Газета День Литературы # 67 (2002 3) - Газета День Литературы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оба поэта воздвигли свой храм духа, озолачивают его купола. И высится он — видимый и незримый — между землёю и небом. Видимый — останется он здесь и будет побуждать у людей стремление достичь вершин духа. А незримый — однажды взмоет он в ослепительный зенит… Книжным же кирпичикам храмов их светлых надлежит встраиваться во вселенную духовных миров их читателей.
Виктор Смирнов “ЛИШЬ БОГ РАССУДИТ...”
* * *
Крути, крути, поэт, свою шарманку —
Звёзд и земли движенье повторяй!
Легко в пиру, да тяжело похмелье.
Крути, поэт, свой шар земной сильней.
И, загнанный пургою в подземелье,
Славь небеса шарманкою своей.
Крути, поэт, верти, гордясь, шарманку.
И пусть не бросит ни рубля никто —
С земли не трогай нищенскую шапку:
В ней вечность вьюгой зимней вьёт гнездо…
ОДИНОЧЕСТВО ЯБЛОНЬ
Мир убит и ограблен.
И сияет во мгле
Одиночество яблонь
На отчей земле.
Далей мёртвая залежь,
Золотой небосвод.
Собрались они замуж,
Но никто не берёт.
Дней бездарных проклятье.
И слезой в синеву
Подвенечное платье
Опадает в траву.
Лето ливнем отплакало.
Август, сколько, скажи,
Райских яблок нападало
В ад скорбящей души?
Сад судьбою ограблен.
И страшит, как погост,
Одиночество яблонь
Под соцветьями звёзд…
* * *
Ты в дом вошла, вселенски хлопнув дверью,
Ты, как звезда, в мой мрачный Дух сошла.
И ты сожгла во мне всю тьму неверья,
И веру всю своим огнём сожгла.
И сразу стал я диким, нелюдимым,
Ища приют на кладбищах земли.
Мой Дух сиротский уносился дымом
Туда, где тлело дворище зари.
Я видел лик твой в глубине колодца
В объятьях тьмы, в сиянье синевы.
Мир без тебя стал, словно мир без солнца,
Без речки, без берёзы, без травы.
Меня, как звери, злые сны ловили
И рвали сердце, и струилась кровь.
Ночь без тебя, как будто ночь в могиле,
Дышала глиной, тяжкой, как любовь.
И чудилось, что я повержен битвой,
Что я — лишь тлен средь звёздных крыл тугих.
Стоял я на коленях — и молитвой
Спасал себя от чёрных чар твоих.
А ты была безликой берегиней,
Берёзой белой совесть берегла.
А ты была небесною богиней,
И золотой змеёй во мху была.
Ты шла — и ночь послушно шла на убыль,
Ты шла — и мир сжигал пожар любви.
И жизнь свою, как на болото шубу,
Я лихо бросил под ноги твои…
* * *
Минуя солнце и минуя сенцы,
Минуя лунное седьмое дно,
Приходит Слово. И стучится в сердце.
И с ним приходит Смерть. Стучит в окно.
Я слышу: по щенятам воет сука —
Их утопили в сажелке вчера…
Спокоен я. И слушаю два стука.
И так легко мне, словно с плеч гора.
Спокоен я. Два зова будут длиться
Средь обретений звёздных и потерь.
Два гостя. И кто первым достучится,
Тому открою. Сердце или дверь.
* * *
Из окон — сатаны — дыханье смерти.
Он — рядом. Бог спасенья — далеко…
Попасться просто в дьявольские сети,
А вырваться оттуда нелегко.
О, силы зла! Они под сенью кровли
Ждут человека слабого — меня.
И вот бежит паук на запах крови —
И жалко бьётся в нетях жизнь моя.
Мерцает огнь крылатый на плотине.
И зябнут травы, солнца лишены.
И тонет меч духовный в паутине,
Как в луже — серебристый луч луны.
Кричит в лесу встревоженная птица.
Ромашка гаснет, не успев отцвесть.
И, если силы есть перекреститься,
То значит, верить в Бога сила есть…
* * *
Бросая свой вызов жестокой судьбе,
Где ключ мой от счастья утерян,
"Чем хуже, тем лучше!" — твержу я себе,
Хоть в этом совсем не уверен.
Мир хвастал горами, морями манил,
Но страсти терпя, как напасти,
В траве, что бушует средь отчих могил,
Ищу я свой ключик от счастья.
Мир громом речей соблазняет опять,
Но, вечной пленён тишиною,
Лишь тут свою долю я буду искать,
Покамест не стану травою…
* * *
Кто я? А всего лишь Смирнов.
Скорбя и любя в одиночку,
В безбрежное море стихов
Бросаю смоленскую строчку.
Быть может, она допоёт
Крестьянскую песню про сенцы.
Быть может, она доплывёт
До самого чёрного сердца.
И высветит правду стези,
Где счастье людское хромает.
Быть может, моей лишь слезы
В том море как раз не хватает…
* * *
Со стен глядят отца и деда снимки —
И словно говорят: "Не спи, поэт!"
Из форточки в лицо летят снежинки —
Ночного неба песенный привет.
И прошлое глядит в глаза упрямо,
Ввергая сердце в бездну чар, чудес.
И чудится: сидит за прялкой мама,
Спустившаяся медленно с небес.
Сидит вся в белом, словно на опушке,
Бросая блики лунные кругом.
Весенний снег, порхающий в избушке,
На небо возвращает колесом.
Стою, застыв от чуда у окошка,
Ловлю губами чей-то смех и снег.
И вижу, как с клубком играет кошка,
Забыв про тёплый на печи ночлег.
И чудится: в углу проснулось детство.
Как зябко Духу! Тьма черней ворон.
На ходиках, оставшихся в наследство,
Подтягиваю гирю всех времён.
Порхает снег над Русью, над ручьями,
Но слышу крики к ним летящих птиц.
И прямо в душу белыми ростками
Картошка лезет между половиц.
И заболею я ростками теми.
И, блудный сын крестьянского двора,
Я запашу картошку в злую темень —
И грянут всходы солнца и добра!
* * *
Пусть одинок я — так отрадно стало
Глядеть с крыльца, тая в душе любовь:
Втекает тихо крохотное стадо
В деревню с вечереющих лугов.
Следить, как брызжет молоко из вымени,
Когда мычит кормилица во мгле.
И подавлять врагов раскатом имени,
Его гулять пуская по земле…
* * *
Весь изболевшись о родном селе,
Я, как трава под инеем, седею.
И, жалкий смертный, жизнь ношу в себе,
Прав не имея расставаться с нею.
О, золотого заморозка злость!
О, тихое отеческое поле!
И Дух мой скорбно зябнет на приколе,
На лютой стуже меж миров и звёзд.
Но и оттуда, где судьбу мою
Колышет ветер, словно пламя свечки,
Тяну я руки к вечному огню,
Что мечется в последней русской печке…
* * *
Не убивайте, мужики, цыгана —
Пусть он с конём своим, своим ножом
Попляшет в чистом поле утром рано
При всём честном народе неживом.
Цыганке дарит песни он и крали.
Простите вы его средь бела дня:
В стране родимой Кремль уже украли,
А вы цыгана бьёте за коня.
Смотрите: мир крестьянский весь угроблен,
А это вор, поверьте, парень свой.
Не поднимай, мужик, свою оглоблю —
Смотри: кровавой плачу я слезой.
