним пристанищем вечную перину. Как говорит моя Томка, лучше в кинотеатр или «Макдональдс»… да нас никто не спрашивает, милая.

Но вот ведь какая штука: на кладбище как-то спокойно. Тихо, не суетно. Никто никуда не бежит, не торопится — дальше спешить просто некуда. Только купол неба над головой, стаи ворон и размеренное дыхание времени. У обитателей погоста впереди вечность, и когда ты присаживаешься на скамейку возле могилы, ты тоже это чувствуешь. Бывало, я просиживал на кладбище часами, когда жизнь припирала: садился в машину и гнал за пятнадцать километров от города в деревню, где родился и прожил половину жизни Вовка Лапин, мой однокурсник, успевший дослужиться только до капитана. Нет, не вражеская пуля сразила его, не отдал он жизнь в борьбе за мирный сон граждан, как любят писать авторы наглядной агитации в отделениях внутренних дел.

Смерть Вовки была донельзя прозаичной и даже пошлой: взял он себе пару недель отпуска, чтобы отпраздновать рождение сына, да и перебрал на радостях, а перебравши уселся за руль своего джипа. Доехал до ближайшего оврага, перевернулся. Угробил только себя, больше никого не задел, и хоть на этом ему спасибо. Хотя какое тут, к черту, «спасибо», когда жить с этой раной на сердце остались жена и новорожденный мальчишка. Хороший был парень Вовка, добрый, но бесшабашный, земля ему пухом, балбесу. Когда сидишь на лавочке возле его могилы, думаешь только о вечности и слушаешь тишину.

Так что не могу сказать, что я сильно противился поездке на кладбище, где покоился Павел Рожков, тем более что в этой поездке просматривался и определенный практический смысл. Почти деловая поездка. Час назад Нина Ивановна Захарьева по телефону описала, как найти могилу. Судя по голосу, она приободрилась. На вопрос, не произошло ли чего нового, она ответила отрицательно. В кои-то веки спала крепко и без сновидений. Наверно, на нее успокаивающе подействовал мой визит. Хорошо, коли так. Пользуясь случаем, я попросил ее принять моего эксперта, который внимательно изучит дверной замок. Если в дом кто-то проникал, то наверняка оставил следы.

Преображенское кладбище находилось в четырех километрах от города. Приютившееся буквально бок о бок с полевым лагерем военного училища, которое недавно по программе сокращения было реорганизовано и приходило в запустение, кладбище это, относительно новое, ухоженное и цивилизованное, очень быстро расширялось. Пугающую демографическую динамику можно было воочию наблюдать именно здесь: еще год назад просторная открытая территория в десяток гектаров, окруженная березовым лесом, была заполнена лишь на треть, теперь же я мог констатировать, что в скором будущем кладбищу потребуются новые площади.

Я шел по вымощенной плиткой тропинке в узком проходе между участками, сверяясь с указателями. Шел не спеша, вглядываясь в портреты на надгробных камнях. Большинство были выгравированы в черном мраморе, но кое-где попадались и недорогие бетонные плиты без фотографий, и обычные деревянные кресты. Возрастной состав погребенных наводил тоску: полным-полно молодых, женщин и мужчин до сорока-пятидесяти. Надписи от родных и близких на памятниках ни о чем не говорили, но можно было догадаться, что половина побилась на дорогах, а другая преждевременно загубила здоровье. В самом конце тропинки я остановился как вкопанный: на меня с памятника, выполненного в форме большого черного сердца, смотрело личико совсем юной девчонки, лет пятнадцати от силы. Ее звали Алина Светова. Цифры под именем подтвердили мою догадку: закончила она свой путь на земле несколько месяцев назад в возрасте четырнадцати с небольшим. Я не мог отвести от нее глаз. Прекрасное юное создание… ей бы на обложке журнала красоваться или смотреть на одноклассников со стены отличников в школе. Господи, за что ее-то?

Я с трудом отвернулся, оперся рукой о столбик чугунной ограды. Сразу подумал о Томке. Я вообще-то всегда о ней думаю, но тут…

«Совсем старый стал», — констатировал я, огибая угол участка. Невольно все же придержал шаг, обернулся еще раз к могиле не знакомой мне девочки Алины. Она будто провожала меня взглядом, но в глазах не было ни укоризны, ни немого вопроса, как могли бы написать изощренные беллетристы. Алина улыбалась. Когда-то она с легким сердцем позировала фотографу, совершенно не предполагая, как будет использован в недалеком будущем этот кадр.

«Все, хватит причитать! Займись делом!».

Когда я, наконец, дошел до конечного пункта своего вояжа, идея выпить вечером шкалик водки оформилась окончательно.

На простом сером памятнике (понятное дело, у Нины Ивановны едва хватило средств похоронить парня по-человечески) были выбиты его имя и годы жизни. В металлический овал заключена армейская фотография, причем, похоже, здесь он еще новобранец. Паша лишился пышных курчавых волос, о которых рассказывала его тетка, и неприкрытые уши торчали, как у карикатурного марсианина, но в пользу версии о салаге больше говорило выражение лица. Парнишке очень хотелось оказаться подальше от места, где его фотографировали, где-нибудь в паре тысяч километров. Я тоже был таким. Армия сильно преображает молодых людей. На гражданке мы все были разными — красавцами или не очень, спортивными, подтянутыми или рыхлыми, разного роста и веса, и на лицах читались какие-то эмоции. А вот после стрижки армейской машинкой торчащее над воротничком гимнастерки лицо выражало лишь одно желание — вцепиться зубами в мамины пирожки.

Защитники Родины…

Могилка выглядела скромно. За невысокой оградой разместились стандартная лавочка на металлических столбиках, маленький стол. По углам стояли пожухлые венки, плохо перенесшие минувшую зиму. Надписи на лентах читались не везде, но и тех, что остались, хватало, чтобы сделать вывод: друзьями и обожателями Павел при жизни похвастаться не мог. Самый трогательный стоял в дальнем левом углу — маленький, скромный, с лаконичной надписью «От тети Нины». Я представил, сколько слез она пролила, сидя на этой скамейке, и у меня опять прихватило сердце.