Кто против нас? - Андрей Новиков-Ланской

А теперь уже подбит немецкий танк, только что раздавивший советского солдата, и немецкий воин сгорает заживо в этом танке. Гедройц видит его искаженное ужасом лицо, а через секунду оно совсем сожжено — так, что уже нельзя узнать. Танкист тоже умирает не сразу, руками хватается за то, что раньше было глазами. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он хотел работать на земле, как и деды его, баварские крестьяне. Он себе никогда не верил, он слушал лишь других. Ему сказали, что он должен быть здесь, и он был послушен. И теперь он сгорел в танке. Он лишь делал то, что должен был делать. У него в Германии жена, но она не узнает о его судьбе, его сочтут пропавшим без вести. Он не знает, почему он здесь, но ты знаешь. Вот слова его последнего письма:

«Дорогая жена! Я всё ещё жив и здоров. Сегодня, в воскресенье, я присутствовал на похоронах нескольких солдат моей роты. То, что видишь на кладбище, вселяет ужас. Если я вернусь домой, то никогда мне не забыть, что я видел. Эта трагедия несравнима ни с чем. Смерть гостит у нас ежедневно. Она меня больше не страшит…»

И Гедройц видит героя, подорвавшего этот немецкий танк, невысокого паренька. Тот теперь неудачно оказался в самом месиве рукопашной схватки, в дыму и ярости там уже не разбирают, кто свой, кто чужой, рубят каждого, кто под руку попадёт. И он попадает под руку своему же однополчанину, и тот рассекает его, даже не замечая этого. И на умирающих глазах застывает изумление. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он бы шил красивую одежду, ей бы сносу не было, ему так нравилось украшать людей. Он никогда ничего не боялся. Поэтому, когда его призвали сюда, в нём не было ни капли страха. Он шёл сюда сам, по своей воле и по своему желанию. Ему некого упрекнуть в том, что с ним случилось. Он не знает, почему он здесь, но ты знаешь. И вот слова его последнего письма:

«Получили обмундирование ещё в Ярославле. Ходим все в нем. Уже всё пропало. Нижнего белья имею пару. Сменить нечем, да и та плохая. Постирать нечем — мыла нет. В бане не были с мая месяца. Вшей хватает. Спим где придётся. Наступают холода. Обувь плохая и одежда плохая. Взять негде, получить очень трудно. Не знаю, что будем делать. Питаемся тоже плохо…»

Гедройц видит красивое арийское лицо. Этот юноша в панике, у него кончились патроны. И советский воин проламывает ему череп прикладом винтовки, обагряя лицо красным цветом, оно теперь обезображено. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он знал, чего хочет. Его мечтой было стать путешественником, открывать новые земли. Он пришёл сюда, чтобы быть наравне со всеми, не лучше, не хуже. Все погибли, и он погиб. Но он так и не знает, почему он здесь, но ты знаешь. Вот его последнее письмо:

«Если я погибну, то скорее переезжай жить в Швабиш-Гмюнд. Жизнь там дешевле. У меня на счету в банке хранится 1900 рейсхмарок. Мои вещи в небольшом чемодане, большой сумке, коробке из-под сапог и в маленьком деревянном сундуке. Не знаю, получишь ли ты эти вещи… Местная комендатура и управление в Штутгарте сообщат тебе сведения о твоей пенсии. Выбрось мою военную форму. Остальное всё твое».

Гедройц поднимается выше и видит немолодого советского солдата, недавно проломившего череп немцу. Теперь он в траншее, которую сам делал. Раздаётся мощный взрыв, и траншея уже вся засыпана землёй. Он там один оставался, и некому откопать его. Так он и умирает, погребённый заживо в этой вырытой им же могиле. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он очень любил свою жену. Когда ее репрессировали и расстреляли, он замолчал. И только в тишине он был спокоен и только в безмолвии уверен. Здесь он лежит для того, чтобы молчать, и не знает, почему он здесь, но ты знаешь. Он и теперь очень тоскует. Вот слова его последнего письма к матери:

«Я нахожусь на волоске от смерти. Сегодня все кишки перевернуло и сильно рвало. Вся причина в этом — проклятые галушки, да каша из пшеницы. Лучше быть голодным, но не есть эту пищу. Вдобавок к этому стали давать муку, вот и представь себе, что мы кушаем…»

Гедройц идёт дальше и видит другую картину: запыхавшийся немец на секунду остановился — хочет отдышаться, отхлебнуть коньяка из фляги, запрокидывает голову. И тут же снаряд разрывается уже прямо перед ним, и ни единой части не остаётся ни от немца, ни от фляги, ни от снаряда. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он знал, что будет военным. В его жизни было так много горя. И себе и людям вокруг себя он доставлял страдания. Он слышал вокруг лишь стон и плач. Здесь так рвутся бомбы, что заглушают всё. Он не знает, почему он здесь, но ты знаешь. Как и многие, он пропавший без вести. Вот слова его последнего письма:

