Первая мировая война 1914–1918 годов и Сибирь - Михаил Шиловский

Солдатская записная книжка (из коллекции Историко-художественного музея г. Бердска)

Что из себя представляло такое учебное заведение, можно судить по 1-й Иркутской школе подготовки прапорщиков пехоты (данные на 10 июля 1917 г.). По списку в ней состояло: 1 начальник (полковник), 2 командира роты (капитаны), 8 курсовых офицеров (4 штабс-капитана и 4 поручика), 18 помощников курсовых офицеров (прапорщики), один заведующий хозяйством (прапорщик), один адъютант школы (прапорщик), один врач (не имел чина), по одному – казначей и делопроизводитель, 374 юнкера (1 зауряд-прапорщик, 8 подпрапорщиков, 7 фельдфебелей, 24 старших унтер-офицера, 333 младших унтер-офицеров, 1 рядовой), 88 солдат команды обслуживания, в том числе 10 писарей и 51 нестроевой, 3 фельдшера[146].

Как установил В. Л. Кожевин, «школьное начальство пыталось привить своим воспитанникам комплекс традиционных моральных и политических норм офицеров, включая представление об офицерской чести и долге офицера перед отечеством и подчиненными. Кроме того, учитывая особенности контингента школ, приходилось просто обучать юнкеров правильно говорить, здороваться, соблюдать элементарные нормы гигиены. Для некоторых из них все эти вещи действительно представляли серьезную проблему»[147]. Например, в духе знаменитого «Юности честное зерцала» в 1917 г. в Омске составили «Инструкцию распорядка жизни юнкера в школах подготовки прапорщиков пехоты», в которой имелся раздел «Соблюдение чистоты и опрятности», в котором перечислялись процедуры, естественные для всякого культурного человека: «а) менять белье еженедельно, не менее одного раза; б) ноги содержать в чистоте и по возможности чаще обмывать холодной водой, особенно в жаркую погоду, ногти своевременно стричь; в) на руках ногти должны быть острижены и чисты; г) иметь годные для употребления носовые платки; д) плевать на пол где бы то ни было воспрещается, утром и вечером чистить зубы или полоскать рот водой»[148].

Еще одним каналом приобщения к офицерской корпорации являлось производство в прапорщики отличившихся в боях рядовых и унтер-офицеров, а также предоставление добровольцам права сдачи экзамена на звание прапорщика запаса. Поэтому в дневнике И. И. Серебренникова 12 января 1915 г. помечено: «В городе начинают встречаться отпускные из армии: больные и раненые. Много добровольцев из армии прислано для подготовки к экзаменам на прапорщика запаса»[149]. Как вспоминал Ушаков, накануне 1917 г. в 25-м Сибирском запасном стрелковом полку в Томске «офицерами в то время были большинство из бывших солдат»[150].

Наглядно ситуацию с разными типами офицеров военного времени на сибирском материале можно проиллюстрировать на примере упоминавшегося уже П. Е. Щетинкина и Р. П. Эйдемана. Первый – выходец из крестьян-переселенцев, плотник, умевший читать и писать, отслуживший срочную службу и уволенный в запас в 1909 г. старшим унтер-офицером. В 1912 г. он становится сверхсрочником, а во время войны продвигается до командира роты и штабс-капитана. В январе 1917 г. его назначают начальником учебной команды в 59-м Сибирском запасном стрелковом полку в Ачинске. Второй – сын учителя из Латвии, будучи студентом в Петербурге, в апреле 1916 г. был мобилизован и после окончания ускоренного курса пехотного училища выпущен прапорщиком с направлением в г. Канск, где в 16-м Сибирском запасном стрелковом полку встретил 1917 год командиром батальона. В конце 1916 г. находился в двухмесячной командировке в Иркутске для изучения действия газов. Кстати, в г. Шадринске в 139-м запасном полку, после окончания Тифлисской школы прапорщиков, в 1917 г. служил бывший студент Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии и Московского коммерческого института и будущий член политбюро ЦК ВКП(б) А. А. Жданов[151].

Еще один пример приводит И. И. Серебренников, встретившийся летом 1915 г. в поезде по пути в Москву с прапорщиком К-вым, уроженцем подгородного села Усть-Куды: «Он пошел на войну младшим унтер-офицером, с двумя георгиевскими крестами, полученными за японскую войну. А вот теперь, произведенный без экзамена в прапорщики, награжденный еще двумя георгиевскими крестами, а также орденами Св. Станислава и Анны, побывавший уже за Карпатами, в третий раз направляется в действующую армию. «Вот это наш сибиряк!» – думал я, глядя на него; такие-то сибиряки и создали славу нашим полкам.

– Убьют меня, – говорил он мне. – Я готов к этому. Но одно обидно, я уже не буду знать, что даст для России эта война»[152].

