Загадки и тайны холодной войны - Леонид Михайлович Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
22 февраля 1961 года Джон Кеннеди написал Хрущеву, выразив надежду, что они встретятся в ближайшем будущем. Кеннеди велел американскому послу в Москве Ллевелину Томпсону предложить Хрущеву встречу в каком-нибудь нейтральном европейском городе. 1 апреля Хрущев назвал Томпсону два города — Стокгольм и Вену. Кеннеди выбрал Вену.
Переговоры начались 3 июля 1961 в резиденции американского посла в Вене. Хрущев говорил горячо и темпераментно. Он пытался надавить на молодого президента. У Никиты Сергеевича за спиной был триумфальный полет Юрия Гагарина, а американские астронавты еще ждали на земле, когда будет готова их ракета. Хрущев считал, что его позиция дает ему преимущество.
Никита Сергеевич, видя перед собой молодого президента, начал разговор шуткой:
— Меня тоже в свое время принимали за очень молодого человека, и я еще обижался, что меня считают таким молодым. А теперь я бы с удовольствием поменялся с вами возрастом или поделился бы излишками возраста.
Президент Кеннеди шутки не принял. Он заговорил о главной теме, которая его тревожила, — о наступлении мирового коммунизма, который теперь еще обладает ракетно-ядерным оружием. Кеннеди, обращаясь к Хрущеву, сказал:
— Меня больше всего беспокоит то, что вы хотите уничтожить нашу капиталистическую систему, что вы хотите уничтожить наше влияние там, где оно всегда было, что вы вообще хотите уничтожить свободную систему.
Хрущев не только чувствовал себя старше Кеннеди — по возрасту и опыту, он ощущал себя вождем более мощной державы. И разговаривал с Кеннеди не как с политиком один на один, когда они встречаются, а так, как он привык отвечать на вопросы иностранного журналиста.
— Господин президент, — ответил Хрущев, — я гарантирую вам, что Советский Союз не станет навязывать свои интересы с помощью войны, — вообще смешно навязывать идеи, приносить идеи на кончиках штыков или, как сейчас можно было бы сказать, на кончиках ракет. Но это не будет означать, что мы, как в школе, сядем за парту сложа руки. Мы уважаем свои идеи, мы поддерживаем свои идеи и не можем гарантировать вам, что они останутся только в пределах наших границ.
Первый день переговоров ни к чему не привел. Два руководителя беседовали между собой на разных языках в прямом и переносном смысле. Провожая Хрущева, президент Кеннеди сказал тоскливо:
— Да, господин председатель, похоже, с вами еще труднее договариваться, чем с президентом Шарлем де Голлем.
Никита Сергеевич хотел быть в центре мировой политики, чтобы без него ничего не решалось. Он не сомневался, что Кеннеди придется уступить.
«Кеннеди — молодой, энергичный, интеллигентный, — вспоминал советский дипломат Валентин Фалин. — Такие приемы Хрущева, как «я старше вас, надеюсь, вы не сочтете неуместным, если, исходя из своего жизненного опыта, дам совет…», как в вату. Джон Кеннеди пропускает их мимо себя».
На следующий день переговоры продолжились в здании советского посольства в Вене. Американские дипломаты предупреждали президента:
— Хрущев, несомненно, не хотел бы рисковать большой войной. Но реальная опасность состоит в том, что он может не сознавать, что дело идет к войне. Его необходимо недвусмысленно предупредить, что Соединенные Штаты не позволят выставить себя из Берлина.
Джон Кеннеди понимал, что должен продемонстрировать твердость, но не знал, как это сделать. В Париже Шарль де Голль объяснил американцу:
— Важно, чтобы Хрущев поверил в твердость западной позиции. Но существует опасность, что он вам не поверит.
Разговор зашел о Берлине и сразу же приобрел очень жесткий характер. Президент Кеннеди объяснял свою позицию:
— Господин председатель, Соединенные Штаты находятся в Западном Берлине по праву победителя в войне, это право не может быть отменено в одностороннем порядке. Кроме того, каждый американский президент подтверждает те гарантии, которые наша страна дала другим государствам. Если мы откажемся от этих гарантий, нам же никто не будет верить. Если нас вытеснят из Западного Берлина, гарантии, которые мы дали Европе, ничего не будут стоить.
Но Хрущев держался очень твердо:
— Господин президент, если вы будете настаивать на праве доступа в Западный Берлин после того, как мы подпишем мирный договор с Германской Демократической Республикой, вы рискуете военным столкновением. Имейте в виду, если ваши войска пересекут границу ГДР, мы ответим на вашу агрессию.
Кеннеди уточнил:
— Господин председатель, вы готовы рискнуть военным столкновением Соединенных Штатов и Советского Союза из-за статуса Западного Берлина? Господин председатель, начать войну легко, значительно сложнее сохранить мир.
Хрущев был уже вне себя:
— Господин президент, мы войны не хотим, но если вы ее начнете, то будет война. Только имейте в виду, что мы от своего решения не отступимся и в декабре подпишем договор с Германской Демократической Республикой.
И тогда Кеннеди произнес фразу, которая вошла в историю:
— В таком случае, господин председатель, зима в этом году будет холодной.
Молодой Джон Кеннеди не произвел впечатления на Хрущева. Вернувшись в Москву, Никита Сергеевич пренебрежительно заметил:
— Да, если сейчас у американцев такой президент, то мне жаль американский народ.
Министр иностранных дел Громыко, выступая на партактиве Министерства иностранных дел, сказал:
— Если попытаться образно выразиться, то это была встреча гиганта и пигмея.
Поэт и главный редактор журнала «Новый мир» Александр Трифонович Твардовский, прочитав материалы встречи в Вене, записал в дневнике: «Порядочно смущен заключительной беседой Никиты Сергеевича с Кеннеди. Не может же быть, чтобы мы и впрямь напрашивались на войну».
Обмен язвительными выпадами между двумя руководителями продолжился заочно.
— Говорят, что Западный Берлин невозможно защитить, — заявил публично Кеннеди. — То же в войну говорили и о Сталинграде. Любую позицию можно сделать неприступной, если люди — храбрые люди — берутся за это. Мы не хотим воевать, но мы не позволим коммунистам выбросить нас из Берлина.
Но Хрущев не верил в готовность американцев сражаться за Берлин. На своей даче на Черном море Никита Сергеевич принял американского дипломата Джона Макклоя и сказал ему:
— Если западные войска попытаются силой проложить себе путь в Берлин, «мы будем противостоять вам силой. Война будет термоядерной. Вы и мы, вероятно, выживем. Но все ваши европейские союзники будут уничтожены.
Никита Сергеевич так расписывал мощь термоядерного оружия, что маленькая дочь Макклоя расплакалась.
Даже если что-то не получалось, Хрущев мог утешить себя, что он стал одним из главных игроков на мировой сцене. Вальтер Ульбрихт не имел такой компенсации. Он не мог остановить бегство сограждан, особенно молодых и образованных.
Бегство из ГДР принимало пугающие масштабы. В феврале 1960 года убежало около десяти тысяч
