Русь эзотерическая - Ольга Манскова

Николай присмотрел там, на берегу, и натаскал к мандале массивные плоские камни, чтобы завершить свою работу, поместил их в нужные места. Потом, устав, подошел к костру и прилёг на лавочку. Витёк, спустившийся к реке, чтобы помыть тарелку, неожиданно воскликнул оттуда:

— Эй! Никола! У нас, кажется, будут гости!

— Что-то не видать! Ах, да, ты ведь их за версту чуешь… Подождем — проверим. Кто бы это?

Через некоторое время на дороге показались две незнакомые Николаю фигуры. Это были Василь и Виктор. Которые, помявшись немного, направились к костру…

— Здорово! — сказал Виктор, приближаясь. К вам можно присесть?

— Привет! — ответил Николай, — Присаживайтесь, места здесь всем хватит.

Василь скинул рюкзак неподалёку под дерево, а Виктор оставил сумку на плече. Оба присели на лавочку, но чувствовали себя пока неуютно.

«С чего бы беседу начать? — размышлял Виктор, — Спросить, что ли, куда здесь нынче все группы подевались? Или, что ещё лучше, вы наши, мол, или отдыхающие? Тогда, быть может, спросить ещё, к примеру, как пройти на Шамбалу?»

— Да вы чаек-то будете? — спросил Николай, — Вот кружки. Вот сахарок. Или вам без сахара? Вот сухарики самодельные. Кашу, к сожалению, уже всю съели. Не ждали гостей.

— Как вода в речке? — спросил Виктор, — Холодная?

— Как всегда. Здесь теплой не бывает, — ответил Николай.

Подошел Витёк. Поздоровавшись, стал развешивать над костром мелкую рыбешку.

— Чтобы прокоптилась, — пояснил он.

Время шло как-то медленно, заторможено, будто замедленную съемку включили.

— А вы не видели здесь… Гм, — решился, наконец, Виктор, — Ну, ещё людей. Много… С палатками.

— А-а! Этих-то? Эзотериков? Как же, видал, — отозвался Витёк, — когда в поселок ходил — наткнулся. Самые первые дня три назад появились. Но это — не здесь, это ниже по течению, километрах в двадцати отсюда. Здесь теперь не собираются. Здесь их Никола распугал, что ли… В радиусе пяти километров — точно никого больше нет. Только вот я ещё. Да ребята из Кропоткина: сейчас они ушли уже куда-то.

— Раньше группы эзотериков именно в этих местах и стояли. Еще раз левее надо было свернуть от развилки дороги — и попали бы на прежнее место. Но в этом году все расположились на Ромашковой, так поляну одну прозвали, очень большую.

— Это ты, действительно, их всех распугал? — спросил Виктор, — Как?

— Очень просто. Мы ведь — чо-о-рные! — нараспев произнес Николай, протяжно растягивая «о», — Видишь, тут даже перец сушёный висит. Грибки. Травы тоже сушатся.

— Ладно… Пойду я сперва окунусь, — сказал Василь, направляясь к реке.

— Хорошее дело! Только — здесь не сильно впечатляет. Мелковато. А вот чуть выше по течению — замечательная лагунка есть. Пойдем, покажу, — предложил, поднимаясь, Николай.

Пока Василь с Николаем купались в лагуне, Виктор и Витек успели сварить суп и кашу, натаскать дров.

— Надо бы и мне вашу лагуну разведать, — прикинул Виктор, — А после — и на дольмен ближайший сходить.

— А вообще, ты — как? С нами останешься — или на ту поляну двинешь, где все? — спросил Витёк.

— Пока не знаю ещё… Быть может, остановлюсь где-нибудь посередине.

— Чтоб ни вашим, ни нашим?

— Нет, чтобы одинаково близко идти было.

— А ты сам — чем занимаешься? Агни-йогой там, или Магнитами? — спросил Витёк.

— Да, меня, знаешь ли, как-то отовсюду повышибало, — ответил Виктор, — Ну, есть в нашем городе агни-йоги… Походил я к ним, послушал. Посидел я несколько раз на их сходках, смотрю — информация одна и та же прокручивается, по второму кругу пошло. В общем, плюнул я на это дело. Ещё у нас есть один местный светила, он ведёт свою группу. Мол, без пяти минут святой — как про него говорят: мяса, там, не ест, водки-пива не пьет. А вообще — ничего мужик. Умный. Только… Я у него однажды спрашиваю, так, невзначай: что, мол, будет, если взять пружину, да всё сжимать её, сжимать…Ведь она, рано или поздно — ка-ак разожмётся! Так, мол, и с разного рода запретами, если сознание не готово. И — вообще, мол, хорошо тому, кто уже нагулялся вволю и дров уже поналомал. Тогда — видать, пора и о душе подумать. А как быть молодым и здоровым? Им — тоже закручивать все гайки? А что, если пружина потом возьмет — и ка-ак разожмется, и в результате получим полный загул! В общем, поговорили… Обиделся он сильно на меня.

— А у меня бывал, значит, здесь случай, — решил ответно поделиться Витёк, — Был тут в прошлом году один типуля… Он с мамой на Поляну ездит, она его и в Магниты втянула. А он, значит, без водки — совсем пропадает. Выпить ему хочется — хоть умри. Ему-то, однако, вообще-то пить совсем нельзя, потом поясню, почему. А я тогда не знал, какой он, когда выпьет. Он не рассказывал. Уломал он, в общем, меня, долго упрашивал, рубашку на груди рвал, придумай, мол, как достать, у тебя контакт есть с местными. А эзотерики, мол, не застукают, придет в лагерь уже трезвый, как стеклышко. Ну и, пошли мы с ним в поселок. А я как раз незадолго до того на грибное место натыкался. Грибов насобирали по дороге — жуть как много. Я до того было хотел эти грибы насобирать одной местной бабе и на продукты у нее сменять, а тут человек просит, трубы у него горят… Местные, кстати говоря, редко кто в лес ходят почему-то. Я часто, значит, им грибы, ягоды притаскиваю. В общем, сменяли грибы наши на самогон. Ну, и напился же он тогда! Жуть! — Витёк вздохнул, — Я его потом с пыльной дороги сошкрябал, значит, да до лагеря эзотериков пёр на себе. А он всю дорогу соскальзывал, падал и матом ругался. Пёр я его, пёр… Сил, значит, совсем не осталось, но не бросать же парня посреди дороги. Да и жалко его стало…

В общем, стянул я с него весь негатив. На себя: иначе не умею. И чувствую: дерьма во мне теперь сидит — горы. Потом три дня оклематься не мог, всё в себя приходил. Ещё и грустно было до смерти: такая тоска взяла, что хоть ложись да помирай. А ещё и выворачивало наизнанку… А, что тут долго рассказывать — дерьмо оно дерьмо и есть. В общем, полегчало ему резко. Начал песни орать, стихи свои читать — он ещё и поэт, оказывается! В обнимку припёрлись в лагерь: он меня теперь не отпускал никак. Повис у меня на плечах, рукой за нос вцепился… Душу мне всё изливал, плакался. Стал под конец блаженный-блаженный, хоть икону пиши… Меня тогда из их лагеря изгнали с позором. Мол, сбил с пути человека, пьяница! Я, так сказать, не понял: пил-то кто? Он, получилось, без пяти минут святой, а я — совратитель, значит. Запрет наложили, чтобы я в их лагерь носу не казал. Можно подумать — я его с толку сбил, а его — хоть сбивай, хоть не сбивай — всё одно, — закончил Витек и шумно вздохнул.