ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО. Сказка для всё познавших - Сен ВЕСТО

…Адвокат смотрел на меня, сцепив перед собой пальцы.

– Какая у электрона скорость на орбите? – спросил он, как бы наконец оформив в словах то, что его мучило последние годы.

Пожевав губами, я тоже стал с неприятным выражением смотреть на этого гада, занятого не делом, а тем, как максимально усложнить мне жизнь.

– Очевидно, она достаточно высокая, чтобы привлечь к себе средства и внимание исследователей, – ответил я.

Адвокат продолжал смотреть на меня, как на изваяние, как бы не в силах решить, что со мной делать.

– Совершенно верно, – вдруг согласился Адвокат. – Он так удачно морочит им голову, что нам тоже надо с него брать пример.

«…Прежде всего, чтобы вас не успели сразу же поставить к стенке вместе с вашей непредсказуемостью, нужно хотя бы в общих чертах составить для себя какое-то более или менее адекватное представление мировоззренческого характера. Насчет как быть с учетом новых обстоятельств и ряда некоторых свойств реальности, чем было бы руководствоваться, делая далеко идущие прогнозы и вынося уместные решения».

«У меня своих мировоззрений хватает, – хмуро отозвался я. – Зачем мне чьи-то еще».

«Минуту помолчите, хорошо? – ответил Адвокат угрюмо. – Возьмите для начала нелинейные системы, то есть что-то на достаточно хорошем уровне сложности. Скажем, какую-то вещь из живой природы. Так вот, есть информация, математически уже успели где-то доказать, что любая такая штука в принципе может развиваться по бесчисленным равноправным путям. Причем все они, эти гипотетические пути полным комплектом уже в ней в тайном образе содержатся. Жизнеутверждающе, правда? Но это еще не все. Знаете, куда потом приходят по этой дорожке? К беспорядку. Полный беспорядок как особое состояние сверхсложных систем. Откуда вот, по-вашему, должен браться беспорядок? Все очень просто, из организаций сверхсложного уровня, чем сложнее организация, тем скорее она сподобится перейти на уровень беспорядка. Теперь только у нас тут появляется какой-то смысл, вода в кранах бежит быстрее, дни сменяются чаще и жизнь наполняется содержанием. Ради этого стоит жить, правда? Вы на минуту возьмите только себя в руки и вдумайтесь. Посмотрите, что происходит: берется сложная система, прогоняется в своей версии до предела такой запутанности, чтобы ничего уже в развитии понять было нельзя, и потом начинают бить об стену импортное оборудование. Знаете, как это называется? Детерминированный хаос. То есть то самое, заветное, где начинает блудить «случай». Даже специальное название по такому случаю придумали: «вовремя похоронить детерминизм».

Я это все к тому, – продолжал Адвокат, прижимая пальцы к глазам, – что здесь закапывать детерминизм не нужно очень спешить. По традиции принято, конечно, чуть что – кивать на флюктуации: «нельзя просчитать». Но даже в нелинейных системах пресловутые флюктуации валят выбор на один из бесчисленных сценариев развития вроде бы ни к селу ни к городу. Но: ведь строго в плоскости только возможных решений и ни в коем случае не иначе. Естественно, начинает возникать невольное недоумение, а из чего, собственно, следует запрет, что флюктуация сама не имеет права иметь свою логику и что рано или поздно ее можно будет вычленить и более или менее просчитать? Жизнь на этом, положим, сразу не закончится, но перед фундаментальными свойствами материи нужно встать и склонить головы…

Короче, если опустить всю вводную часть с послесловием. Если какое-то событие по степени своей вероятности стремится к единице, то в своих последующих действиях вы принимаете это событие как данность и как уже осуществившееся, и в последующем исходите только из этого. Все крайне просто, как видите. Например, если вы путем стандартных логических построений приходите к тому, что кто-то хотел вас хорошо подставить, но не подставил в силу объективных обстоятельств, скажем, просто в силу недостаточно точного знания о вашем существовании, то вы строго исходите из того, что вас уже подставили, со всеми вытекающими отсюда последствиями, а не рефлексируете, прижав ладони к лицу, что такое высокая мораль и почему вам не везет…»

Я сидел, с неприятным чувством стискивая меж колен ладони, и чем больше я слушал, тем большее удручение меня охватывало. Это было уже совсем что-то на грани приличия.

«Вот давайте нелинейные системы сегодня хотя бы трогать не будем, – сказал я, кладя ладонь на холодный подлокотник и морщась. – Все равно никто в них ничего толком не понимает».

