Добывайки (сборник) - Мэри Нортон

Арриэтта вдруг села прямо, вытянулась в струнку: её неожиданно пронзила мысль, да такая, что перехватило дыхание и задрожали колени. «Часа полтора, а то и больше, сказала мама… И всё это время ворота будут открыты!»

– Ты куда? – спросила Хомили, когда Арриэтта пошла к дверям.

– В кладовые, – сказала Арриэтта, прикрывая свечу рукой от сквозняка. – Я ненадолго.

– Не разбросай там ничего! – крикнула вдогонку Хомили. – И осторожнее с огнём!

Идя по проходу, Арриэтта подумала: «Я не говорила неправды. Я иду в кладовые… поискать шляпную булавку. А если я найду булавку (и кусок бечёвки… тесьмы там, я знаю, нет), я всё равно буду недолго, ведь мне надо вернуться раньше папы. И я делаю это ради них, – упрямо сказала она себе, – и когда-нибудь они ещё скажут мне спасибо». Но всё равно её не покидало смутное чувство вины. Хитрюга – вот как назвала бы её миссис Драйвер.

Арриэтта нашла шляпную булавку с перекладинкой наверху и привязала к ней бечёвку, крепко-накрепко обмотав вокруг перекладинки восьмёркой, затем увенчала свои труды, запечатав узел сургучом.

Ворота были открыты; добравшись до последних ворот, под курантами, Арриэтта поставила свечу посреди прохода, где та не могла причинить никакого вреда.

В большом холле было полутемно, повсюду протянулись огромные тени, под привёрнутым рожком парадной двери лежал круг света, ещё один рожок еле мерцал на лестничной площадке на полпути наверх. Потолок уходил далеко в высоту и мрак, вокруг было необозримое пространство. Арриэтта знала, что детская находится в конце коридора на втором этаже и мальчик уже в постели, – мама только что упомянула об этом.

Арриэтта наблюдала, как отец закидывает булавку на стул, по сравнению с этим взобраться на ступеньки было легче. Мало-помалу в её движениях появился какой-то ритм: бросок, подъём, снова бросок… Металлические прутья, придерживающие дорожку, холодно поблёскивали в темноте, но сама дорожка была мягкая и тёплая, на неё так приятно было прыгать. На площадке Арриэтта немного посидела, чтобы отдышаться. Полумрак не пугал её, она всю жизнь прожила в полумраке, она чувствовала себя в нём как дома, а сейчас темнота даже служила ей защитой.

Поднявшись на верхнюю площадку, Арриэтта увидела распахнутую дверь, из которой на пол падал золотой квадрат света, словно перегораживая коридор. «Придётся пройти здесь, выхода нет», – сказала, подбадривая себя, Арриэтта. Из комнаты доносился монотонный голос.

– Эта кобыла, – говорил голос, – была трёхлетка, которая принадлежала моему брату… не старшему брату, а тому, что жил в Ирландии, – младшему, которому принадлежали Старый Друг и Милочка. Он несколько раз включал её в скачки по пересечённой местности… но, когда я говорю «несколько раз», я имею в виду три… во всяком случае не меньше, чем два… раза. Ты видел когда-нибудь ирландские скачки по пересечённой местности?

– Нет, – ответил другой голос; он звучал немного рассеянно.

«Это отец, – внезапно поняла Арриэтта, и сердце подпрыгнуло у неё в груди. – Он разговаривает с тётей Софи, вернее, тётя Софи разговаривает с ним». Она крепко схватила булавку с болтающейся верёвочной петлей и побежала через освещённое место в темноту коридора. Пробегая мимо распахнутой двери, Арриэтта увидела мельком горящий камин, лампу под абажуром, поблёскивающую мебель и тёмно-красные парчовые портьеры.

В конце коридора виднелась другая полуоткрытая дверь. «Это классная комната, – подумала Арриэтта, – а за ней – детская, где спит мальчик».

– Между английскими и ирландскими скачками, – продолжал голос, – есть разница, и немалая. Например…

Арриэтте нравился голос тёти Софи. Ровный, спокойный, он звучал так же успокаивающе, как часы в холле внизу, и, спускаясь с ковра на узкую полоску дерева возле плинтуса, Арриэтта с интересом услышала, что в Ирландии между полями каменные стенки, а не живая изгородь. Здесь, вдоль плинтуса, Арриэтта могла бежать, а она любила бегать. По ковру не побежишь, в нём тонут ноги, приходится идти медленно. Деревянные доски были гладкие и пахли воском. Арриэтте понравился их запах.

Мебель в классной комнате, куда она наконец добралась, была прикрыта от пыли чехлами. Здесь тоже горел газовый рожок; горелка была привёрнута, виднелся только синеватый язычок пламени. На полу лежал изрядно вытертый линолеум, на стенах висели вылинявшие ковры. Комната была полна всякой рухляди. Под столом темнела большая пещера. Арриэтта вошла в неё, ощупью пробралась вперёд и наткнулась на пыльную кожаную подушку, раза в полтора выше её. Арриэтта вновь вышла в полуосвещённую комнату и, подняв глаза, увидела угловой шкафчик с кукольным сервизом, картину над камином и плюшевую портьеру с бомбошками, где мальчик увидел её отца. Повсюду по сторонам вздымались ножки стульев, сиденья стульев заслоняли ей всё вокруг. Арриэтта пробралась между ними к двери в детскую и там внезапно увидела в дальнем углу кровать и на ней мальчика. Она увидела его большое лицо (на краю подушки), обращённое к ней, свет рожка, отражённого в его открытых глазах; руку, крепко схватившую угол одеяла и прижавшую его к губам.

Арриэтта остановилась. Немного погодя, заметив, что пальцы его разжались, она тихо промолвила:

– Не бойся… Это я, Арриэтта.

Он отпустил одеяло и сказал:

– Арри… что? – Голос его звучал сердито.

– …этта, – мягко повторила она. – Ты взял письмо?

С минуту он молча смотрел на неё, затем спросил:

– Ты зачем это вползла потихоньку ко мне в комнату?

– Я не вползла. Я вбежала. Ты разве не видел?

Он снова помолчал, пристально глядя на неё широко раскрытыми глазами.

– Когда я принёс книгу, – сказал он наконец, – тебя не было.

– Я должна была уйти. Чай уже был готов, и папа позвал меня.

Это он понял.

– А-а, – деловито сказал он и больше её не упрекал.

– Ты взял письмо? – снова спросила она.

– Да, – ответил он. – Мне пришлось два раза туда ходить. Я засунул его в барсучью нору…

Внезапно он откинул одеяло и встал на постели – огромная гора в светлой фланелевой рубашке. Теперь наступил черёд Арриэтты испугаться. Не сводя с него глаз, она начала медленно пятиться к двери. Но он на неё не глядел, он шарил рукой за картиной.

– Вот! – сказал он и снова сел; громко заскрипели пружины.

– Но я не хочу брать его обратно! – воскликнула Арриэтта, опять подходя поближе. – Надо было его там оставить! Почему ты принёс его назад?

Мальчик повернул письмо другой стороной.

– Он написал здесь ответ.

– Ах! – взволнованно воскликнула Арриэтта. – Покажи мне. Пожалуйста!

Она подбежала к постели и потянула за край свисавшей простыни.

– Значит, они все живы! Ты его видел?

– Нет, – сказал мальчик. – Письмо лежало там, где я его оставил. – Он наклонился к Арриэтте. – Но он написал ответ. Взгляни!

Арриэтта молнией метнулась к нему; она выхватила письмо из его огромных пальцев и тут же отбежала, чтобы он не мог до неё достать. Затем кинулась к дверям классной комнаты, где всё же было немного светлей.

– Интересно, чем это он писал? – сказала она себе, поднося письмо к самым глазам. – И всё заглавными буквами… Ты не сам написал его? – спросила она вдруг, оборачиваясь к мальчику.

– Конечно, нет, – сказал он, – я пишу строчными…

Но она уже увидела по его лицу, что он не лжёт, и принялась по буквам разбирать послание:

– «С-ка-жи тв-твой…» – Она взглянула на мальчика. – «Твой?» – повторила она.

– Да, – сказал он, – «твой».

– «Скажи твой т-я… тя… тя, тяте?» Моему тяте? – Но мальчик лишь выжидающе смотрел на неё. – «Тяте Луп…» О, тёте Люпи! – воскликнула она. – Он говорит… послушай, вот что он говорит: «Скажи своей тёте Люпи вернуться домой».

Наступило молчание.

– Ну и скажи ей! – произнёс мальчик через минуту.

– Но её здесь нет! – воскликнула Арриэтта. – И не было. Я уже забыла, на что она и похожа!

– Берегись! – сказал мальчик. – Сюда кто-то идёт.

Арриэтта обернулась, но было поздно прятаться: перед ней стоял Под – в одной руке мешок, в другой – булавка. Он стоял на пороге классной комнаты, его силуэт чётко вырисовывался на фоне освещённого коридора, перед ним на полу лежала его крохотная тень. Он увидел её.

– Я слышал твой голос, – сказал Под, и спокойствие, с которым он это произнёс, показалось ей страшнее всего на свете, – когда выходил из Её комнаты.

Арриэтта, не опуская глаз, глядела на отца и глубже запихивала письмо под кофточку. Видно ему или нет, что там за ней, в темноте? Видно или нет огромную фигуру, закутавшуюся в одеяло?

– Пошли домой, – сказал Под и повернул обратно.

СКАЖИ ТВОЙ ТЯТЕ ЛУПИ ВЕРНАТЬСЯ

ДОМОЙ».

Глава четырнадцатая