Первая мировая война 1914–1918 годов и Сибирь - Михаил Шиловский

Выше я уже приводил факты негативного отношения к прапорщикам, в том числе инцидент между рядовым П. Матвеевым и офицером Даниловским. Тот же И. И. Серебренников, восторженно отзывавшийся о прапорщике-сибиряке К-в, в марте 1916 г. на основе письма брата, служившего в Забайкалье (Даурия) в ополченческой дружине, воспроизводит печальную историю: «Прапорщик стал избивать солдат. Один из последних, озлобленный, пытался ударить рукоприкладчика. За эту попытку солдат был предан суду и через 11 часов после приговора был расстрелян. Эта история произвела крайне гнетущее впечатление на брата.

Безусые юнцы, прапорщики, бьют по лицу солдат, часто пожилых, волосы которых уже посеребрены сединою. Прапорщицкая среда ведет вообще себя так, что возбуждает большое недовольство общества. Боже мой, как плохо все складывается!»[159]. Показательная в этом плане история произошла в феврале 1916 г. в 23-м Сибирском стрелковом запасном полку в Новониколаевске. Призванный из Барнаульского уезда рядовой Казанцев во время дежурства поставил винтовку, закурил папиросу и отказался назвать свою фамилию командиру роты. Вместо дисциплинарного наказания прапорщик Степанов приказал под угрозой расправы избить нарушителя воинской дисциплины. У Казанцева было сломано 9 ребер и их осколками порвана печень. Вскоре он умер, а прапорщика перевели в другую роту на должность младшего офицера. Произошедшее, согласно информации жандармов, вызвало «большое недовольство» солдат[160].

С другой стороны, на этих офицеров военного времени из числа студентов, инженеров, отличившихся в боях нижних чинов, легла тяжелая задача подготовки солдат из неграмотных и малограмотных сибирских крестьян, руководство ими на фронте. При этом они в первую очередь подвергались опасности быть убитым или раненым, как это произошло с бывшим землеустроителем, прапорщиком запаса из Томска С. К. Майковским. Призванный в августе 1914 г. в 31-й Сибирский стрелковый полк, в начале 1915 г. он был тяжело ранен, перенес несколько операций, признан инвалидом, но вернулся на фронт нестроевым офицером и назначен интендантом полка[161]. Как справлялись офицеры военного времени с подготовкой пополнения? мы еще постараемся разобраться ниже. Что касается ругани и мордобоя, то арестованный уже после свержения самодержавия за эти пороки поручик признавался: «Я никогда не готовился и не думал о военной карьере, я студент, надевший военный мундир семнадцать месяцев тому назад. Я так воспитан, что никогда, даже будучи только что выпущенным офицером, не допускал мысли о рукоприкладстве. Я смотрел на это, как на нечто дикое, недостойное человека. И вот, как это произошло, я даже не могу объяснить. Я, надевши золотые погоны, впитал в себя традиции «умения обращаться с людьми». Даже в самое последнее время перед арестом у меня было разъедающее сознание чувство, что я делаю не так, как думал, что я иду против себя самого, против своей совести. Но я уже не мог себя побороть»[162].

Что касается дисциплины в запасных частях в Сибири в рассматриваемое время, то она была в пределах армейской повседневности. Имели место самовольные отлучки и факты дезертирства. В приказе по 38-му Сибирскому запасному стрелковому батальону от 25 августа 1915 г. можно прочесть: «Самовольно отлучившегося 21-го сего августа молодого солдата 5-й роты досрочного призыва 1916 г. Андрея Дрягина и зачисленного в учебную команду, до сих пор невозвратившегося и неразысканного, исключить из списков батальона и полагать в бегах»[163]. Если в августе-декабре 1915 г. из 31-го Сибирского запасного стрелкового полка (Томск) самовольно отлучилось 97 чел. и 51 из них вернулись обратно, то в июле-декабре 1916 г. количество «самовольщиков» достигло 324 чел, из них добровольно вернулось 77 чел.[164] Имелись претензии к нижним чинам постоянного состава, которые «позволяют себе надевать во время занятий и даже при хождении в город вольную одежду, а также нашивают на погоны тесьму из серебреного галуна». «Не все кадровые, даже унтер-офицеры, умеют отдавать честь, некоторые не имеют надлежащей выправки. Между тем кадровые как учителя должны служить примером молодым солдатам и ратникам»[165].

