Бретер и две девушки - Татьяна Любецкая

– Ну, это же для нее светский выход. Другие вряд ли предвидятся… Слушай, Марина за завтраком сказала, что можем привезти Антона ужинать – ей, наверно, любопытно, с кем это мы познакомились. Я сказала, привезем, если, конечно, у него нет других планов…

– Какие планы, детка? Он за тобой – хоть на край света.

– Да ладно…

Дальше ехали молча – было о чем подумать. Антон… какой-то вдруг Антон, думала Лиза. Собственно, ничего особенного, но с ним так легко… И в то же время тревожно… Китти, естественно, обнималась с Терри. Какой гладенький. Как девчонка. Другие шершавые, грубые. Сегодня же, как войдет, я сразу – ап!.. А вдруг он не сможет, не вырвется от ледышки?! Я тогда, значит, умру. Так что ж, мне ее теперь отравить, что ли? Как в том фильме – плюх таблеточку в бокал, и все дела. Там, кстати, так подробно все показано – и как приготовить зелье, и как протереть бокал, ну и алиби, понятное дело. Затуманенный Китькин взор уперся в седой, коротко стриженный затылок – тетька или дядька? – прошел сквозь него, скользнул по убегавшим полям и уперся в верхушку Альп… Альпы! Вот куда ее надо заманить! Давай, Мариночка, иди сюда – выше, выше! Мы тебе щас покажем такую красоту, а то ты все на фирме, да на фирме, погулять бедняжке некогда… Гляди, гляди вниз, там тако-ой улет… И тихонечко так, типа, случайно, подтолкнуть – и «Ах! Помогите!» Ледышка летит в пропасть! И, главное дело, никаких следов… И помощь оказать нельзя, потому что улетела так далеко… И глубоко.

– Очень глубоко, – пробормотала Китти.

– Что?

– Да так, думаю…

– О море, что ль?

– Ну, пусть будет о море. Море любви.

– Кто о чем!

Моей опорой стали небогатые (исключение – Фома и Петр), но опаленные, захваченные Идеей.

Их было видно сразу – по глазам: какая-то печальная отвага во взоре. Меня, собственно, не интересовала их способность к игре клинков, то есть не в первую очередь интересовала. Можно виртуозно владеть шпагой, плести, что называется, кружева, но если ты не умеешь противостоять чужой воле, то проиграешь любой прущей на тебя сволочи. Те, кого я в конце концов отобрал, были настоящими бойцами. И мы начали работать.

Если требовалось за кого-то вступиться, отомстить, нас находили по четко отлаженным каналам связи. И так раз за разом мы дрались, отстаивая, если угодно, нашу общую честь. И вот уже поползли слухи о таинственных дуэлянтах, которые защищают обиженных и угнетенных. Слухи гуляли уже по всей стране, но никогда не обретали четкости и неопровержимости веских доказательств. Да, конечно, на всех нас пока хватить не могло, бандиты и мерзавцы сразу не перевелись, но уже и не были так распоясаны, и уже стало не так-то просто безнаказанно обидеть беззащитного, да и вообще, все эти заказные дела стали как-то не приняты. Люди говорили, что рано или поздно эти неуловимые дуэлянты накажут всех, потому что их, дуэлянтов, видимо-невидимо. А нас-то было всего восемь! Но благодаря оперативности наших спецслужб мы довольно быстро находили «дуэлеспособных». И вся наша жизнь была подчинена борьбе.

Если, допустим, день выдавался не дуэльный, то в шесть утра я уже был у мишени. Затем дружеская пикировка с «японцем», спарринг на спортивных шпагах с кем-нибудь из дуэлянтов и, может быть, еще небольшой урок у Трипольского. Дальше – душ, бассейн, массаж и затем личное время, которое я, допустим, частенько проводил за этим дневником. Я ведь считал себя обязанным поведать миру об Идее. И ох, до чего же это трудно – изложить весь путь! Вот замыслить, замусолить – куда ни шло, но записать так, чтобы все было ясно, убедительно…

Мой первый вызов был послан мерзейшему типу, разумеется оказавшемуся членом Бретклуба. Он был из тех немногих так называемых новых русских, кто довольно сносно освоил фехтование и в турнирах «чайников», которые мы регулярно устраивали, неизменно побеждал. Он возглавлял какую-то фирму по продаже кому-то чего-то, был молод, заносчив и, как говорили, с подчиненными не церемонился. Почти все они ходили у него в холуях. Что же касалось женщин, то они получали должность исключительно через постель. Точнее, сначала их брали на работу, а после требовали «отблагодарить». Право первой ночи принадлежало, естественно, хозяину. И вот мне доложили, что одна из служащих, принужденная к «благодарности», рассказала обо всем мужу. Тот прибежал на фирму разобраться с обидчиком, так там его обгоготали и вышвырнули вон. Результат – жена в больнице, муж, как налетчик, в милиции и, стало быть, отстоять честь жены уже не мог. Что прикажете делать? Я вызвал мерзавца на дуэль. Он был абсолютно безнравственен и разговоров о чести не воспринимал. Нет чести, нет совести, говорил он, улыбаясь, есть только здоровый и агрессивный животный мир, где выживает сильнейший.

– Это, разумеется, вы? – спросил я его.

– Сегодня я, а завтра, кто знает! Ослабну, и удача отвернется от меня.

– Уже отвернулась.

