Ромейский талисман - Андрей Астахов

– Ты хотел служить в моей дружине, не так ли? – спросил Хельгер, пряча в бороде улыбку.

– Хотел, – подтвердил армянин. – Я и сейчас этого желаю всей душой и всем сердцем. На моей родине хорошо знают о грозном Хельгере Русском и его победах.

– Видишь, Ингвар, – обратился князь к сыну Рюрика, – в чужих землях меня называют Хельгером Русским, а не Хельгером Норманном! Это неспроста… Вижу я, что воин ты храбрый, Давид из Армении. Но право стать моим керлом еще нужно заслужить.

– Позволь мне сказать, конунг! – выступил вперед Ола. – Витязь сей и вправду боец непревзойденный. Когда подошел к Чернигову нечестивый торчин Явуз со своей ордой, воевода Жерех струсил и задумал сдать торкам город. А этот воин как раз у Жереха гостил, ну и распорядился по-своему – Жереха связал, засадил в поруб, а сам возглавил оборону города. В первый же день, когда торки на ворота черниговские поперли, витязь Давид один выехал на них и обратил в бегство, а потом всего с пятью воинами само стойбище степняков атаковал и в пух их разбил. Самого Явуза зарубил вот этот молодец. – И Ола показал на молодого воина. – После того как хан их погиб, торки рассеялись, кто куда.

– Ты Явуза торского зарубил? – спросил Хельгер у юноши.

– Я, княже, – ответил темноглазый воин. – Прости, княже, не могу сойти с коня, чтобы поклониться тебе. Рана у меня в ноге, без чьей-нибудь помощи спешиться не сумею.

– Истинно говорит воевода Ола – этот юнец снес Явузу голову, – подтвердил Давид Таренаци, раздувая ноздри от избытка гордости. – Мечом он владеет на диво хорошо, я сам видел, как сей юноша ратной потехи ради разрубал брошенные в воздух яблоки. А я мечом своим разогнал торков, как поганых шакалов, и изрубил их немало.

– Посмотрю я, истинно храбрых воинов послал мне Один. – Хельгер милостиво кивнул молодому воину. – Как твое имя, сынок?

– Зовут Владом, а кличут все Вороней.

– Откуда родом будешь?

– Из псковской земли.

– Стало быть, Влад Вороня? Запомню. Эй, Борзя!

– Княже? – Сотник протолкался из-за спин собравшихся к князю, застыл в ожидании.

– Этих двух воинов зачислишь в свою сотню, – велел Хельгер. – И от меня по серебряной гривне на шею и тому и другому. Заслужили они награду своей храбростью. А куда собаку Жереха подевали?

– Помер он, княже, – ответил Ола. – Как разбежались торки от Чернигова, созвали черниговцы вече, чтоб решить, что с воеводой сим трусливым делать. А Жерех тем временем в порубе и удавился на кушаке своем. Видать, со стыдом таким на душе жить не захотел.

– Правильно сделал, что удавился, – заметил Хельгер. – Легкой и почетной смерти от меня бы он не дождался. Идите, воины. Борзя, кликни ведунов, чтобы рану у юнака этого посмотрели и обиходили. И коней им дай добрых, а то на этих одрах они много не навоюют.

– Если позволишь пояснить, княже, – вставил Давид Таренаци, – то коней этих мы у черниговских смердов взяли, чтобы до Киева доехать. Был у меня отличный нисийский конь, да только в бою поразила его стрела. А торкские кони, в бою взятые, меня далеко бы не увезли – стать не та.

– Верно говоришь, степная лошадка не для тебя, – усмехнулся Хельгер. – Но и мерин-оратай тебе не подобает. Борзя, позаботься о гостях! И чтобы оба сегодня были у меня на пиру.

– Все исполню, княже!

Хельгер ответил кивком на учтивый поклон армянского витязя и направился к своему терему, обметая гладкий ток своим длинным шерстяным плащом. Ингвар следовал за князем, как тень.

– Ты им поверил? – спросил он Хельгера, едва они отошли от собравшейся на току толпы.

– Я поверил Оле. А если и приврал чего этот армянин, то только самую малость. Я разбираюсь в людях, Ингвар. Тебе тоже не мешает научиться в них разбираться.

– Я еще молод. Доживу до твоих лет, стану таким же мудрым.

– Хорошие слова! – Хельгер положил юноше ладони на плечи. – Сегодня донесли мне, что к нам едут ромейские послы. Принять их надо с почетом. Я буду говорить с ними не как самовластный князь киевский, а как твой соправитель. Пускай видят, что будущий князь уже готов принять власть.

II

В огромной княжеской гриднице было душно и чадно, воздух был пропитан запахами обильной снеди, меда, браги, факельной смолы, пота и сыромятной кожи. За длинными столами, расставленными вдоль стен, собралась вся старшая дружина Хельгера – норманны и славяне друг подле друга, все бывалые опытные бойцы, завоевавшие право сидеть за княжеским столом своими подвигами и победами над врагами – хазарами, аварами, венграми, немцами, булгарами. Хельгер смотрел на пирующих воинов и временами бросал мимолетные взгляды на ромейского василиска, пытаясь угадать, о чем думает посол.

Византиец между тем казался невозмутимым; его костлявое бледное постное лицо с крючковатым носом и близко посаженными черными глазами оставалось спокойным и надменным, а голос таким же бесцветным и лишенным эмоций, как в тот миг, когда посол басилевса впервые заговорил с киевским князем. Вместе с тем высокородный патриций не выглядел спесивым – скорее равнодушным ко всему, что происходило вокруг него. Посла вместе с пятью его товарищами по посольству усадили сразу за молодым Ингваром по правую руку от князя – на самые почетные места. Однако было видно, что пир греку не в радость. Он почти ничего не ел и пил только холодную воду, которую подливал в его кубок стоявший за его спиной кравчий. На все вопросы, которые Хельгер задавал Софронию Синаиту – так представился посол, – грек отвечал охотно и учтиво, на хорошем русском языке, но глаза его при этом оставались холодными и отстраненными. Это злило Хельгера, однако старый норманн прекрасно знал о высокомерии ромеев и потому не давал волю гневу, помня, что перед ним посол. И еще заметил киевский князь, что императорский посол с самого начала трапезы подолгу и внимательно наблюдает за молодым Ингваром, будто изучает юношу. Сам же Ингвар этого, казалось, не замечал, наслаждался вкусной едой и выдержанным медом и почти не слушал того, что говорит посол в ответ на вопросы Хельгера.

Между второй и третьей переменой блюд проворная челядь заменила в поставцах прогоревшие факелы на новые, и в гриднице стало светлее. Поданная с пряными подливами горячая верченая дичь вызвала восторженные возгласы пирующих. Кравчие спешно разливали темный душистый мед и выдержанное греческое вино по рогам, ковшам и кубкам. Хельгер встал со своего места, поднял ковш с медом.

– Пью за здоровье могущественного императора Ромеи, нашего доброго соседа! – провозгласил он и осушил ковш.

– Слава! – хором отозвалась дружина, стуча чарами.

Хельгер посмотрел на посла. Грек пьет только воду, будто магометанин – пусть же выпьет чистой водицы за своего порфироносного владыку! Но Софроний Синаит угадал мысли князя.