Боричев Ток, 10 - ирина Левитес

— Ну как? Ей понравилось? — Нина сияла от счастья.

— По-моему, да.

— Ура! Представляю, как там все смеются! Давайте еще что-нибудь придумаем.

— Майне либере, что захочешь.

— О! Ты идиш знаешь?

— Естественно, — пожал плечами Аркаша.

— А я почти ничего не понимаю. Так, пару слов. Бабушки говорят, когда у них тайны, — пожаловалась Нина.

— Хочешь научу?

— Конечно!

— Начнем с самого легкого, — учительским голосом сказал Аркаша. — Повторяй: майне либере моме…

— Майне либере моме…

— Гиб мир пур керблах амфн бромфн…

— Гиб мир пур керблах амфн бромфн…

Слова выучились быстро. Просто сами заскочили в голову. Порядок!

— А что это значит?

— Моя дорогая мамочка, я тебя очень люблю, — перевел Аркаша.

— Но можно сказать кому хочешь. Хоть бабушке, хоть тете, — добавил Иоська.

Очень кстати. Вдруг Оля все-таки не оценила юмора? И догадалась, что племянница причастна к повидлу и секундным стрелочкам? Тогда Нина быстренько скажет про майне либере моме, и тетя растает.

Каким плодотворным оказался день!

Какое замечательное знакомство!

Значительно расширен кругозор!

Практически выучен иностранный язык!

Жаль, что пора расставаться. Солнце уже покраснело и коснулось краешком деревьев. Но не беда. Настроение отличное.

Оц-тоц-перевертоц! Прыг через ступеньку!Оц-тоц-перевертоц! Сразу через две!Оц-тоц-перевертоц! Вот я и вернулась!Оц-тоц-перевертоц! Сколько тут гостей…

— О! У нас праздник?

— Сейчас начнется, — пообещала Оля.

Ого! Даже толстая Бася сверху спустилась и уселась посреди тахты, потеснив влево бабушек, а вправо Фиру, Лену и Голду. Они с трудом умостились «елочкой», как в автобусе в час пик. Мира Наумовна, Женя и Лера хорошо устроились на стульях вокруг стола под оранжевым абажуром. Тихой бабушке Соне места не хватило. Она присела на кровать, взяв на колени Валерика.

— Так! — воинственно уткнула руки в боки Оля. — И с кем это ты шлендрала?

— С одноклассниками, — испуганно пискнула Нина. Кажется, шутка с повидлом не удалась.

— И с каких пор твои одноклассники стали босяками?

— Она с Иоськой была! И еще с каким-то длинным, — доложил Валерик. Предатель несчастный! Снова увязался и подглядывал.

— Нашла с кем ходить, — поморщилась Лера.

— Можно подумать, нет приличных мальчиков, — поддержала сестру Женя.

Конечно! Им хорошо. У них-то щеки нормальные… От обиды аж в носу защипало.

— Они хорошие. Просто хотели пошутить. А как ты догадалась, что это мои знакомые звонили про вагон?

— Еще бы! Ты так хихикала — глухой бы услышал. Это ж додуматься надо! Связалась черт знает с кем!

— А шо такое? Шо она натворила? — встревожилась неосведомленная, как всегда, бабушка Соня.

— Подружилась с босяками, — пояснил Валерик.

— А! — потрясенно воскликнула бабушка Соня.

— Моя дочка тоже ходила с босяком. Он имел одну пару штанов, — влезла Бася со своими воспоминаниями. — Я ей говорю: хочу врача. Так сильно хочу врача, нет сил терпеть. Ой-ой-ой! И дочка вышла за врача, шоб он перевернулся! Такой сволочь!

Из Басиной истории логично следовал вывод: нечего лезть в чужую жизнь. Но выводов никто не сделал. К сожалению. Наверное, потому, что на горизонте Нины никакого врача не наблюдалось. Еще не хватало: будет в горло ложкой лазить и лоб щупать.

— Когда к вам приходят мальчики песни петь про тетю Маню и соленый огурец — вам, значит, можно, — попыталась защититься Нина, обращаясь к троюродным сестрам.

— Сравнила!

— К нам нормальные люди приходят. А ты мала еще по свиданиям бегать.

Это уже запрещенный прием. Как что — так сразу маленькая. Лере уже почти пятнадцать, а Жене — семнадцать. А Нина что, не человек? И вечно все ругаются…

— Я не хотела… я думала… я не знала…

— Что вы хотите от бедного ребенка?

— А кто их родители?

— О чем только твои мысли? И где твоя голова?

— Она больше не будет. Нина, скажи: «Я больше не буду».

— А я вам скажу: девушка должна иметь гордость. Если девушка не имеет гордость…

— Немец-перец-колбаса, на веревочке оса! — ни к селу ни к городу в восторге закричал Валерик. Не нашел подходящую к случаю дразнилку. Но и молчать не мог.

И тут Нину осенило. Надо сказать волшебные слова про дорогую мамочку (которые годятся и для бабушек, и для тети, и, наверное, для соседей тоже. Про соседей Иоська ничего не говорил).

