Тысяча вторая ночь - Франк Геллер

Но купец пренебрег этими словами. Он настоял на своем и ввел к себе в дом молодую женщину за большой выкуп, причем она сама получила его на руки, так как отец отказался его принять. Для жилья он поставил ей беседку, трижды обнесенную мраморной стеной. В каждой стене были ворота с тяжелыми затворами: наружный замок был медный, следующий серебряный, а внутренний из золота. К каждому замку был ключ из того же металла. Когда беседка была достроена, купец Яхья сказал: «За сто тысяч цехинов я купил сердце жены, а тройная стена мне порукой в том, что она меня не обманет. Я счастливейший из смертных!»

Но в ту же ночь жена его все три ключа бросила в окно любовнику-вору. Вор открыл три замка и увел ее с выкупом. Когда они почувствовали себя в безопасности, она написала купцу: «О Яхья, глупец из глупцов, поучись разуму у вора и пойми, что кражей, а не куплей добывают и теряют сердце женщины!»

Так вот, сын мой, сказал дервиш, кончив притчу, все это я тебе рассказал, чтоб ты понял связь вещей: как с женским сердцем, так обстоит и с чудесным ковриком. Кражей, а не покупкой, коварством, а не силой! Так было, так будет! Иди с миром, сын мой.

Но я, о повелитель правоверных, сказал безрукий нищий, не внял этим речам, но умолял и заклинал его продать мне коврик. Наконец я уломал дервиша взять мои три цехина и поспешил домой, унося покупку. Поравнявшись с городской стеной…

3

Так рассказывала Баширу Амина. Не знаю, слушал Башир или нет. Он не отрывал глаз от толстого англичанина. Пока Амина говорила — нежно, как ветер, отряхивающий дождевую росу с розовых кустов, — я наблюдал за изменениями в лице англичанина. Глаза его прояснились, как небо после пасмурного рассвета. Он с любопытством оглядывал обстановку. Вначале он взглянул на комнату, потом на Башира, затем долго глядел на Амину, говорившую прозрачным, как дождевые капли, голосом, чтоб не рассердить своего господина. Англичанин рассматривал покрывало на ее лице, красную «гандуру», туфли и золотые кольца на лодыжках. Он заметил, что говорит она одна, и очень этому удивился. Вдруг он пробормотал:

— Что это, собственно, значит? Где я? Почему говорит женщина? Что она говорит?

Он говорил по-английски. В тунисских кафе я привык к звукам этого языка настолько, что понимал медленную английскую речь и кое-как сам изъяснялся. Итак, я понял, что сказал англичанин. Башир не понимал по-английски. Но он слышал, что англичанин говорит, и с него было достаточно. Он сделал знак Амине, и речь ее оборвалась: так прикосновение пальца обрывает звон поющего кувшина.

Уже знакомым вежливым голосом Башир сказал англичанину:

— Я не знаю, кто ты, не знаю, откуда ты пришел, не знаю, как ты сюда попал, не знаю, зачем вчера ночью ты явился на женскую половину дома! Все это я хочу узнать. Расскажи мне.

По глазам толстого англичанина было настолько ясно, что он не понимает арабской речи Башира, что в это поверил даже Башир. Он обратился ко мне и сказал с той же любезностью:

— Ты, король сводников, по ремеслу своему сведущ в языках, переведи же неверному псу, чего я от него требую. Но берегись давать ему советы: хоть сам я не говорю на языке неверных, но понимаю его недурно.

Я обратился к англичанину и с дрожью в голосе перевел ему вопросы Башира.

— Кто я таков? Я — честный английский гражданин. Каким образом я вчера попал на женскую половину дома? Не помню, чтоб это было, но готов съесть свою собственную голову, если это повторится еще раз. Чей это дом? Кто эта дама? Кто этот господин? Почему вооружены эти люди?

Башир прервал его:

— Это не может быть ответом на мои вопросы! Переведи немедленно все, что он сказал.

— Он говорит, что он англичанин, — пробормотал я. — Это все.

— Ты лжешь, он произнес сотню слов.

— Да, но все прочие слова были вопросами: кто ты, кто Амина и кто я?

— Человеку в его положении не подобает спрашивать. Переведи ему мои вопросы один за другим, но берегись ему советовать или же искажать в переводе его ответы. Так или иначе, с жизнью твоею кончено! Но есть тысяча способов мучительной и медленной смерти. Прежде всего спроси: кто он и как его зовут?

Я содрогнулся от головы до пят. Я знал Башира. Я знал, какое наслаждение он мог найти в истязании цивилизованного человека. Он запретил мне предостеречь англичанина или давать ему советы. Но англичанин был единственной моей надеждой. Безусловно, он не один забрел в оазис. Безусловно, друзья были встревожены его исчезновением. Безусловно, они его искали. Если б ему удалось достаточно растянуть свою повесть, можно было надеяться, что нападут на его след. Если его найдут — мы спасены. Не только англичанин, но и я (и даже Амина)! Все зависело, значит, от того, сумею ли я предостеречь англичанина, не навлекая на себя подозрений Башира. Но мог ли я это сделать? Набираясь мужества, я обливался холодным потом.

