Косые тени далекой земли - Го Осака

Рюмон поднял правую руку:

– Вы совершенно правы – если написать все так, как вы мне рассказали, ничего не получится кроме байки о старых временах. Нет, я думал использовать вашу историю как основу и собрать материал, имеющий к ней отношение. Мне кажется, при некоторой удаче я мог бы даже разузнать, что произошло с этим японским добровольцем после вашей с ним встречи. Куниэда сложил руки на груди и задумчиво склонил голову.

– Это будет не так просто. По правде говоря, я и сам и в Испании, и в Японии не раз пробовал разузнан, что-нибудь о нем. Но все мои усилия остались бесплодными.

– Дело действительно будет нелегкое. Но я все же думаю, что какая-то дорога откроется. Например, в Испании еще должны оставаться люди, знавшие его, – солдаты, воевавшие вместе с этим добровольцем.

Куниэда высвободил руки и приподнял очки на лоб.

– Вы что же, готовы поехать за материалом в Испанию?

– Готов, если обстоятельства позволят.

Рюмон и сам удивился своим словам. До последней минуты у него и в мыслях не было поехать в Испанию, и вдруг, как-то сами собой, из него вылетели эти слова.

Тикако тоже взглянула на него с удивлением.

Куниэда улыбнулся:

– Если ваши намерения настолько серьезны, я не стану вас отговаривать. Буду рад, если моя история пригодится вам.

Рюмон поднес ко рту бутерброд.

Мысль о поездке в Испанию вдруг захватила его целиком.

Он не знал, сможет ли получить разрешение в своем агентстве, но если принять во внимание то, что через три года в Барселоне будет Олимпиада, а в Севилье всемирная выставка, то, пожалуй, можно было сказать, что для информационного агентства Това Цусин репортаж об Испании был вовсе не бессмысленной затеей. Если же с этим ничего не получится, можно взять на срок поездки оплачиваемый отпуск. Да, как бы то ни было, надо ехать.

Идея поездки приняла столь определенные очертания еще и потому, что Тикако, как она недавно сказала, тоже собиралась в Испанию. Быть может, там он сможет снова встретиться с ней…

Рюмон взял в руки блокнот.

– Я хотел бы для начала уточнить два-три вопроса. Во-первых, об имени, которым назвался этот доброволец, Сато Таро. Вам не показалось, что это имя – вымышленное?

Тикако удивленно открыла рот.

Куниэда откашлялся, затем значительно кивнул:

– Понятно. Значит, вы тоже подумали, что он назвал мне вымышленное имя?

Рюмон также кивнул:

– К моему сожалению, у меня возникло именно такое подозрение. Это имя, Сато Таро, пожалуй, чересчур распространенное. Уверенности у меня нет, но я склоняюсь к мысли, что оно все-таки вымышлено. Вы сказали «тоже» – значит, и у вас возникла подобная мысль?

Куниэда снял очки и начал протирать их.

– Совершенно верно. Тогда я не сомневался в его правдивости, но потом я много раз вспоминал наш разговор, и чем больше думал, тем больше убеждался, что он назвал мне не настоящее свое имя. Поскольку он и сам говорил, что многие при записи в легион меняют имя, чтобы замести следы, вполне логично предположить, что так же поступил и он сам.

– У вас создалось такое впечатление, когда вы говорили с ним?

– Мм. Не могу сказать. Во всяком случае, человеком с темным прошлым он мне не показался.

– Но ведь для вымышленного имени, – вставила Тикако, – он наверняка выбрал бы что-то более подходящее. Что-то менее очевидное…

Куниэда посмотрел на нее:

– Сейчас мне кажется, что он назвался именно так, полагая, что я любое имя приму за вымышленное. То есть он, наверное, хотел таким образом дать мне понять, что хочет скрыть от меня свое истинное лицо. Я был тогда слишком молод, чтобы почувствовать это.

Тикако молчала, решив больше не вмешиваться.

– У вас есть еще какие-нибудь причины считать его имя вымышленным? – спросил Рюмон, и Куниэда перевел глаза на него.

– По правде говоря, есть. Он сказал мне, что родился в Токио, однако во время разговора я заметил в его выговоре легкий акцент, с каким говорят в области Кансай. Я и сам родом из Осака и не думаю, что мог бы ошибиться. Конечно, возможно, что он родился в Токио, а вырос в районе Кансай, поэтому нельзя утверждать с уверенностью, что он мне солгал. Но, так или иначе, я подумал, что его имя может быть выдуманным еще и по этой причине.

Рюмон почесал затылок:

– Если это так, само имя Сато Таро в поисках этого японского добровольца не поможет.

Куниэда нацепил очки на нос.

