Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

Иртенев, ожесточенный и взъерошенный, хотел было что-то сказать, но – остановил себя, как останавливают лошадь на всем скаку, помолчал, а потом тихо рассмеялся:

– Что, как в том анекдоте, – покажите же мне это. Скажите, где тут у вас это? А ведь не знаю. Бюрократы? Партийное руководство? Военные?

– Стоп! Тут умолчим: без них в этой стране технологиями и вообще никто не занимался бы. Но ты продолжай.

– Все и никто.

– Во! – Гельветов с пьяной многозначительностью поднял вверх палец. – Не на кого нам поворачивать штыки в другую сторону, не в кого стрелять, да не попасть бы в себя. Ты. часом, не диссидент?

– Не, – тот махнул рукой, – куда мне. Слишком хорошо понимаю, что это все – так. Безнадежно. Как ни крути, а социализм – это с-самый передовой строй, и жаль, что он имеет некоторые присущие ему отдельные недостатки. К примеру, – трудно исправить однажды сделанную ошибку. Когда монолитности общества нет, то несделанное одним может сделать, в другом месте и на другие деньги, – другой. А у нас – все сразу и везде.

– Так давай в каждом положении искать все-таки хорошие стороны. Например, – есть у нас такие ниши, попав в которые получаешь то самое все, о котором ты говорил. Нужно только знать, как занять такую нишу… Слушай, – а если нельзя добыть такую вот машину к себе, то нельзя ли разместить заказ там, где она есть?

– Ой, – Игорь, сделав умильно-восхищенное выражение лица, всплеснул руками, – прямо-таки г-гениально! И где ж вы…

– "Ты".

– Пардон… И где ж ты собираешься разместить такой заказ? В Агенстве Национальной Безопасности США? В НАСА? В Зале Индикаторов ЦРУ, – не знаю только, есть ли уже там такая техника или они еще действуют постаринке?

– А почему – нет? Нет, ты не закатывай, не закатывай глаза, потерпи… Ты толком скажи, – почему нельзя даже через подставных лиц?

– Потому что, зная, что рассчитываешь, легко догадаться, кто заказывал.

– Ой ли? Ты думай не о том, что технологию рассчитываешь, а, скажем, более общий случай конечного итога эволюции неравновесной среды с такими-то исходными параметрами. Кстати, – так оно, по сути, и есть.

– И как ты себе это представляешь?

– Я?! Никак. Как ты себе это представляешь? Как ты представляешь себе такого рода расчленение задачи, чтобы та часть ее, которая требует наибольшего, критического объема расчетов, стала бы вполне безличной?

– А, – Иртенев с характерной для поддатых излишней инерцией кивнул головой, – так, чтоб, значит, придать частной задаче черты общей, а потом, когда она будет решена, – сделать надлежащее уточнение… Нет, я п-попробую, но где вы собираетесь разместить даже измененный заказ?

– А это, знаешь ли, не наше дело. Совсем не наше. У нас на это КГБ есть, вот пусть и отклеят зады от кресел, в кои-то веки раз делом займутся.

– А если не выйдет?

– А тогда повторим тяжкий путь познания, пройденный другими. Сделаем инструменты, чтобы сделать инструменты, чтобы сделать инструменты для того, чтобы потом уже сделать то, что нам нужно. Только делать это мы будем быстро.

– Кто будет-то? У тебя вообще как с работниками?

– Вот тут незадача. На данный исторический момент толком можно рассчитывать на меня да на тебя. Ну, – еще, понятно, Витька, но он только руки.

– Все уже за меня решил?

– Прости. Мне почему-то показалось, что ты уже дал согласие. Выходит, – ошибся. Хотя, с другой стороны, – какие у тебя особенные причины отказываться?

– Слушай… А как ты догадался, что я начал того… попивать?

– Потому что у нас, – это обычное состояние тех, кто слишком уж ответственно относится к делу. Вот выгорит, – у тебя как рукой снимет, это я тебе обещаю. Не до того будет.

V

– А – попробуйте, – сказал невысокий, очень красивый генерал-полковник с благородными сединами на породистых висках, – так, как вы тут мне доложили, вполне может выгореть. Как вообще выгорают хамские затеи. Кто у нас там на французском направлении? С них давным-давно пора пыль стряхнуть, а то засиделись…

Он вообще придерживался внешне демократичной манеры обращения с подчиненными. Если они были ему нужны. Если ни чем не провинились, а у него при этом было хорошее настроение. Но даже самому отчаянному фантазеру не пришло бы в голову назвать генерал-полковника Генштаба СА либералом. Те, кому положено, – знали его слишком хорошо, кому не положено – не знали вообще. Ничего. Даже в лицо мало кто знал, а из тех, кто знал, мало кто догадывался о роде его деятельности. Генерал и генерал. Вон их сколько.

– Чего стоишь? Какие-то вопросы? Возражения?

– Никак нет.

– Выполняйте. Кандидатуры конкретных исполнителей, – ко мне на стол, с моим экспедитором.

Общение с начальством прошло удачно. Самым наилучшим образом из всех возможных. Не то слово, – выше всякого вероятия замечательно. Старая армейская мудрость относительно пользы пребывания подальше от начальства тем более относилась к этому начальству. Потому что мало было во всем великом и могучем Советском Союзе людей страшнее красивого генерал-полковника. Может быть – и вовсе не было. Выйти из его кабинета просто так, – равносильно тому, что заново родиться на свет. Живым выйти из боя. Это… это вообще не с чем сравнивать. А вот все-таки обидно, что на такую работу, на такой вариант не обратили вроде бы никакого внимания. Узнать о работе, которая велась в прекрасной Франции. Узнать о готовящемся испытании. Узнать приблизительно дату, что и вообще было делом почти безнадежным, – и ни единого слова.

Это напоминало кошмарный сон. Вот представьте себе, что к вам в офис явился за старым долгом самолично давным-давно померший кредитор, протухший, прозрачный и светящийся. Протягивающий хладной, полуистлевшей рукой пожелтевший, заплесневелый вексель с изъеденным могильными червями краем. Впрочем, это только ситуация была похожа, а сам гость на выходца из загробного царства похож не был. Да, не первой свежести,