Интенсивность подготовки пополнения составила в целом по России в 1914–1915 гг. 300 тыс. чел., ежемесячно поглощаемых фронтом. Тогда же только из Омского военного округа ежемесячно вывозили по 25 тыс. чел. (по 100 маршевых рот). В 1916 г. этот показатель составил 15 тыс. чел (62 маршевые роты)[166]. Как правило, отправляли в действующую армию «солянку» из новобранцев, запасных и ратников ополчения. Так, в мае – июне 1915 г. из 43-го Сибирского запасного стрелкового батальона в Брест-Литовск выбыло две маршевые роты по 250 чел. В 3-й роте числились 1 младший унтер-офицер и 249 ратников ополчения призывов 1900–1915 гг., в том числе 1900 г. (34–35 лет) – 30 чел., 1901 (33–34 года) – 41, 1902 (32–33 года) – 25, 1903 – 70, 1904 – 20, 1915 г. – 20 чел. В общей сложности 186 (74,4 %) были в возрасте старше 30 лет. Основная масса была призвана в Бийском (114 чел.) и Павлодарском (116 чел.) уездах. Личный состав 5-й маршевой роты составляли призывники Змеиногорского (161 чел.), Павлодарского (58), Омского (39) и Барнаульского (1 чел.) уездов[167].

23 октября 1915 г. из 38-го запасного полка на Северо-Западный фронт в г. Минск убыли 22, 23 и 24-я очередные роты пополнения. 22-я рота состояла из 2 старших унтер-офицеров, 3 младших, 16 ефрейторов и 229 новобранцев призывов 1900–1903 гг. – 4 чел., 1913 – 4, 1915 – 3, 1917 г. – 239 чел. По месту призыва: Новониколаевск и окрестности – 80 чел. (30,2 %), Бийский уезд – 48, Барнаульский – 44, Тюкалинский – 38, Томский – 21, Каинский – 5 чел. и т. д. Начальное военное обучение в объеме более 9 недель прошли 14 чел., 8 недель – 167, 9 недель – 119 чел.[168] В составе маршевой роты, отправленный на фронт 1 февраля 1916 г. находились призывники: 1910 г. (25 лет) – 6 чел., 1911 (24) – 7, 1912 (23) – 27 (10,8 %), 1913 (22) – 44 (17,6 %), 1914 (21) – 41 (16,4 %), 1915 (20) – 53 (21,2 %), 1916 (19) – 22 (8,8 %), 1917 г. (18 лет) – 13 чел. (5,5 %)[169]. 77-я маршевая рота из того же полка, прибывшая на фронт 17 ноября 1916 г., состояла из ратников ополчения 1 и 2-го разрядов, молодых солдат досрочного призыва 1918 г. и запасных-эвакуированных (призванных после лечения в госпиталях и переосвидетельствования). Они были уроженцами Томской, Петроградской, Волынской, Тамбовской, Воронежской, Пензенской, Пермской, Уфимской и Харьковской губерний[170]. 72-маршевая рота 38-го запасного полка, прибывшая в действующую армию 8 декабря 1916 г., имела в своем составе нижних чинов действительной службы 166 чел, ратников 1-го разряда 23, ратников 2-го разряда 28 и запасных – 3 чел. сроков призыва 1916, 1917, 1918 гг., а ратники – 1903–1905 гг., все уроженцы Томской губернии[171]. 73, 74, 75, 76-я роты пополнения отправились из Томска 11 декабря 1916 г. В их списках значилось 4 прапорщика, 27 унтер-офицеров, 51 ефрейтор, 903 рядовых. Нижние чины состояли из ратников ополчения 2-го разряда и новобранцев призывов 1916–1918 гг. уроженцев Томской и Вятской губерний.

Гимнастика на лошадях (из коллекции Новосибирского краеведческого музея)

Наконец, в январе-феврале 1917 г. из 38-го Сибирского стрелкового запасного полка предполагалось отправить на фронт 4 роты (82, 89, 90, 91-я) «менее четырехнедельного обучения. Состоят из нижних чинов запаса, ратников ополчения 1-го и 2-го разрядов разных мобилизаций, белобилетников разных мобилизаций и молодых солдат досрочных призывов 1916, 1917 и 1918 гг.». «Одна рота (87-я) шестинедельного обучения состоит из ратников ополчения 2-го разряда мобилизации 25 октября 1916 г., белобилетников мобилизации 1 октября 1916 г. и молодых солдат досрочных призывов 1916, 1917, 1918 гг. Одна рота (86-я) десятинедельного обучения, состоит из ратников ополчения 2-го разряда мобилизации 25 октября 1916 г. Три роты (83, 84, 85-я) двенадцати недельного обучения состоит из ратников ополчения 2-го разряда мобилизации 20 сентября 1916 г. и белобилетников мобилизации 1 октября 1916 г. Одна рота (82-я) тринадцати недельного обучения состоит из ратников ополчения 2-го разряда мобилизации 20 сентября 1916 г. и белобилетников мобилизации 1 октября 1916 г. Одна рота (81-я) пятнадцати недельного обучения состоит из ратников ополчения 2-го разряда мобилизации 20 сентября 1916 г. Две роты (79, 80-я) шестнадцати недельного обучения состоят из ратников ополчения 2-го разряда мобилизации 20 сентября 1916 г. Одна рота (78-я) девятнадцати недельного обучения состоит из ратников ополчения 2-го разряда разных мобилизаций и молодых солдат досрочных призывов 1916, 1917 и 1918 гг.»[172].

Приведенные факты показывают, что с лета 1915 г. на фронт в составе маршевых рот стали отправлять ратников ополчения. Одновременно «подчищали» получивших отсрочки и льготы. Если до и в начале 1915 г. ратников в основном отправляли отдельно, то потом их начали смешивать с молодыми солдатами, к тому же досрочных призывов 1916–1918 гг. Как установил И. А. Еремин, «Ополченцы оставались ратниками только на момент их явки на призывной пункт. Направленные в запасные армейские батальоны, они переставали быть ополченцами, становясь армейскими нижними чинами (рядовыми). Им брили по-солдатски головы и бороды; их солдатские фуражки и папахи украшала общевойсковая кокарда, а не ратнический крест – эмблема, унаследованная от народного ополчения 1812 г. Накануне войны 2/3 ополченских частей предназначались для службы внутри страны. Война потребовала иного соотношения тыловых и фронтовых подразделений ополчения. В результате лишь 113 из 738, или менее 1/6 всех дружин, было выделено для нужд тыла, а 625 было передано фронту»[173]. Но и такие «коктейли» из новобранцев и ополченцев не спасали положение. Поэтому в 1916 г. начали призывать льготников старших возрастов и белобилетников, т. е. освобожденных ранее от службы по семейным или медицинским обстоятельствам. Так, из прибывших в середине октября 1916 г. в 38-й запасного полка 302 ратников ополчения 1-го разряда 67 чел. (22,1 %) имели возраст 42 года (призыв 1894 г.), 97 (32,1 %) – 41 год (1895 г.), 100 чел. (33,1 %) – 40 лет (призыв 1896 г.)[174]. Даже со стороны ополченцы воспринимались как старики. Применительно к Иркутску И. И. Серебренников в ноябре 1916 г. свидетельствовал: «Тяжело проходить через Тихвинскую площадь. Здесь мужики, уже старые, бородатые, в своем неуклюжем деревенском одеянии, учатся ходить, маршировать.