– Я бы сказал, найти его вообще невозможно. По правде говоря, однажды я тоже было решил составить список всех Сато Таро, значащихся в телефонном справочнике Токио, и попробовать позвонить каждому. Мне, однако, пришлось оставить эту идею – их оказалось слишком много. – Куниэда криво усмехнулся.

Теперь Рюмон задал вопрос наполовину собеседнику, наполовину себе:

– А вы сами как думаете, жив ли еще этот Сато Таро? Простите, что все время надоедаю вам одним и тем же.

Куниэда призадумался, потом с сожалением покачал головой:

– Нет, полагаю, его, скорее всего, уже нет в живых.

Тикако позвала боя и попросила подлить воды в стаканы.

Рюмон взглянул на часы. Беседа длилась дольше, чем он ожидал.

Он решил задать напоследок еще один вопрос:

– А скажите, пожалуйста, насчет того талисмана, благодаря которому вы и смогли встретиться с этим добровольцем. Я хотел бы попросить вас как можно точнее вспомнить форму того кулона, который был внутри.

Куниэда немного подумал.

– Это было так давно, что мои воспоминания уже довольно смутные. Боюсь, вспомнить все точно мне уже не удастся.

– Из всей вашей истории кулон кажется мне единственным ключом к личности его владельца. Вы не могли бы нарисовать этот кулон, как вы его помните?

Рюмон протянул ему блокнот и ручку.

Куниэда склонил голову и некоторое время, сосредоточившись, сидел неподвижно, затем его рука осторожно задвигалась по бумаге.

Закончив, он показал результат.

Это была странной формы фигура, состоявшая из трех треугольников, соединенных в столбец. Верхний, с отверстием для цепочки, напоминал иероглиф «большой».

– Полной уверенности у меня нет, но, по-моему, кулон выглядел именно так. Он был невелик по размеру, но на удивление тяжел, поэтому я и предположил, что он сделан из чистого золота. По величине кулон был как раз как на моем рисунке. Вдоль – сантиметра три, поперек – пожалуй, полтора.

Рюмон убрал блокнот.

– Спасибо, что уделили мне так много времени. Я, правда, очень рад был с вами встретиться.

Куниэда сказал, что поедет к себе домой, в район Сибуя.

Тикако заявила, что ей нужно съездить куда-то во второй квартал в район Гиндзы. Информационное агентство Това Цусин, где работал Рюмон, находилось у Маруноути – северного выхода Токийского вокзала. Он решил сначала доставить Куниэда на такси до станции метро «Тораномон», затем высадить Тикако в районе Гиндзы и вернуться на работу.

Тикако сперва отказывалась, но в конце концов, уступив его настойчивости, согласилась. Видно, решила, что пререкания в присутствии Куниэда выглядят как-то по-детски. По правде говоря, Рюмон именно на это и рассчитывал.

Высадив Куниэда у станции «Тораномон», Рюмон сказал шоферу, чтобы тот вез их в район Гиндзы, затем небрежно спросил у Тикако:

– У тебя встреча там с кем-то, на Гиндзе?

– Да нет, просто хочу посмотреть в магазине «Итоя» кое-какие письменные принадлежности.

– Письменные принадлежности? У тебя, вижу, интересы все те же. Там что, новинку какую-нибудь продают?

– Да, говорят, запустили в продажу такой черный ящик, в него книгу забросишь, а он ее всю за минуту закладывает в память. Миниатюрный файл со световым дисководом.

Рюмон засмеялся:

– Не хочу тебя разочаровывать, но это газетная утка. По сведениям нашего агентства – я знаю это от заведующего отделом новостей в области экономики, – такой аппарат будет завершен в две тысячи первом году, не раньше. Другими словами, времени выпить чашку чая у нас предостаточно.

Тикако сморщила носик:

– Я не хочу чая. И так за разговорами в гостинице выпила слишком много!

– Но для спиртного еще вроде бы рановато, – заметил ей Рюмон, и девушка засмеялась.

– Когда это ты понял, что для выпивки есть подходящее и неподходящее время?

Рюмон усмехнулся. Как и раньше, она за словом в карман не лезла.

– Не издевайся, прошу тебя. Я, к твоему сведению, уже давно не пил днем, как сегодня. Да к тому же я и выпил-то только два бокала – один шерри-брэнди, один вина. По сравнению с былыми временами и говорить не о чем.

– Это уже точно: тогда ты пил беспробудно, днем и ночью.

Рюмон промолчал.

Снова в груди ожило чувство горечи. Нет, она еще не забыла того, что случилось три года назад, но упрекать ее в этом Рюмон не мог.

В то время ей было двадцать пять, и в ней было что-то ослепительное. Она была не только красавица, но и умница: ее голова работала быстрее, чем компьютер. В ней каким-то невероятным образом совмещались детская непосредственность, с которой она радовалась карусели, с остротой ума, позволявшего ей блестяще рассуждать о Гёльдерлине.[22]