— Будешь ты наконец говорить! — закричал Башир.

— Сейчас, сейчас, — пробормотал я и обратился к англичанину: — Кто ты и как тебя зовут? — Одним дыханьем я прибавил стремительно, как вода, прорывающая плотину: — Тебе грозит смерть! Слушай меня внимательно.

Я осторожно покосился на Башира. Он как будто ничего не заметил. Англичанин вращал бычьими глазами.

— Меня зовут Генри Грэхэм. Я — английский гражданин. Кто он? Кто ты? Что это за дом?

Башир поднял веер.

— Что ты ему наговорил? Что он тебе сказал? Я убежден, что ты нарушил мой запрет.

— Нет, нет, — сказал я. — Его зовут Генри Грэхэм. Он уважаемый и могущественный английский гражданин. Горе тебе, — говорит он, — если ты тронешь хоть волос на его голове.

Башир обмахнулся веером.

— Человеку в его положении не подобает давать другим советы. Я господин над всеми, кто находится в этом доме или вошел в него непрошеным. Спроси его: что он делает в этой стране?

— Он спрашивает, что ты делаешь в этой стране, — сказал я англичанину. Тем же дыханием я прибавил: — Он хозяин дома. Нам всем угрожает смерть. Тебе тоже.

Англичанин надул щеки.

— Я — турист в этой стране. А это его дом? Очевидно, это дом умалишенных?

Все, кроме последнего, я перевел Баширу, который обмахивался веером.

— Очень уж много слов ему нужно, чтоб мало сказать. Теперь спроси его, тот ли самый он человек, кого я накрыл на женской половине тысячу вечеров тому назад?

Я смешался при этом вопросе. Я ведь знал, что англичанин никогда не бывал в доме. Я знал, что бессмысленно его об этом спрашивать. Но что было делать? Я обратился к нему и сказал:

— Тот ли ты человек, который тысячу вечеров назад был здесь на женской половине? — Одним дыханием я прибавил: — Он в этом уверен, уверен! Он думает, что я свел тебя с его женой. Тысячу ночей она спасает нас сказками. Обдумай свой ответ.

На лице англичанина изобразилась быстрая смена противоречий. С меня он перевел взгляд на Бангара, с Башира на Амину, а потом на вооруженных людей. Кажется, эти последние помешали ему прыснуть смехом. Но он ответил тем презрительным голосом, каким говорят с слабоумными и нищими:

— Я не тот, кого во мне подозревает заведующий этим учреждением, и не был в женском покое тысячу ночей назад. Скажи ему это и скажи еще, что я съем свою собственную голову, если где-нибудь в мире есть другое подобное заведение. Она рассказывала тысячу ночей? Как могла она выдержать?

— Что он говорит? — глухо спросил Башир.

— Он не тот, кого ты видел на женской половине, — сказал я, трепеща. Я уже говорил тебе, но мне ты никогда не веришь. Он не тот, кого ты видел, и обвинение твое так его удивляет, что он готов съесть свою собственную голову.

Башир крикнул англичанину:

— Ты был тот, кого я видел? Сознавайся!

Я перевел:

— Уступи, нужно, чтоб ты признался! Да! Она рассказывала тысячу ночей. Теперь ему прискучили ее сказки. Ты один можешь нас спасти.

Англичанин сказал:

— Я никогда не признаюсь в том, что я сделал, не говоря уже о том, чего я не делал. Передай ему это! Или мне тоже придется рассказывать тысячу ночей? Назвать это место сумасшедшим домом будет, пожалуй, мягко!

Башир хотел его прервать, но я поспешил с переводом. Башир презрительно усмехнулся:

— Он не сознается, что был уже на женской половине. Так пусть теперь объяснит, как он нашел в темноте дорогу.

Над этим я сам ломал голову, и, затаив дыхание, я перевел вопрос Башира:

— Он говорит: если ты ни разу не был на женской половине, как мог ты в ночной темноте найти дорогу? Это не сумасшедший дом, и для тебя он будет домом смерти, если ты не начнешь рассказа и не растянешь его, как Амина.

Англичанин ударил рукой по ковру дивана:

— Как нашел я сюда дорогу? Я сам не прочь об этом узнать. Я съем свою голову, если я это знаю. Скажи ему это!

— Что он сказал? — закричал Башир.

— Он говорит, что съест свою голову, если скажет тебе неправду, сказал я и прибавил, обращаясь к англичанину: — Знаешь или не знаешь, рассказывай! Ради кроткого милосердого Аллаха, рассказывай, иначе мы погибли!