— Майне либере моме! — начала Нина, и все замолчали. На лице бабушки Сони появилась мечтательная улыбка. Нина звонко вылепила дальше: — Гиб мир пур керблах амфн бромфн!

И победоносно выпрямилась. Знай, мол, наших!

— А-а-ах! — пронесся всеобщий вздох.

Что было дальше — не спрашивайте. Пришлось дать честное пионерское, что она больше никогда в жизни не пойдет гулять с этими босяками.

Потому что первая половина фразы действительно была про дорогую мамочку. Зато во второй прозвучало категоричное требование: «Дай мне два рубля на водку!»

Эх, надо было спеть про оц-тоц-перевертоц!

Мы идем купаться!

Дядя Петя рыбак курицу завел. Чтобы петуху не скучно было. Петух какой-то квелый оказался. Все нормальные на рассвете голосили вдоль Боричева Тока. Начинал рыжий задира из двенадцатого номера, взлетал, хлопая крыльями, на нижнюю ветку шелковицы, так что перезрелые ягоды сыпались градом. Его радостно поддерживали двое пестрых из девятого, напротив. К ним присоединялись крикуны из других домов, неизвестно какой расцветки. Кто знает, какие они там, за высокими заборами? А наш сидел в сарае, думу думал. Хотя ему никто не запрещал выступать в общем хоре. Он выходил, когда хозяйки уже с рынка возвращались, несли тяжелые плетеные корзинки. Оглядывался по сторонам и, по-стариковски покряхтывая, горестно вздыхал: «О-о-о-о-о…» И усаживался в тени под сараем. Дремал. Иногда спохватывался и задумчиво повторял: «О-о-о-о-о…»

Тогда дядя Петя принес с рынка курицу. Привязал ее веревкой за лапку к колышку. И правильно сделал. Чересчур любопытная попалась. Так и норовила клюнуть все подряд. Петух приободрился, отряхнулся от пыли, и в его прежнем безнадежном «о-о-о-о-о…» послышались оптимистические нотки.

Но недолго радовался дядя Петя оживлению в своем птичнике. Солнце раскалило двор как сковородку. Первым сдался петух и опять забился в тень. Следом курица обморочно прикрыла глаза белесой пленкой и забормотала: «О-о-о-о-о…» Научилась у петуха.

Тетя Паша рыбачка села на скамеечку, стала в подол лущить подсолнух и бросать семечки птицам. Она бодро призывала: «Цыпа-цыпа-цыпа!», надеясь пробудить в питомцах жажду жизни, но те даже глаз не открывали. Жарко.

Встрепенулись петух с курицей от грохота. Валерик пробабахал цинковым корытом по лестнице, проскрежетал по булыжникам и шмякнул его посреди двора. Хотелось бы погромче, да трава звук приглушила.

— Чего грохаешь? — обернулась тетя Паша.

— Купаться буду! — объявил Валерик и убежал в подъезд.

Два раза принес воду в маленьком ведерке. Устал. И сандалии промокли насквозь. Нина вытерла воду в кухне. Потом в коридоре. Потом на лестнице. Сама воду носить стала. Половину большого ведра наливала. Целое не поднять. Бегала вверх-вниз. Но вода почему-то сиротливо плескалась на самом дне. Может, корыто дырявое? Да нет, вроде целое. Ромка увидел, внес рацпредложение.

Бросил из кухонного окошка шланг. Он зазмеился черным телом, запульсировал, покрылся испариной и вмиг наполнил корыто. Валерик сандалии снял, да не тут-то было. Выбежала из подъезда бабушка Века, потрогала воду:

— Ледяная! Даже не думай!

— Я больше не могу. Я уже весь запарился, — заныл Валерик.

— Категорически! — твердо постановила бабушка Века.

— Потерпи немножко. Вода на солнышке быстро согреется, — обнадежила бабушка Лиза, выглянув из-за занавески.

Валерик надулся. Сел рядом с корытом и сунул в воду руку. Проверял температуру. Ждал.

— Не сиди на солнце! Голову напечет, — волновалась бабушка Века сверху, из окна.

— Получишь солнечный удар, — вторила ей из другого окна бабушка Лиза.

Вода согрелась к вечеру. Валерик блаженствовал в корыте. Рядом стояли и завидовали Славик и Ирочка Лубан. Нина сидела с книжкой в беседке и поглядывала строго. Как бы не утопился. От него можно всего ожидать. Валерик спешил поделиться радостью со всеми, кто проходил по двору.

— Я купаюсь! — прокричал тете Фире.

— Я купаюсь! — доложил Алику и Свете.

— Я купаюсь! — сообщил тете Оле.

Тетя Оля пришла с работы, нагруженная сумками и авоськами.

— Да… — грустно сказала Оля и, подумав, добавила: — В воскресенье пойдем на пляж.

В ее тоне явно сквозило: мол, ничего не поделаешь, придется детей вывести к Днепру, раз уж лето и такая жарища. Но Валерик никакого тона не почувствовал и подпрыгнул в восторге: