Кто против нас? - Андрей Новиков-Ланской

— Что же расстроило тебя в моём городе?

— Я не знаю. Тяжело мне здесь. И народ здесь… тяжелый. Когда вижу людей, их судьбы, сердце отягощается тоскою. Озлобленность и отчаяние в глазах. Хотя ко мне все добры…

— Люди здесь разные, как и повсюду. Один обидит, другой из беды спасёт. Сегодня добрые, завтра озлобленные. С чем к человеку придешь, тем он тебя и встретит. Недоверие породит недоверие, и ложь породит только ложь. Тебе же тяжело здесь, потому что ты пришел в мой город с открытой душой. Ты уехал из Москвы и увидел жизнь людей как она есть, без игры и обмана. И это потрясло тебя. Твое смятение понятно, но к чему оно? Когда глаза замутились, то кажется, что всё смешалось, и нет порядка, и всё потеряно. Но это так только для мутных глаз. А на деле порядок не менялся, закон для всех один, и судьба для всех одна.

— О чем вы говорите, святой отец, о каком законе? — спросил Гедройц.

— Я говорю, что никто не избежит своей участи, и каждый получит по делам своим. Каждое злодейство будет наказано, каждый убийца и вор получит воздаяние, скупой потеряет, гордец будет унижен. И единственный выход в покаянии. Разве ты этого не знал? — он устало закрыл глаза.

Размеренная речь старца успокаивала Гедройца, от простых слов становилось уютнее и теплее. Он проникался всё большим доверием к Иосифу. Ему хотелось, чтобы старец говорил ещё и ещё. Иосиф одной рукой медленно разглаживал бороду, другой же перебирал четки. А потом вновь посмотрел на Андрея:

— Это хорошо, что ты приехал сюда. Ты должен был увидеть этот город и этих людей, чтобы что-то понять, и твое пребывание здесь ещё не завершено…

— Но за что мне такая тоска на сердце, почему сам воздух здешний душит меня? — сдавленным голосом спросил Гедройц.

Старец отвечал:

— Да, тебе у нас стало не по себе. Это значит, что твоя совесть помнит о вине, которую надо искупить.

— Но что я должен искупить, святой отец? Я не преступник, я стараюсь жить, не принося вреда людям, — не понимал Андрей.

— Но много ли ты сделал добра? Да и главное не в этом. Ты забыл, что отвечаешь не только за себя. Ты за всю свою землю в ответе, за всех своих предков, за весь свой род. И теперь ты проживаешь безобидную, но бессмысленную жизнь. И ты, конечно, не один так живешь. Множество таких, как ты, почти все теперь, — тихо произнёс Иосиф, — забыли доброту и любовь, заботятся только о своей пользе. Да хоть бы они и в этом что-нибудь понимали! Каждый норовит обмануть, перехитрить, унизить другого, думая самому остаться в прибытке. А ведь именно поступок, совершенный по совести, всегда приводит к наибольшей пользе и прибытку!

Старец немного помолчал, а потом продолжил:

— Поверь мне, тебе есть что искупить. Послушай мою историю. Это притча из далёких времен. В одном поселении жил юноша. Черты его лица были необычайно красивы, и всё в нем было совершенно. В его словах была мудрость, а в поступках благородство. И в ремеслах он был талантлив. Коли начинал вырезать из дерева фигурку, то все лишь удивлялись точности рисунка и гармонии черт и линий. Если задумывал сочинить песню, то всякий житель, только услышав её напев, тотчас проникался к ней всей душою.

Тех, кто приходил к нему, он встречал добротой и простотой. Первым откликался на чужое несчастье, первым спешил на помощь, и неизменно его помощью спасались люди. В нем не было никакого недостатка, но сам он даже не мог понять, что чем-то отличен от других, и был скромен и не горделив. Своими совершенствами он снискал у своих соплеменников такое восхищение, что многие стали чтить его превыше простого человека и искать в нем чудес. И вскоре посчитали, что этот юноша не просто человек необычный, но посланный свыше, дабы осчастливить свой народ.

Скоро пришел его срок возмужать, и юноша возжаждал простой человеческой любви. А сложилось так, что, хотя девушки селения беспрестанно думали про него, ни одна из них не могла даже представить себя рядом с ним, ибо все вокруг говорили о нем как о святом человеке. И душевную любовь, которую он отдавал им, они принимали за духовные дары. И что бы он ни пытался сделать, дабы привлечь к себе внимание селянок, с сожалением находил лишь почитание и поклонение.