– Ну да! У меня сегодня есть все, о чем только можно мечтать, у меня…

– У вас есть вызов.

– Чего?

Я послал ему по всей форме вызов – требую удовлетворения… на шпагах и проч. Но он не понял. На следующий день заехал в клуб:

– Я чё-то не въезжаю, мэтр. Это розыгрыш? Шутка?

– Не до шуток. На вас поступила жалоба. И если вы не трус, жду вас в условленном месте. Если трус, все равно жду.

– Да в чем дело-то? – Он еще смеялся.

Я назвал фамилию несчастной четы, и тут до него, кажется, стало доходить.

– А при чем здесь я? И главное, вы?! – Он уже потерял всю свою важность, повысил голос и перешел на «ты». – Тебе-то, старик, что за дело, если телка решила пойти по рукам?..

– Это вы о Колокольцевой?

– А, понимаю, сам ты уже не того, зависть замучила?..

– Прошу прибыть…

– Брось, старый, не бери на понт! В наше время дуэлей не бывает. Тем более на шпагах.

– Когда-то ж надо начинать. Вот вы и будете первым, кто ответит нам за невинно погубленных.

– Ты спятил? Да я тебя…

– Посмотрите, кругом охрана, одно неосторожное движение…

– Но я и пальцем не тронул Колокольцеву! Тем более ее охламона…

– Моя шпага к вашим услугам. Я требую удовлетворения.

– Ну да, конечно! Ты же тут главный бретер! Но ты немощен и стар – разве сможешь победить меня, тридцатилетнего?!

Он меня недооценил. На вид я, правда, старый сучок, но за здоровьем в то время следил внимательно. Рука моя, с тех пор как взялся за дуэли, играла фехтовальные гаммы у мишени каждый день, и поединок был для меня делом повседневным. Для него же – лишь забава, понт. Но кое в чем он все же оказался прав: я давно не был с женщиной. А долгое воздержание – скверное дело для бойца – может привести к потере воображения, перспективы, а отсюда – к потере чувства боя… Надо бы это исправить, подумал я тогда. Разумеется, исправил… Тем более что желающих помочь пруд пруди. Как-то вечером проезжал по Садовому кольцу, не так уж и поздно, часов около шести, и застрял в «пробке» как раз около их поста, так «мамка» сразу ко мне подскочила: «Вам попроще или по-крупному?» Во как нынче все просто. Скоро, наверное, можно будет прямо в «пробке». Может, и уже… Да, так следил я в то время за своим здоровьем и спортивной формой упорно, фанатично. Он же был подвержен, кажется, всем порокам – ночные загулы, пьянки и, как поговаривали, баловался наркотиками. Однако ж на фирму всегда являлся важным, подтянутым, с этими зализанными шоколадными волосами. Я, кстати, заметил, что мужик с крашеными волосами – в какой бы цвет ни красился – неизбежно смахивает на рыжего таракана.

К месту дуэли он попытался пронести пистолет, а под рубашкой у него оказался бронежилет LBF. И когда мои ребята подраздели его и отобрали пистолет, он исподлобья глянул на своих холуев, привезенных под видом секундантов, мол, что же это, хозяина обижают, а вы… Но в их глазах прочел откровенное торжество. И тогда наконец понял, что удача отвернулась от него. Все же он принял исходную позицию и с тараканьей пронырливостью принялся сновать по дорожке. Такое было впечатление, что с командой судьи – «К бою!» – все премудрости поединка вылетели из его головы. Он все делал невпопад и даже не мог соблюсти фехтовальных приличий. Я же играл с ним, как со щенком, и в какой-то момент мне стало жаль его, но не мог же я отступить! Я представил себе ту девушку, ее мужа и нанес ему удар в грудь. Рана была незначительна, но от страха он упал. Ни звука, ни движения. Я круто развернулся и пошел прочь – смесь торжества и тоски овладела мной. И еще что-то похожее на чувство вины. В общем, я ощутил много чего, но только не удовлетворение. Позже я со всем этим вроде справился. Ради Идеи, сказал я себе. Ради людей. Но трещина появилась уже тогда – на первой же дуэли.

Следующий вызов был мною послан респектабельнейшему господину, тоже главе крупной фирмы, перепродающей хрен знает что. Офис в центре города, кичливо вылизанный квадрат асфальта перед входом, штат строго приодетых служащих – все по высшему разряду. Он был постарше первого, где-то от сорока до пятидесяти, вальяжный, грузный и тоже, понятное дело, оказался членом Бретклуба, ведь иначе высший разряд был бы неполон. Так вот, примерно год после открытия фирмы он исправно платил своим служащим зарплату, а потом вдруг прекратил. Но, однако ж, успокоил всех тем, что «трудности временные» – всего чуть-чуть надо потерпеть, и денежки прямо рекой потекут к ним. Люди поверили и продолжали работать, как водится, бесплатно, а он взял да смылся! Со всеми деньгами, акциями, ну, в общем, со всем, с чем обычно смываются, после чего его заместитель пошел под суд, остальные – на улицу. Совершенно случайно кто-то из них вышел на наших людей, и я принял этот заказ. Впрочем, нашли мы негодяя только через год, в одной деревушке, розового и тепленького. Сидит в старой развалюхе, в одних трусах – только что из баньки, – водочку хлебает, цыпленком закусывает – и, что подкупает, совсем один. Видно, охрана заплутала в лесу за грибами – дух вокруг стоял такой!