«Я очень голоден, день и ночь нам нет покоя. Мои нервы совсем расшатались, я начинаю разговаривать по ночам, и на меня надо громко крикнуть, чтобы остановить… Да, я думаю, что под Сталинградом у нас самые большие до сих пор кладбища…»

Гедройца бросает в дрожь. Глаза отказываются видеть, и уши не хотят слышать то, что он видит и слышит. Ему вспоминаются слова старца: путь вверх лёгок лишь тогда, когда пройден. И Гедройц видит красивое печальное лицо. И этот солдат погибает от рук своих же, но его убивают не случайно. Был приказ командующего стрелять во всех отступающих, ни шагу назад. Тот и не думал отступать, его контузило, он просто сбился с направления. Но был застрелен командиром за измену. А ведь солдат своему командиру был беспредельно предан. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он хороший архитектор и мог бы строить дома. У него брат годом раньше погиб. Он пришёл сюда мстить за брата. Он никого не убил, он плохо видел. А дома, в далёком городе, не может заснуть мать. Она не знает, почему он здесь, но ты знаешь. Вот слова его последнего письма:

«Я жив, а через секунду, может быть, убьют, потому что здесь жизнь секундная… Я не думаю, чтобы остался жив, потому что очень сильные бои, много народа перебито, трупы лежат на земле, жутко смотреть. И немцы, и наши лежат. Бедняки гниют и никому не нужны. Хотя бы похоронили, а то валяются, как снопы. Танки ездят по людям, как по дровам… Со мной такие товарищи, которые с первого боя ранены, есть такие, которые не успевают увидеть немца, как его убьют или ранят. Я считаю человека, которого ранили в руку или ногу счастливым, а то ведь большинство убивают…»

Гедройц на полпути к вершине, перед ним ещё один юный немецкий воин. Ему оторвало ноги, и он сам хочет умереть теперь же, чтобы не было этой боли. Он не может думать о том, как будет жить без ног, если даже его и спасут. Но этого не случится: какой-то солдат, пробегая мимо, просто добивает его, всаживает штык в грудь. И тот смотрит в последний раз в небо и что-то шепчет губами. А через минуту по искореженному телу пройдет множество наступающих немцев, и его просто втопчут в почву. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он изучал астрономию, его интересовали звезды и планеты. Многие ночи он провел в университетской обсерватории. А потом его призвали сюда. Здесь не видно ни звезд, ни солнца, только дымящееся небо. Он не знает, почему он здесь, но ты знаешь. И вот слова его последнего письма своей невесте:

«Одна надежда у нас: если всё это переживём, то уже обязательно попадём в Германию. Какие из нас после этого вояки?! В нашем дивизионе очень многие уже убиты, командир батареи в том числе. Скоро у нас не останется орудий, и мы пойдём в бой пехотинцами. Тогда совсем пропадёт аппетит… Ты меня прости за почерк, семнадцать дней и семнадцать ночей почти не спал».

Идти Гедройцу становится тяжелее, видения обретают всё большую отчётливость. Теперь перед ним раненый старшина, в руках у него измаранное грязью красное знамя, вокруг горят вражеские танки, и он не может выбраться из этого плена полыхающего железа. Он кашляет в едком дыму, изо всех сил ищет воздух, потом совсем задыхается, теряет сознание, и последнее, что видит, — загоревшееся древко красного знамени. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он был мастером-краснодеревщиком. Он мог бы заработать неплохие деньги, он многое мог, многое умел. Его семья тоже погибнет. Только старый преданный пёс будет ещё много лет ждать хозяина, пока однажды в тоске не издохнет. Он не знает, почему он здесь, но ты знаешь. Вот слова последнего письма старшины:

«Наш полк разбили за два дня. Убитых, раненых много, так что тошно глядеть, сердце захватывает. Если вам всё описывать, то очень много бумаги надо. Что здесь творится на фронте? Немец так бьет, что нигде нет спасенья… Жена и дети, как-нибудь живите…»

Гедройц поднимается всё выше, он видит ещё одного худощавого немецкого военного, раненного в живот. Тот лежит на земле, немигающими глазами смотрит на вываливающиеся из него внутренности, хватает их руками, засовывает обратно. Он умрёт от потери крови только через несколько часов. И Гедройц слышит голос Иосифа: «Он думал быть полезным для людей, он никакой работы не чурался. Ещё он любил читать книги. И однажды немецкая красавица Вита полюбила его. Он не знает, почему он здесь, но ты знаешь. Вот слова его последнего письма: