Научи меня умирать - Мацуо Монро

Я ненормален. Нельзя думать о таких вещах, когда творится черт знает что.

Парень зашевелился. Слабое движение. Неловко вывернутая рука дрогнула и как бы сама собой подтянулась к туловищу.

Я судорожно вздохнул. Что делать, если он придет в себя? Ударить его я не смогу. Оказать первую помощь?

Я не желаю ему зла.

Я не хочу его смерти.

Я сочувствую ему.

Но помогу ли ему? Представляю себе заголовки в завтрашних газетах: «Преступник проявил милосердие». Преступник… Вот именно. Как ни крути, а я нарушил закон. Я соучастник ограбления. Вся моя дальнейшая жизнь может рухнуть. Заботливо выстроенная карьера, хорошая квартира, покой и стабильность – я могу лишиться этого в один момент. Если парень придет в себя.

Но ударить его я не смогу… Наверняка не смогу. Я копирайтер и заказной писатель, а не грабитель клиник.

Юнец застонал и попытался перевернуться на другой бок. А у меня сердце чуть не сломало ребра.

Где же Вик?

Еще стон. Уже громче. Парень начал корчиться на полу. Что он пытался сделать, я не понял. То ли встать, то ли лечь поудобнее. Он был похож на огромного червяка, брошенного на асфальт. Бесполезные беспорядочные движения. Полное отсутствие координации. Руки и ноги двигаются отдельно друг от друга. Будто принадлежат разным людям. И все это в темной загустевшей луже крови.

Она размазывалась по всему полу, по стенам, пропитывала его одежду, заливала лицо и руки. Она была везде. Даже на моих кроссовках. И везде она была разных оттенков. Темно-красная, почти черная – на его рубашке цвета хаки. Багровая – на шершавом цементном полу и стенах. Пунцовая – на лице и руках. Розоватая – на белых кроссовках. Но какого бы она ни была цвета, ее липкость и вязкость ощущалась даже на глаз. Особенно в свете единственной коридорной лампочки.

Машинально я сделал шаг назад. С желудком творилось что-то непонятное. Он тяжело пульсировал, абсолютно не согласуясь с ударами сердца.

Где же Вик?

Грохот наверху стих. А еще через пару минут на лестнице опять заплясал светляк. Вик возвращалась.

Движения парня стали скоординированными. Я увидел, что он начинает подниматься.

Дальше все было, как в фильме, снятом неумелым оператором. Кадр скачет. Сцены короткие и рваные.

Парень оперся на руки. Голова опущена. С нее на пол падают крупные красные капли. Падают в уже почти запекшуюся лужу на полу.

Я сжал Mag-Lite.

На лестнице показались ноги Вик.

Парень подтянул одну ногу. Подтянул вторую. Встал на четвереньки. Размазал коленом бурое застывшее пятно на полу. Лужа крови стала похожа на огромную кляксу.

Я шагнул к нему, наступив в эту кляксу. Мне показалось, что подошва кроссовки чуть прилипает к полу.

Вик появилась в проеме двери. К груди прижат какой-то сверток. Луч фонарика прыгает перед ней.

Парень пытается поднять голову. У него не получается. Он оседает на пол и приваливается спиной к стене. Кровь по-прежнему заливает лицо. Внизу, у подбородка, она смешивается с ниточкой слюны. Розовая струйка заползает за воротник рубашки.

Я стою над ним. Вижу его короткие волосы покрашенные в лиловый цвет. На макушке они совсем редкие. Видна белая кожа. Из-за этого голова кажется очень уязвимой.

Вик на середине коридора. Она ускорила шаги.

Парень медленно поднимает голову. Я в маске, он не сможет меня потом узнать. Но мне очень не хочется смотреть в его глаза.

Я так же медленно занес руку для удара. В висках бухает тяжелый кузнечный молот.

Вик совсем рядом. Она почти бежит…

И тут – стоп-кадр. Все застыло. Как в том ресторане. Но на этот раз не было никакой мистики. Просто мозг снова выключился на мгновение. По одной очень веской причине.

В тот момент, когда моя рука дернулась, чтобы опустить фонарь на макушку юнца, раздался стук в дверь. Громкий и до тошноты настойчивый.

Вик замерла в шаге от меня. Ничего не соображающий парень провел по лицу рукой и тупо уставился на красную блестящую ладонь.

Стук повторился. Вик приложила палец к тому месту на маске, где должны быть губы.

Своевременный жест. Я-то как раз хотел спеть что-нибудь зажигательное…

С той стороны двери – голоса. Двое мужчин. Во всяком случае, говорили двое. Голоса приглушенные, слов не разобрать. Были ли там еще молчуны – неизвестно.

У меня засосало под ложечкой. Что если парень сейчас окончательно придет в себя и закричит? Судя по его постепенно прояснявшемуся взгляду, вполне возможно. Вик тоже поняла это. Как поняла и то, что на меня надеяться нечего.

Она шагнула к парню и опустила фонарь на макушку. Снова этот стук… Я подумал, что у парня будут проблемы с головой. Два таких удара – не шутка. Кожа на голове опять лопнула. Скоро крови здесь будет по щиколотку.

Юнец сполз по стенке и затих. В данной ситуации таким он мне нравился больше. Все-таки гуманизм возможен, когда сам находишься в полной безопасности и довольстве. Стоит влезть в историю, человеколюбие куда-то улетучивается. Вернее остается любовь к одному человеку – к себе. У меня, по крайней мере, получилось так. Парня жаль, но уж лучше пусть он лежит на полу с разбитой головой, чем я. Простая логика. Как только начинают работать инстинкты, все очень упрощается.

Философские размышления прервал новый стук. Стучали ногами. Потом послышался грубый голос:

– Эй, Фумио, слезай со своей шлюхи и открой дверь!

Значит, его зовут Фумио…

Ни с кого Фумио слезть не мог. Он вообще ничего не мог. Второй удар оказался сильнее первого. Да и макушка – не лоб. Это куда хуже. Для бедняги Фумио. Но не для меня. Не для меня…

– Открывай! – прорычали из-за двери. – Если не откроешь сейчас же, я заберусь через окно и отучу тебя спать на работе!

Я вздрогнул. Похоже, скорее он отучит нас лазить по частным клиникам и разбивать головы сторожам.

Неожиданные визитеры снова начали что-то обсуждать. Один голос принадлежал грубияну, стучавшему в дверь. Второй был почти не слышен, он скорее угадывался.

Вик тихо подошла к двери и приложилась к ней ухом. Я не видел ее лица. Но чувствовал, что она не очень-то нервничает. Будто каждую ночь только тем и занималась, что грабила учреждения и била по голове молодых парней.

Хотя… что я о ней знаю? Вообще ничего, кроме ее желания убить себя. Но это еще вопрос… Расправляться с другими у нее пока получается лучше. Больше ничего о ней неизвестно. Я не знаю, чем она зарабатывает на жизнь, не знаю, где живет, не знаю даже ее фамилии. Отец француз… И все. Вся информация. Но, тем не менее, я с ней связался. И влез в историю. Из-за нее.

В дверь стукнули еще пару раз. Впечатление такое, что тараном. Потом возня на улице стихла.

Вик отклеилась от двери и подошла вплотную ко мне.

– Один из них решил лезть в окно, – прошептала она. – На первом этаже решетки. Значит, нам нужно на второй. Пошли. Одна могу не справиться.

Я колебался. Неизвестно ведь, с кем придется столкнуться там. Однако другого выхода не было.

– А с этим что? – кивнул я на окровавленного парня. Он опять начал шевелиться. Крепкий череп.

Вместо ответа Вик нагнулась и еще раз стукнула юнца по голове. Спокойно, будто паука прихлопнула. Парень замер.

– Ты сделаешь из него идиота, – сказал я.

– Плевать.

– Не сомневаюсь…

– Хватит болтать, пошли скорее.

Она направилась к лестнице. Я поспешил за ней. Протестовать надо было раньше. Теперь оставалось лишь беспрекословно подчиняться ей. Чтобы хоть как-то выбраться из передряги.

Мы поднялись на второй этаж. И едва ступили в коридор, раздался звон разбитого стекла. Вик схватила меня за руку и втащила в одну из комнат. Кабинет. Запах лекарств. Отблеск фонаря на кафельной стене. Темные силуэты мебели. В середине кабинета что-то вроде стоматологического кресла. Под ногами хрустит битое стекло. Похоже, Вик побывала именно здесь.

Я услышал, как в одном из кабинетов, дальше по коридору, выбивают дверь.

– Сможешь справиться? – шепотом спросила Вик.

– Откуда мне знать! – прошипел я.

– Встань рядом с дверью и приготовься бить. Как я прыщавого…

– А ты?

– Встань рядом с дверью, – раздельно сказала Вик.

Мне показалось, что она сейчас пустит в ход свой фонарь. Она снова слегка ткнула меня кулачком под ребра, сказала: ганбаттэ![20] – и отошла на середину комнаты, спрятавшись за кресло.

Дверь, наконец, сломали. В коридоре послышались шаги.

Волосы у меня на загривке встали дыбом. Что если он действительно сюда зайдет? Я никогда никого не бил по голове. Самым серьезным нарушением закона в моей жизни было курение травки в студенческом общежитии.

То, что происходит сейчас – это не моя жизнь.

Не моя реальность.

Я сошел со своей орбиты. Меня уносит все дальше в открытый космос. Смогу ли я вернуться обратно?