Лунный нетопырь - Ольга Ларионова

Рыжее перо, сброшенное на Бирюзовый Дол красным зимородком, означало, что кто-то из Алэлова дома жаждет пообщаться с обитателями Игуаны.

— Перышко светлое, значит, там никакой беды не приключилось, иначе было бы оно цвета кофейного пойла, — отозвался Юрг, презиравший слабенький джасперианский напиток. — Так что торопиться некуда. Ких, будь другом, слетай к соседям, выясни, с чего переполох.

Никто глазом не успел моргнуть, как исчезнувший было Ких, снова возник на том же месте.

— Ага, — удовлетворенно констатировал командор; — явился передо мной, как лист перед травой, и рот до ушей. Из этого следует, что у Алэла очередной сабантуй.

— Так точно! — выпалил младший дружинник, продолжая сиять. — Торжество по поводу наречения новорожденных. Особо званы принцесса с супругом. А остальные… ну не так чтобы особо… но настоятельно.

— Дорогая, деваться некуда, доставай из сундуков кринолин с декольте на двенадцать персон.

Мона Сэниа резко поднялась, словно у нее появилось безотчетное желание заслонить собой маленького Юхани.

— С твоего разрешения, сегодня мы с Ю-ю останемся дома, — проговорила она что-то уж чересчур индифферентно. — Отправляйтесь-ка представительной делегацией — у Эрромиорга вполне вельможный вид, когда он постарается, а Киха с Флейжем возьмете для поддержания веселья. Королевской чете передайте, что я безгранично огорчена, но Юхани перекупался, а у Алэла всегда ветер с моря…

Юрг схватился за голову:

— Что я слышу: чтобы наш сын боялся морского ветра?.. Сэнни, что на тебя нашло?

— У меня что-то непразднично на душе…

— Слушай, а ты не боишься, что царственные бабуля и дедуля будут оскорблены таким отказом?

— Вот поэтому я и прошу тебя слетать туда, пусть на этот раз и без меня. И Фирюзу захватите.

Раздался радостный визг — маленькая плутовка никогда не упускала случая подслушать разговор взрослых.

— А мы тут наберем тебе перышек, — улыбнулась ей мона Сэниа, хотя улыбка эта не была наполнена теплотой.

— Это на ветру-то? — хмыкнул разобиженный супруг.

Так и расстались — нельзя сказать, чтобы довольные друг другом. Но ей была невыносима мысль о том, что они с сыном снова окажутся под перекрестными вспышками беглых взглядов всего королевского семейства. До сих пор ей казалось, что она равнодушна к посторонним взорам; но, на сей раз, они были до такой степени непонятны, что становились просто оскорбительными.

Зато через пару часов возвращение представительной делегации было самым восторженным.

— Сыты, пьяны, и носы в табаке! — крикнул Юрг, спуская с плеча Фирюзу, с ног до головы разукрашенную причудливой росписью — похоже, над нею трудилась не только Ардиень, но и старшие сестры-царевны.

Малышка крутилась, слизывая с ручонок сладкую цветочную пыльцу, на практике постигая, что локоток не только не укусишь, но и не оближешь.

— Нет, честное слово, Сэнни, совершенно напрасно ты капризничала! — Юрг прямо-таки пузырился радужными впечатлениями. — Пир был действительно на весь островной мир, по всему берегу настелены новенькие циновки, а на них чего только нет! Никогда не думал, что эти острова так богаты. А сам Алэл… В последнее время я его уж совсем за старую перечницу держал, а тут он так разошелся — ему бы иллюзионистом работать. К тому же, оказывается, сегодня — День Живой Плоти… Впрочем, у него каждый день — какой-нибудь особенный. Так вот, с любым из нас он мог сотворить все, что угодно…

— Кому — угодно? — быстро спросила принцесса.

— Ну… всем. Чтоб весело было. Как в настоящем шапито.

— И что же он сделал с тобой?

— Усы отрастил. Синющие! Потом, правда, изничтожил, чтоб тебя не напугать. Хорошо еще, что не бороду, а то ходил бы я, как наш легендарный герцог-душегуб, который не то шесть, не то восемь жен порешил.

— Ну, муж мой, любовь моя, — через силу улыбнулась она, — еще, как ты любишь говорить, не вечер…

Или вот: я мимоходом заметил, что по части рыжести Флейж просто неподражаем, так наш высокородный Хоттабыч — помнишь, я рассказывал? — и бороденку не щипал, и «трах-тибидох» не бормотал, а глядь — за столом уже два Флейжа, с лица совершенно неразличимы, будто два апельсина на солнышке, только вот на втором — камзол нашего Кродриха, поелику всякая одежка к живой плоти уже не относится. И знаешь, что мне пришло на ум? Он ведь и собственных внучат мог очень даже просто изменить. Ты не приглядывалась к старшему? Ну, ведь вылитый новорожденный Ю-юшка! Недаром старый хрыч все на нашего сынулю поглядывал и вздыхал завистливо.