Адвокат тоже помолчал вместе со мной, отведя глаза, тихонько вертя сиденье коленками туда-сюда и удобно подпирая ладонью подбородок. «А чего я такого сказал? – спросил он не очень внятно. Мы оба, каждый на своем месте, сидели, осторожно пробуя на прочность свои сиденья и ни на что не реагируя. – Отнесемся к этому как к еще одному поводу остаться в живых. Вы еще не знакомились вплотную с нобелевской речью Дьявола? И не торопитесь. Это всегда не поздно. В конечном счете, нам с вами предстоит исходить из ощущения новизны».

Собеседник задумчиво побарабанил по полировке пальцами, невидяще уставившись в стол. На лежавшем перед ним листе можно было разобрать предварительные наброски некой диаграммы или, может, некоего большого иероглифа. «Веселится и гуляет мой, народ…» – негромко обронил Адвокат, отвернув ухо от двери, и прикрылся ладонью. Стол перед ним сохранял неприступный вид, он весь был какой-то чересчур правильный, ненормально гладкий, ничего не отражающий, странный, страшный, темно-серый, очень холодный, невыносимо прямоугольный, словно бы вырубленный из цельного куска осадочных пород. Было такое впечатление, что перед обработкой его, может быть, просто по частям отливали из бетона и многотонными механизмами собирали уже непосредственно на месте. Из камня, поправил Адвокат. Он глядел на меня исподлобья, с ледяной неприязнью поверх чуть подрагивавшего обреза листа. Из пресловутого камня преткновения. Как приткнешься сюда – так все… Просто невероятная инерция массы. Он мигнул. А вы что же, разве не ощущаете разницы? Я замотал головой, отдернув палец, которым водил по мутной гладкой поверхности. Вы просто не с того конца глядите, произнес Адвокат убежденно. Здесь нужно глядеть непредвзято.

Я по возможности непредвзято посмотрел на своего защитника. Егo мерзлой отполированной физиономии с остановившимся взглядом реаниматора, который берется оживлять труп, и ушами отставного полковника неплохо шел мрачный галстук заупокойных тонов под мягким узлом, непринужденно и довольно успешно прикрывавшим небрежную пуговичку на кадыке. Пуговичка деятельно подчеркивала неофициальную затрапезность беседы и, опасно приближаясь к границам дозволенного, все же не оставляла их. Легкие черные очки наемников Центральной Африки ему, на мой взгляд, подошли бы больше, однако он, по всему, как человек с безупречным прошлым и исключительно хорошим зрением отдавал предпочтение декоративным моноклям. Мой защитник сидел за рабочим столом в мягком удобном кресле, сохранявшем неподвижность и не издававшем ни единого звука на протяжении всего времени, пока я к нему прислушивался, и искал карандаши. Он делал это с таким видом, словно каждый новый божий день у него начинался с поиска карандашей. В коридоре вновь загремел роняемый железный таз, затем стало потише. Криминальные голоса раздавались и исчезали, оставаясь где-то на пределе слышимости. Чудненько, снова обронил Адвокат. «Вот что меня всегда раздражало, – с глубочайшей неприязнью в голосе произнес он, сгибаясь и разгибаясь всем телом во все стороны и хлопая ладонью по столу, – так это куда деваются письменные принадлежности». – «А это что, не карандаши, что ли?» – брюзгливо сказал я, стеная креслом и указывая на парочку узких, безукоризненно отточенных стержней, торчавших из нагрудного кармана его оглушительно-безупречного, цвета «мокрый асфальт», отлично сшитого пиджака, сидевшего на нем, как на стуле.

«Это не те, – пробормотал он, как мне показалось, не без некоторой издевки, приподнимая и вновь заглядывая под папку. – Эти слишком простые».

Я, нужно сказать, тоже люблю пользоваться автоматическим карандашом по присущей моему естеству ненавязчивой лености, и из соображений удобства всегда предпочту тонюсенький графит другому инструменту, но в крайнем случае, по-моему, уж можно было воспользоваться и хорошей ручкой. С ума сойти, подумал я. Из-за края книжной полки на меня в упор смотрели два пристальных близкопосаженных глянцевых глаза. Чересчур крупное, просто чудовищных размеров и весьма сухих пропорций членистоногое, охранявшее пепельницу, выглядело живым. «А на верху глядели?» – спросил я из-под самого потолка, с последней ступеньки шаткой стремянки присматриваясь к незнакомому интерьеру. Тут была уйма пыли. Я медленно повернул голову направо. Где-то далеко в коридоре за дверью уже неопределенно длительное время не прекращался едва слышный, дробный стук. Там не переставали гудеть и бегать, послышался отдаленный звон вдребезги разбиваемого стекла и гостеприимный ласковый голос произнес: «Спроси у Нгоры – найди Нгору Таки, найди эту амплитуду пределов моей терпимости, спроси: „Нгора Таки, можно мне тоже?“» Окинув взглядом запыленную полку из конца в конец, я стал спускаться.