Мое время — ночная пора - Мэри Кларк

Не дав публике опомниться, мистер Эймори презентовал строительному фонду чек на сто тысяч долларов и в шутку сказал ректору Даунзу: «Да будет вечно продолжаться великое дело закалки умов и сердец в Стоункрофтской академии».

С таким же успехом он мог послать куда подальше, подумал Джейк, вспоминая с какой самодовольной усмешкой уселся Эймори на свое место.

Последней награждали доктора Джин Шеридан. Она рассказала, как росла в Корнуолле, городе, который на протяжении почти ста пятидесяти лет является средоточием людей зажиточных и незаурядных. «Как студентка я получила отличное образование в Стоункрофте. Это понятно. Однако есть еще одно учебное заведение, вне школьных стен — это наш город и его окрестности. Здесь, в наших краях, я прониклась духом истории, что и повлияло на всю мою дальнейшую жизнь и профессиональные успехи. За это я бесконечно благодарна».

Доктор Шеридан не заявила, что была здесь счастлива, не напомнила старожилам о семейных ссорах родителей, будораживших город, думал Джейк Перкинс, не упомянула, что всему классу было известно, как она рыдала после иных родительских сцен, получивших широкую огласку.

Итак, завтра все это закончится, подумал Джейк, потянулся и шагнул к окну. Огни Колд-Спринга, городка на противоположном берегу Гудзона, терялись в тумане. Надеюсь, к утру он рассеется, подумал Джейк. Нужно сделать репортаж о поминальной службе на могиле Элисон Кэндал, а к полудню успеть в кино. Он слышал, что во время службы собираются также помянуть и прочих четырех умерших выпускниц.

Джейк вернулся к столу и посмотрел на фото, найденное в архиве. Какая невероятная превратность судьбы — мало того, что в последний год учебы пятеро ныне покойных выпускниц сидели за одним обеденным столом с Лаурой Уилкокс и Джин Шеридан, так они еще и погибли, одна за другой, в том же порядке, в каком сидели.

Неужели Лаура Уилкокс будет следующей? Причудливое стечение обстоятельств, или кто-то за этим стоит? Ерунда. Женщины умерли за период в двадцать лет, каждая по-своему, в разных уголках страны. Одну из них вообще лавиной накрыло, когда она каталась на лыжах.

Это судьба, заключил Джейк. Просто-напросто судьба.

25

— Я намерена остаться еще на несколько дней, — сказала Джин портье, позвонив ему воскресным утром. — Это не сложно устроить?

Она знала, что несложно. Наверняка остальные участники встречи сразу же после полдника в Стоункрофте разъедутся по домам, так что освободится много номеров.

Было еще только пятнадцать минут девятого, а она уже успела встать, одеться, выпить кофе, соку и откусить от лепешки из заказанного легкого завтрака по-европейски. Она договорилась зайти к Алисе Соммерс сразу после обеда в Стоункрофте. Там будет Сэм Диган, и они смогут поговорить, не опасаясь, что им помешают. Сэм сказал, что усыновление, даже тайное, следовало зарегистрировать, и юрист должен был заверить бумаги. Он спросил Джин, имеется ли у нее копия документа, который она подписывала, отказываясь от ребенка.

— Доктор Коннорс не оставил мне никаких бумаг, — объяснила она. — А может я сама не захотела оставлять себе памятку о том, что натворила. Я действительно не помню. Я ничего не соображала. Когда он забрал ребенка, из меня словно сердце вырвали.

Этот разговор натолкнул ее на другую мысль. В воскресенье, в девять часов, перед поминальной службой по Элисон, она намеревалась сходить на утреннюю мессу в церковь Святого Фомы Кентерберийского. В юности она была прихожанкой этой церкви и во время разговора с Диганом вспомнила, что и доктор Коннорс тоже. Вчера, среди бессонной ночи, ей вдруг пришло в голову, что принявшие ребенка люди также могли быть прихожанами церкви Святого Фомы.

Вспомнилось, что Джин когда-то высказала доктору Коннорсу пожелание, чтобы Лили выросла католичкой. И если приемные родители были католиками и прихожанами церкви Святого Фомы Кентерберийского, быть может, Лили крестили именно там. Если удастся просмотреть записи о крещении между концом марта и серединой июня того года, то это поможет найти Лили.

Она проснулась в шесть утра, вся в слезах, неосознанно нашептывая молитву: «Не допусти, чтобы ее кто-то обидел. Оберегай ее, умоляю».

Она понимала, что церковная контора вряд ли работает по воскресеньям. Если так, то, возможно, после мессы получится поговорить с пастором и условиться о встрече. Мне просто необходимо хоть что-то делать, подумала она. Возможно, сейчас там все тот же приходской священник, и он вспомнит прихожанина, который двадцать лет назад удочерил ребенка.

Ощущение неотвратимо надвигающейся опасности и все возраставшая тревога за Лили усилились настолько, что Джин поняла — пора действовать.

В девять тридцать она спустилась на автостоянку и села в машину. До церкви ехать пять минут. Она решила, что лучше всего поговорить со священником после службы, когда тот выйдет на улицу прощаться с уходящими людьми.

Когда она выехала на Гудзон-стрит, в запасе оставалось целых двадцать минут, и она тут же, не раздумывая, направила машину к Маунтин-роуд, посмотреть на дом, в котором выросла.

До дома надо проехать половину извилистой улицы. Раньше он был облицован чем-то бурым, ставни выкрашены в грязно-желтый цвет. Нынешние владельцы не только благоустроили его, но и привели в опрятный вид — облицевали белой плиткой, выкрасили ставни в сочный зеленый цвет. Новый владелец явно знал толк в озеленении, в том, как могут украсить скромный дом садовые растения. Даже сейчас, в утренней мгле, он выглядел, как на рекламном плакате.

Оштукатуренный кирпичный дом, в котором жили Соммерсы, тоже выглядит ухоженным, подумала Джин, хотя, похоже, сейчас в нем никто не живет. Шторы на всех окнах задернуты, однако дом, судя по всему, недавно покрашен, живая изгородь аккуратно подстрижена, а подъездную дорогу цвета медного купороса, проложенную от дверей дома до проезжей части, только замостили.

Я всегда любила этот дом, думала она, остановив машину, чтобы рассмотреть получше. Отец и мать Лауры поддерживали его в должном порядке, а потом и Соммерсы следили за ним. Помню, когда нам было лет девять или десять, Лаура сказала, что она считает наш дом уродливым. Я тоже считала бурый дом уродливым, но мне не хотелось доставлять ей удовольствие, признавая это. Интересно, что бы она сказала о нем сейчас?

Впрочем, какая разница. Джин развернула машину и вернулась на Гудзон-стрит. Если Лаура когда и обидела меня, то неумышленно, размышляла она. Ей всегда и во всем потворствовали, и мне кажется, что в конечном счете эгоизм не довел ее до добра. В последний раз, когда я говорила с Элисон, она сказала, что пытается пристроить Лауру в новый комедийный сериал, но вряд ли что-то получится.

Джин вспомнила, как Элисон сказала, что Горди (она тут же рассмеялась и назвала его Гордоном) мог бы помочь Лауре, но по ее мнению, он вряд ли захочет. Лаура всегда была всеобщей любимицей. Просто смотреть жалко, как она теперь подлизывается ко всем. Даже, упаси Господи, к Джеку Эмерсону! Вот есть в нем что-то мерзкое. Джин передернуло. Почему он так уверен, что я в ближайшее время куплю здесь дом?

Поначалу казалось, что туман вскоре рассеется, однако тучи сгустились, заморосил дождь, похолодало — октябрь на дворе. Такая же погода была и в тот день, когда Джин поняла, что беременна. Мать с отцом в очередной раз выясняли отношения, хотя тогда до драки дело не дошло. Джин пошла на занятия в колледж. Незачем было давать им лишний повод для ссоры. Они выполнили свой родительский долг и пускай теперь живут как хотят.

К счастью, они выставили дом на продажу, и август принес избавление.

Джин вспомнила, как спустилась по лестнице, выскользнула из дома и долго-долго шла... Что скажет Рид, думала она, понимая, что у него возникнет чувство, будто он предал отца, возлагавшего на него большие надежды.

Двадцать лет назад отец Рида служил в Пентагоне в звании генерал-лейтенанта. И это одна из причин, почему они с Ридом никогда не общались с его сокурсниками. Он не хотел, чтобы отец снова завел разговор на тему серьезных отношений Рида с кем бы то ни было.

А она не хотела знакомить его со своими родителями.

Останься он в живых и поженись они, надолго бы их хватило? За последние двадцать лет она часто задавала себе этот вопрос и всегда приходила к единственному ответу — нет. Не потому, что его семья против, не потому, что это помешало бы Джин получить образование — они бы все равно расстались. Я слишком мало его знала.

Джин свернула на стоянку у церкви. До него я ни с кем не встречалась, продолжила вспоминать она. Как-то раз я сидела на ступенях памятника в Вест-Пойнте, и он сел рядом. На обложке тетради, которую я носила с собой, стояло мое имя. Он сказал: «Джин Шеридан», а затем: "Мне нравятся произведения Стивена Фостера[12]. И знаешь, какую его песню я сейчас вспомнил?" Конечно, я не знала, и он сказал: "Начинается так: «Мечтаю я о Джинни светловласой...»