— А как же этот… Шамшиенин малыш? Он же весь в папашу… — растерянно пробормотала Сэнни.

— Все правильно — в каждом эксперименте должен быть, так сказать, контрольный экземпляр, оставленный в первозданном виде.

Принцесса вдруг резко повернулась и умчалась в свою комнату. Юрг, недоумевая, только пожал плечами — ему и в голову не пришло, что его жена может прятать слезы, непривычно ожегшие ресницы. Она, никогда не плакавшая от горя, впервые почувствовала, насколько же безмерным может быть облегчение, когда с плеч сваливается такая невидимая гора…

5. Как снег на голову

Утро занялось прозрачное, легкое, словно умытое талой водой — да разве и могло оно быть другим, когда позади осталось все чудовищное смятение прошлых дней, слава древним богам, так никем и не замеченное… кроме верного рыцаря Лронга?

Мона Сэниа тихонько выбралась из постели и, бесшумно ступая босыми ногами, невесомо пролетела по спальне, на бегу заворачиваясь в необъятное пушистое полотенце. Скорее в море, смыть с себя даже память о давешнем наваждении! Море теперь было для нее еще одним даром Юрга, ее звездного эрла — ведь джасперяне, не привыкшие к необозримым водным просторам, инстинктивно избегали даже озер. Но за год, проведенный на Игуане, без купания в непривычной, солоновато-терпкой воде не мог уже обходиться никто. Включая малышей.

Беззвучно засмеявшись собственной легкости, она шагнула в привычное ничто, чтоб через неощутимый миг уже стоять на одиноком плоском утесе, у подножия которого зазывно пришептывало море, обещая первозданную свежесть. Она переступила с ноги на ногу, поеживаясь от ночной стылости камня, и тут сквозь шелест пенных гребешков услышала голос.

Едва уловимый, он не доносился с какой-то определенной стороны — он просто был повсюду, как туман, как запах моря; слишком тихий, чтобы быть узнанным, он искал именно ее, проникая в каждый уголок зеленого Джаспера: «Сэниа… Сэниа…»

Она знала, что так послать свой голос мог только член королевской семьи. Все собственные беды и сомнения мгновенно отлетели прочь, и она замкнулась в себе, собирая все силы, чтобы ответить — это было непросто: ведь она тоже не знала, где находится ее собеседник, и точно так же, как он, должна была разослать ответ по необозримым просторам Равнины Паладинов;

— Кто бы ты ни был, я слушаю тебя. Говори.

— Я в поминальной часовне, — донеслось едва слышно, но теперь она узнала голос отца.

В первый раз — это за столько-то времени!

— Я на голом черном камне посреди моря. Теперь, когда оба собеседника знали, куда посылать

свой голос, говорить было значительно проще. Тем не менее, до слуха моны Сэниа не доносилось больше ни слова. Молчала и она: этот разговор был необходим не ей. Случилось что-то чрезвычайное, если король обращался к дочери, чей отказ от родственных уз он принял с царственным равнодушием; какой помощи от нее он хотел, если сам пальцем не пошевельнул, чтобы уберечь ее замок от нападения своих вассалов; слишком черствым оказался самодержавный дед, ни разу не пожелавший взглянуть на собственного внука и приговоривший к смерти его отца…

Вот пусть теперь сам и объясняется.

— Они убивают моих сыновей, — раздалось так отчетливо, словно правитель всего — как он полагал — зеленого Джаспера находился здесь же, на покрытом морской солью утесе.

Мона Сэниа затаила дыхание: ее дружинники, время от времени навещавшие родительские замки, приносили порой весьма печальные вести: за эту зиму один за другим погибли два ее брата, оба на рыцарских поединках. Но смерть на ристалище — это судьба истинного рыцаря, а братья таковыми и были. На это ее отец сетовать не стал бы, да еще и после столь долгого перерыва.

— Совсем недавно мы похоронили младшего… — Сэниа задохнулась — это был единственный из братьев, кого она любила с неожиданной для себя нежностью, которую невозможно было спрятать от насмешек старших. — Это не был честный поединок, его заманили в болотную ловушку, и щупальца жавра не позволили ему уйти в ничто. Говорят, что в этот миг он звал тебя… Когда мои ратники его отбили, у него уже был сломан позвоночник.

— Его голос до меня не долетел, — с отчаянием прошептала принцесса. — Наверное, я была…