Загадки и тайны холодной войны - Леонид Михайлович Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся затеянная Хрущевым сложная игра зависела от его способности добиться успеха, то есть заставить западников отступить и пойти на уступки. И все рухнуло 1 мая 1960 года, когда его ракетчики сбили американский самолет-разведчик У-2.
Хрущев расставил американцам ловушку, в которую они угодили. 5 мая он сказал, что сбили американский самолет, но ни словом не обмолвился о судьбе пилота, которого взяли живым. Когда американцы сообщили, что это был гражданский самолет, который вел метеорологические исследования и сбился с курса, 7 мая Хрущев сообщил, что пилот жив, а 11 мая добавил, что летчик будет отдан под суд.
Хрущев и Эйзенхауэр должны были увидеться в Париже на встрече лидеров четырех великих держав. На эту встречу возлагались большие надежды.
1950-е годы стали временем, когда казалось, что все ужасное осталось позади. В середине пятидесятых воцарился мир. Кончено, постоянно что-то происходило, но все-таки жили в мире. Это было время экономического подъема и создания того, что назовут социальным государством. В прошлое ушли карточки и нехватки. Выросла продолжительность жизни. Медицина достигла больших успехов. Лучше всего об этом свидетельствовало повышение уровня выживания новорожденных. В Англии в 1935 году из тысячи младенцев пятьдесят семь умирали, в 1950-м цифра сократилась до тридцати, в конце пятидесятых не выживали только двадцать два.
Вообще было ощущение, что худшее позади и больше не вернется. Изменился облик европейских городов. Вечерами они заливались ярким электрическим светом. Люди выходили на улицы погулять и наслаждались жизнью. То, что сегодня кажется естественным, тогда было в новинку и производило сильное впечатление.
Стремление к комфортной жизни объединяло Запад и Восток. Выступая на расширенном заседании президиума Совета министров СССР, Хрущев говорил:
— Товарищ Новиков ездил за границу и мне рассказывал, что ему американцы показывали, какой прочности они делают ткани… Надо поговорить с американцами. Если это продается, давайте купим, а если не продадут, давайте разведчикам нашим поручим…
14 мая Хрущев вылетел в Париж. Он считал, что разведывательные полеты — унижение его страны. Если первый секретарь ЦК КПСС не займет жесткой позиции, ястребы внутри страны вцепятся в него. На Хрущева давила жесткая позиция Китая. Он предпочел торпедировать четырехсторонние переговоры, которых так желал, но не хотел показаться слабым и уступчивым.
Хрущев требовал от американского президента извинений, хотя главы государств никогда не принимают на себя ответственность за своих шпионов — именно для того, чтобы нормальные межгосударственные отношения могли продолжаться. Эйзенхауэр же продолжал отстаивать свою правоту: закрытость советской системы делает необходимыми разведывательные полеты. Это еще больше разозлило Хрущева.
Президент Франции Шарль де Голль очень рассчитывал на успех совещания в верхах, надеялся, что оно поможет снизить напряженность между Востоком и Западом. Как хозяин, де Голль уговаривал Хрущева успокоиться, говорил, что есть смысл умерить свои претензии к американцам:
— Ну, видите, все меняется, вот ваш спутник летает над землей, пролетает над территорией Франции — мы же не обижаемся на вас за это.
Но уговоры были бесполезны.
Де Голль полагал, что в результате таких полетов Соединенные Штаты собрали за много лет очень важную информацию. В Москве не могли не знать о таких полетах. Они даже не предполагали, насколько достоверны и точны данные, полученные американским правительством. Хрущев всегда надеялся, что Запад поверит в его превосходство России. А сбив пилота, понял, что Соединенные Штаты были информированы о действительном размещении их ракетных установок, и это его бесило.
Едва все собрались, Хрущев заявил, что если президент Соединенных Штатов отказывается принести извинения, то Советский Союз не станет участвовать в переговорах. Встреча закончилась, не начавшись.
Премьер-министр Британии Макмиллан считал сбитый самолет У-2 несчастьем, а срыв встречи в верхах в Париже «самым трагическим моментом в моей жизни».
«Не думаю, что Хрущев приехал в Париж с намерением сорвать совещание в верхах, — считал Аденауэр. — Скорее, наоборот, полагал, что ему удастся добиться от Эйзенхауэра публичного заявления об отказе от дальнейших разведывательных полетов над территорией Советского Союза. Только натолкнувшись на сопротивление Эйзенхауэра, а также на отказ от посредничества де Голля и Макмиллана, он впал в безудержное и бессмысленное бешенство. Он производил впечатление человека, утратившего чувство меры, как это с течением времени происходит со всеми диктаторами…»
Андрей Андреевич Громыко на склоне лет писал в своей книге:
«Я иду за Хрущевым, а в голове одна мысль: «Чистый выпендреж!» Хрущев теряет контроль над собой, что для государственного деятеля недопустимо».
Но тогда министр иностранных дел не посмел возразить первому секретарю ЦК.
«Когда отпадает нужда в обаянии и подтрунивании, — писал о Хрущеве в 1961 году знаменитый американский писатель лауреат Нобелевской премии Сол Беллоу, — он предстает жестким, своевольным и трудным человеком. На переговорах с хорошо информированными людьми, пытающимися оказывать на него давление, он становится груб и агрессивен — привычка к власти лишила его всякой гибкости. Он, похоже, не умеет играть ни по каким правилам, кроме своих собственных…
Фактическое признание своей оплошности для него — вещь немыслимая. Он живет с железной необходимостью никогда не ошибаться. Людей, которые ошиблись, он, возможно, ярче всего помнит лежащими в гробу. Для него черта между невозможным и возможным проведена кровью, и иностранцы, которые этой крови не видят, должно быть, кажутся ему большими чудаками».
Обсудить (и, может быть, решить) берлинскую проблему в Париже не удалось. И Хрущев продолжал требовать от западных держав: отмените оккупационный режим и выведите войска. Западные державы отказывались уходить из Берлина.
Когда в Вашингтоне Джон Кеннеди сменил Эйзенхауэра, Хрущев решил, что пора действовать. Новый американский президент произвел впечатление человека неопытного и нерешительного. Но все-таки Никита Сергеевич хотел посмотреть на Кеннеди и увериться в том, что новый президент не пустит в ход армию.
Поздравляя Кеннеди с избранием, Хрущев писал ему: «Мы… готовы развивать самые дружественные отношения между советским и американским народами, между правительствами СССР и США. Мы убеждены, что нет таких препятствий, которые нельзя было бы преодолеть на пути к сохранению и упрочению мира»
Вступая в должность, Кеннеди ответил:
«Начнем же все заново, и пусть обе стороны помнят, что вежливость — не признак слабости, а искренность всегда должна подтверждаться делами. Давайте вести переговоры не из страха, но и не страшиться переговоров».