Офицеры военного времени доминировали не только во фронтовых частях, но и в запасных батальонах (полках) в тылу. Я уже выше сообщал, что в 38-м Сибирском запасном стрелковом батальоне на 1 сентября 1915 г. имелось 38 офицеров и военных чиновников, в том числе 31 прапорщик, т. е. примерно по 2–3 чел. на роту. Регулярно в приказах по части фиксировалось: 3 октября 1915 г. «Прибывшего на службу прапорщика 2-й Иркутской школы прапорщиков Масдовского зачислить в состав батальона. Назначить его офицером 10-й роты»; 5 октября того же года. «Прибывшего на службу прапорщика Иркутской 2-й школы прапорщиков Плотникова зачислить в батальон и назначить младшим офицером в 4–ю роту»[153]. Основным источником пополнения офицерских кадров для упомянутой части стали военно-учебные заведения Иркутска. В свою очередь 9 декабря 1915 г. И. И. Серебренников записал в дневнике: «На днях здесь был произведен выпуск учеников из школы (вернее курсов) для прапорщиков запаса. Выпущено свыше 200 офицеров. Все – самая зеленая молодежь»[154].

Как они служили, можно узнать из тех же приказов. Так, 3 октября 1915 г. комбат, подполковник Доброхотов, «посетив около 9 часов утра 9-ю роту», «не нашел на занятиях ни командира прапорщика Микулина, ни младшего офицера прапорщика Лебедева, которые пришли уже в 10 часу. Занятия в 9-й роте велись вяло…, выправка не только ратников 2-го разряда, но и молодых солдат находящихся второй месяц в строю – слабая… Принимая во внимание, что прапорщик Микулин уже неоднократно замечался в опаздывании и последний раз даже был арестован домашним арестом на одни сутки, за последнее опоздание, а также беспорядки в роте, арестовываю его на одни сутки на гауптвахте и предупреждаю, что если его деятельность и в будущем будет также плодотворна как теперь, принужден буду принять против него меры, указываемые законом. Прапорщику Лебедеву объявляю в первый раз выговор»[155].

Недовольство в адрес офицеров военного времени выразил и сам командующий ОмВО, генерал-лейтенант Н. А. Сухомлинов, в воспитательных целях разразившийся приказом по войскам объединения от 15 августа 1915 г.: «13-го августа вечером я встретил в городе [Омске] двух обер-офицеров, которые не отдали мне установленной чести, в виду вечернего времени этот случай не особенно удивил бы меня, если бы далее я не встретил целую группу офицеров, которые по явной невнимательности, тоже не отдали мне надлежайшей чести». Ну, а дальше нижестоящим командирам предписывалось усилить воспитательную работу с младшими офицерами, обратить самое строгое внимание на их дисциплину и т. д. и т. п.[156]

Но были и положительные моменты. «Высочайшим приказом от 26 августа сего года, – говорилось в приказе по 38-му батальону от 18 сентября 1915 г., – за отлично ревностную службу и особые труды, вызванные обстоятельствами текущей войны с 1 января сего года прапорщику вверенного мне батальона Грищенкову пожалован орден Св. Станислава 3-й степени. Приказываю означенную награду занести в послужной список прапорщика Грищенкова»[157]. Кстати, как было установлено в предшествующем параграфе из 534 награжденных за время войны орденом Св. Георгия 4-й степени офицеров из сибирских формирований прапорщиков насчитывалось 60 чел. К тому же нужно иметь в виду, что после 9 месяцев службы в запасных частях, прапорщика с очередной маршевой ротой отправляли на фронт. Поэтому их пребывание в тылу можно рассматривать как своеобразную форму повышения квалификации.

Пулемет «Максим» на ручной треноге. 5-й сиб. стр. полк (из коллекции Новосибирского краеведческого музея)

Минимальные сроки подготовки людей, которые в принципе не собирались и не должны были служить в армии, пестрота социального состава, сложный процесс адаптации к военной повседневности формировали нелицеприятный имидж офицеров военного времени[158]. На бытовом уровне популярностью пользовался куплет:

«Раньше я был кучер, звать меня Володя, А теперь я прапор, Ваше благородие».

Выше я уже приводил факты негативного отношения к прапорщикам, в том числе инцидент между рядовым П. Матвеевым и офицером Даниловским. Тот же И. И. Серебренников, восторженно отзывавшийся о прапорщике-сибиряке К-в, в марте 1916 г. на основе письма брата, служившего в Забайкалье (Даурия) в ополченческой дружине, воспроизводит печальную историю: «Прапорщик стал избивать солдат. Один из последних, озлобленный, пытался ударить рукоприкладчика. За эту попытку солдат был предан суду и через 11 часов после приговора был расстрелян. Эта история произвела крайне гнетущее впечатление на брата.