Это всё больше удручало его, он стал думать, что его совершенные дары — это проклятие и наказание. Разочарованное желание любви постепенно опустошило его душу, а на пустое место неизбежно пришло иное чувство. Он понял, что раз никто не хочет его человеческой любви и люди готовы лишь восхищаться им и слушать его советы, он должен убить в себе любовь к ним, чтобы самому не страдать. Когда он это понял, всё произошло само собой. Он стал вести себя более повелительно и высокомерно, и люди были этому только счастливы. Ни одного шага они теперь не решались делать без его ведома и благословения. Его приказы они исполняли с трепетом и благодарностью, и почитание этого юноши со временем лишь возрастало.

Соседние поселения, услышав о его мудром правлении и благоденствии жителей, решили присоединиться. Поскольку он всё делал по справедливости, а ослушаться его никто не смел, его земли стали процветать, а жители богатеть на зависть соседним государствам. И вскоре он был назван князем. Тогда соседние правители ополчились против него, а он, превосходя их военной хитростью, защитил свой народ и присоединил земли неприятелей. А потом присовокупил ещё много земель, взяв себе в жёны дочь одного из богатейших чужестранных правителей.

Но жители тех новых земель не захотели признать его власть, стали вспыхивать бунты, и ему пришлось учинить расправу над бунтовщиками. Прежде он властвовал любовью, но теперь ему пришлось по нраву правление силой и страхом. Он стал всё более угнетать свои и чужие народы и жестоко расправлялся с недовольными, коих также становилось всё больше. Спустя годы он подчинил себе невиданное число земель, и постепенно его стали посещать пугающие мысли о том, что кто-то хочет отобрать у него и власть, и земли, и славу. Страх и сомнения душили его, и он начал истреблять целые семьи своих приближенных, подозревая их в заговоре и измене.

Сначала ему было неловко смотреть на казни своих бывших соратников, потом он привык, а потом пристрастился к этим зрелищам. Однажды же, усомнившись в преданности и искусности палача, решил сам осуществить экзекуцию и так вошел во вкус, что после этого казнил всегда только своими руками, совершенствуя и это ремесло со всем талантом, данным ему от рождения. Он изобретал изощренные мучения и теперь почти всё время посвящал длительным расправам над теми, в ком он видел врагов.

Он причинял боль окружающим его людям, но и его душа была полна страдания, ведь он ни на мгновение не забывал о том, что совершает злодейства, и мучился этим, но не мог остановиться. Неведомая сила влекла его к новым порокам, а в своих снах он видел себя всё тем же чудесным юношей, дарующим людям свою любовь и ищущим любви…

Старец замолчал, развел руками, давая понять, что история на этом исчерпана.

— И что с ним в итоге стало? — спросил Гедройц. — В чём смысл притчи?

— Так ли важно, что с ним в итоге стало? Вряд ли он пришёл к покаянию. После смерти его тираническое государство разрушилось, династия потеряла власть… — старец замолчал, отвёл глаза, потом снова взглянул на Андрея, как показалось, с едва заметной усмешкой. — Смысл притчи в том, что против нас, людей, всегда борется сила зла. И какие бы ни были наши таланты и исходная мера добра, всегда будет мера зла, чтобы одолеть нас, если мы не будем противостоять ей. Нет, сейчас не важно, что стало с тем правителем. Важно, что звали его Гедройц, великий балтийский князь, родоначальник твоего рода.

Глава двенадцатая

Андрей был в недоумении. Явно желая изменить тему, он растерянно забормотал:

— Я никогда прежде не был на Волге. Только здесь понимаешь, почему её называют главной рекой, кровью нашей земли.

Старец смотрел на него внимательно и устало:

— Разве ты ещё не понял, что её больше нет? Той древней святой земли, которую ты видел в своём сердце, давно уже не существует. Забудь про нее. Остались лишь неприкаянные люди, пусть они сохранят память о бывшей своей земле. Ты один из них, живи и не печалься об утрате. Спокойно пойми ход вещей. Всему приходит конец, вот и нашей земле пришёл конец. Прими всё как есть.

— Но как же может наша земля погибнуть, когда есть государство, есть люди, наконец? И говорим мы на одном языке! — пытался возражать Гедройц.

— Не всё, что ты видишь, существует в действительности. Твой необострённый взгляд может быть обманчив. Ты подобен ребёнку, который думает, что жизнь прекрасна просто потому, что само зрение его не способно увидеть зла. Так же и ты не хочешь увидеть нелегкой для тебя правды, — тихо объяснял старец.