Печальная повесть про женскую грудь - Рауфа Рашидовна Кариева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом я простудила среднюю сестру. А потом я напугала младшую сестру. Также я нахватала кучу двоек и этим опозорила отца – уважаемого человека.
……В общем-то, как у всех людей!
Потом были упреки, что я неудачница, не оправдала доверие, не сохранила семью, оставила ребенка без отца.
Далее были упреки, что моя подготовка диссертации и поездки в Москву оттянули много ресурсов семьи. И что мой ребенок так часто болеет, что приходится содержать для него няню, чтобы я могла работать. А это большие расходы.
……Ничего особенного. Как почти у всех людей.
И все это – было давно. Вряд ли это спровоцировало бы у меня рак груди. Но вот, при анализе своей жизни, я вспомнила недавнее, очень серьезное обвинение в мой адрес. И оно вызвало во мне бурю эмоций и тяжелейшее чувство вины.
Эврика! Этот факт вполне мог стать катализатором для подспудного развития рака! Вот как это было.
Без вины виноватая, и невиноватая, но с ней
Шел 1997 или 1998 год. Владимирская область. Я работаю на заводе в поселке «Новый». А родители мои живут в другом, соседнем поселке с названием «Красивый».
Навестить своего младшего брата, то есть моего отца, из Татарстана, где она всю жизнь жила, приехала моя тетя. Она остановилась в гостинице «Мещера» города Гусь-Хрустальный.
Я попросила у Директора разрешения на заводской «Волге» с водителем Серегой «быстренько сгонять в "Гусь», чтобы повидаться с тетей. Директор разрешил.
Я поднялась в гостиничный номер.
Картинку вижу на экране своей памяти следующую. Я стою у окна гостиничного номера на втором этаже, смотрю в окно, вижу водителя Серегу, облокотившегося на автомобиль. Он ждет меня.
А я слушаю свою тетю. Она сказала мне следующее:
«Я в преклонном возрасте, но все же решила приехать и посмотреть, как живет мой брат, как он устроил свою жизнь, эмигрировав в Россию. И навестив брата, я уезжаю очень расстроенной. Мой брат живет очень плохо. Он болен. И ему не обеспечен надлежащий уход и медицинское обслуживание. Дом у твоих родителей плохой, без удобств. После хороших условий жизни в Душанбе им очень и очень тяжело. Твои родители, Руфа, опустились на дно нищеты. И в этом виновата ты. Ты – молодая и здоровая женщина. Почему ты не можешь создать своим родителям нормальных условий существования? Потому что ты не любишь их и думаешь только о себе. Вот моя дочь (это моя двоюродная сестра), – продолжала спокойным и ласковым голосом говорить мне тетя, – меня любит. И поэтому я каждый вечер размышляю, в какой спальне мне сегодня ночевать – в розовой, голубой, или золотистой? А каждую весну я «мучаюсь» вопросом: в каком из загородных имений провести лето?»
Когда я выслушала эту речь, мне захотелось возразить: «Ваша дочь не попала в эмиграцию, не потеряла имущество, не оказалась в экономический кризис в другой стране без жилья, одна с ребенком. Ваша дочь ни дня не была не замужем. А мужем у нее всю жизнь был не слесарь, и не токарь. А не больше – не меньше, бессменный мэр одного из крупнейших промышленных татарских городов». Но я тут же осеклась. Потому что уверена: у каждого человека такие обстоятельства жизни, которых он достоин. И каждый свою жизнь создает такой, на какую хватает у него ума и способностей. Достоинства сестры, которые есть у нее, но отсутствуют у меня, помогли ей стать успешной бизнес-леди. А у меня нет мужа-мэра, квартир со спальнями разных оттенков и загородных имений, потому, что я их не достойна. В отличие от моей двоюродной сестры. И бизнес-леди я не стала. Потому что у меня нет таких способностей и ума, как у нее. Людей вообще нельзя сравнивать. У каждого свой потенциал и стартовые условия.
Однако, тетя была права, подвела я итог. Я действительно виновата.
Я ехала на завод, и по щекам у меня текли горячие слезы.
Это был не просто булыжник. Я взяла на свою душу огромную корявую глыбу вины. Весом с бетонную могильную плиту.
* * *
2001 год. Нужно было что-то делать с этой глыбой. Хотя бы распилить ее на части, чтобы легче было нести эту тяжесть по жизни. Я не хотела из-за этой глыбы умирать от рака под забором. И я принялась за дело.
* * *
Моего отца только моя мама считала «непутевым великаном». Все остальные люди считали его красавцем, умницей, душой любой компании. За глаза его называли «Великий Татарин». Он действительно был высокий, красивый мужчина. Блестяще образованный. Начитанный, коллекционер книг и бессменный заведующий кафедрой русского языка в университете. Полиглот – сколько себя помню, он всегда говорил с каждым человеком на его, этого человека, родном языке. Дари, фарси, все тюркские языки – совершенно свободно. Голос у него был как у Паваротти. Со своей старшей сестрой – они пели дуэтом – в молодости он выигрывал все местные певческие конкурсы. Также он великолепно танцевал, и делал это до старости.
Лучшие годы жизни любого человека – примерно с 28 и до 44 лет. Я в этом возрасте скиталась по чужим углам, перебивалась случайными заработками, жила без семьи, одна воспитывала ребенка, шила себе и дочке одежду из уцененных тканей (и так же было в 2001!). Но мой отец в этом своем возрасте жил иначе.
Как почти все восточные мужчины, занимающие высокое общественное положение, он редко ужинал дома. Было принято для таких мужчин ужинать в мужских компаниях в ресторане. Папа любил свежайший шашлык и пил только элитный коньяк.
Я это пишу не потому, что завидую своему отцу. И сравниваю – как жил он с 28–44 лет, и как – насколько хуже – я, не в упрек. У каждого человека обстоятельства жизни таковы, каковы достоинства этого человека. Просто эти воспоминания помогли мне отколоть от глыбы один кусок. Да, сейчас отец на дне нищеты, но хоть в молодости пожил хорошо. Я рада, что он так хорошо жил в молодости. А также, не стоит мне сильно винить себя, думала я в психотерапевтических целях: «я и в молодости не пожила в кайф, да и сдохнуть могу в ближайшее время, и даже не в деревенском доме без удобств, а вообще, чуть ли не на помойке».
Следующий кусок от глыбы удалось отколоть при следующих воспоминаниях.
В середине 70-х годов, на фоне полного
