Пси - Александр Горбов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следующую пару недель он жил с крыльями за спиной. Приводил в порядок дом, приглашал в гости старых знакомых, флиртовал с незнакомками. Мир блистал тысячей красок. Казалось, началась новая жизнь, прекрасная и удивительная. Андрей ошибался, крышка ящика с чудесами еще даже не приподнялась.
В этот день у Андрея были гости. Жарили шашлык во дворе, о чём-то спорили, не заметив, опустошили несколько бутылок вина и разошлись далеко за полночь. Посадив последних гуляк на такси, Андрей вернулся в дом. Спать не хотелось. Он включил на кухне телевизор, налил себе чаю и сел в любимое кресло. Расслабился, прикрыл глаза и сам не заметил, как задремал.
На мягких кошачьих лапах вокруг дома ходит Звездноглазая Тишина. Заглядывает в окна, скребет когтями по стеклу. Распахивает дверь и заходит. Становится за спиной и кладет на виски холодные ментоловые пальцы. Андрей откидывает голову назад, вдыхает запах специй и дыма. И проваливается внутрь самого себя.
Они стоят на широком балконе одной из «башен духа». Колокола, тревожно звонившие в первый заворот, теперь глухо молчат, раскачиваясь под ударами ветра. Башни, с виду крепкие, беззвучно осыпаются песчаными замками. Звездноглазая спутница берёт Андрея под руку и ведёт вниз. Он оглядывается — лестница за спиной разлетается пылью.
Мимо летят анфилады залов, раньше наполненных стрекотанием и танцем цифр. Ныне огромные счетные машины молчат. Нечего больше исчислять. Всё измерено и взвешено. Под каблуками хрустят стеклянные числа.
Лестница в подвал, наполненная жидкой тьмой. Там, невидимый и страшный, их встречает Зверь. «Оно», вышедшее проводить Андрея в далекий путь. Чудовище трется о ногу, как кошка. Шерсть его шёлковая и холодит кожу. А ступени ведут всё глубже и глубже. Туда где нет слов, образов и чувств. Только непоколебимые столпы Голода, Страха и Жизни держат тяжёлый каменный свод.
Путешествие заканчивается. Они у подножия механизма, ощетинившегося блестящими шестернями. Короткие молнии пробегают по нему, наполняя воздух запахом грозы. Звездноглазая указывает на красный рычаг и грустно улыбается.
— Я предложу тебе выбор, Странник.
Голос Звездноглазой, как серебро, просыпавшееся на бархат.
— Ты можешь оставить всё, как есть, и вернуться обратно. Ходить, не различая свет и тьму. Или выбрать иную дорогу. Там, где огонь и ветер. Но на ней с тебя спросится тысячекратно. Выбирай, Странник!
Андрей не раздумывает. Один шаг, одно движение, один сдвинутый рычаг.
Механизм трясется от спазма. Шестерни приходят в движение. С гулким скрипом вздыхает мироздание. В потолок пещеры бьют сияющие клинки света.
— Я не сомневалась в тебе.
Звездноглазая целует Андрея. Её губы холодны, как осенняя ночь.
Она отступает на шаг и заносит руку. С размаху вонзает пальцы в грудь Андрея.
В её глазах стоит смех.
Андрей кричит, когда она сжимает его сердце.
Х-р-р-р-р! Он испугался страшного звука. Х-р-р-р-р! Спокойно! Это всего лишь его собственное дыхание. А сам он лежит, свернувшись эмбрионом на полу. Холодно, как же холодно! Андрей попытался встать и не смог. Ноги отказывались держать. Он падал, снова вставал и снова падал. Как умирающий пёс, ползущий домой, Андрей ковылял на мансарду. Червем забрался по лестнице. Вскарабкался на диван, замотался в шерстяное колючее одеяло и затих. Утренние сумерки разливались по комнате. Он заснул.
Кажется, он умер тогда. Через трое суток кто-то другой сделал хриплый вздох, там, на диване, под двускатной крышей. Разведённого молодого мужчины, знакомого со странной женщиной Хельгой, пережившего два заворота, больше не существовало. Кто-то незнакомый и странный поднимался из небытия.
Сознание возвращалось, медленно накатываясь волнами. Первым вернулось зрение. Над ним проступили из темноты деревянные балки. Мазок за мазком они обретали плоть. Вот рисунок почти готов, художник встряхнул холст, придавая картине глубину и резкость. Приходит слух, словно ручку громкости повернули от нуля до полной мощности. Шорохи, крики птиц за окном, тяжёлое дыхание. Мир принимает Андрея обратно. Но кроме него, есть ещё нечто. Спектры эфира.
Во рту было сухо, как в пустыне. Андрей пошарил рукой на полу. Мятая пластиковая бутылка тычется в руку. Всего несколько глотков и становится легче. А вокруг океанским прибоем шумит эфир. Тысячи голосов, далекие и близкие, шепчут каждый о своем. Гудит лоб над переносицей — «третий глаз», настраиваясь как приёмник, перебирая весь спектр.
Низкий гул, наполненный бурлящими чувствами. Рычание зверей и самые простые образы. Еда, голод, страх, желание… Чистые, без примесей. Это нижний спектр эфира. Океан бессознательного всего живого. Безлико и чересчур страшно. «Болото» — так назовете вы его позже.
Шёпот бесчисленного хора голосов. От басов к альтам и сопрано. Мысли; кусочки воспоминаний; тонкие струны связей через пустоту; сияющие костры разумов в бескрайней степи. И стоит лишь потянуться и можно отправиться в бесконечное странствие по мирам человеческих сознаний. Средний спектр эфира. «Великий базар». Не перейти вовек.
Сияющая пропасть, наполненная ветром. Где парят странные сущности, коим вы не сможете дать названий. Свет, давящий на плечи, не дает вам, зрячим, но бескрылым, понять верхний спектр эфира. Только иногда самые бесстрашные будут нырять сюда. Горние выси. «Ирий».
Ошеломлённый, Андрей бежал от «Болота», брёл через «Великий базар», срывался, на мгновение заглянув в «Ирий». Робкий путешественник, только ставший на дорогу в неизвестность. Ещё не зная, что «вышел в эфир». Больше не будет заворотов. Мучительный процесс обращения в психота закончен.
«Каждый стал больше, чем человек», — скажет Андрею в далеком будущем Захаров, сидя на краю грубых деревянных нар. Грустно усмехнется и добавит, — «Но не богами, хотя решили, что ими. За что и поплатились».
А сейчас Андрей с трудом встал. Тело было холодно, как лёд. Все кости ломило, в горле стояла сушь, распухший язык, тяжёлый и неповоротливый, был неспособен сказать ни слова, глаза слезились даже от неяркого света. Одежда и простыни пропитались липким противным потом.
Сбросив одежду, Андрей спустился на первый этаж. Залез в душ и долго хлестал себя горячими струями воды. Кожа уже горела, но по костям ещё бродил холод. Растеревшись полотенцем, Андрей завернулся в одеяло и, шлёпая босыми ногами по доскам пола, пошёл на кухню. Чайник долго шумел и, наконец, тоненько дзинькнул. Не чувствуя кипятка, он глотал жиденький чай, ощущая, как оплывает стылой водой айсберг, поселившийся
