Ярость и рассвет - Рене Ахдие
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сеид? – предприняла попытку она.
Халид остановился, но не посмотрел на нее.
– Возможно, вы не будете против…
– Тебя может научить Джалал. В этом он гораздо опытнее меня.
Раздражение вспыхнуло в Шарзад от предположения халифа, будто она что-то от него хотела. Кроме его смерти.
– Ладно, – резко ответила девушка.
Он прошел несколько шагов, прежде чем снова остановиться.
– Шарзад?
– Да?
– Увидимся ночью.
Она вытащила из колчана стрелу и наложила ее на тетиву.
«Я презираю его. Чему меня способен научить в стрельбе из лука мальчишка, который до сих пор использует зрение!.. Тарик мог бы разорвать его на части. Второй лучший фехтовальщик в Рее – тоже мне!»
Она пыталась игнорировать неуверенность, трепещущую у нее в животе.
* * *Джахандар изучал взглядом стенку шатра, которая колыхалась в прохладном ночном воздухе.
Он лежал на боку, прислушиваясь. Ожидая.
Как только убедился в том, что мягкое дыхание Ирзы стало более глубоким в спокойном сне, он осторожно повернулся и поднял одеяло.
Она пошевелилась в другой стороне шатра, и он замер. Когда отвернулась от него спиной, отец выдохнул и поднялся на ноги. Осторожно потянувшись, сбросил усталость от целого дня в дороге.
Тихо ступая по полу шатра, Джахандар прошел к своей заплечной сумке.
Беззвучно, насколько это было возможно, открыл застежку и вытащил из сумы том, переплетенный в старую кожу. Его сердце застучало сильнее, когда он почувствовал, как тепло от книги согрело ему грудь.
Грубая сила этих страниц теперь была у него в руках…
Он прошаркал к углу шатра и положил древнюю рукопись на сундук с одеждой. Затем зажег единственную свечу. И сделал глубокий вдох.
Обложка фолианта была изодранной и неразборчивой. Края – сильно потрепаны, проржавевший замо́к скреплял его по центру.
Джахандар смотрел на почерневшую древнюю книгу, лежавшую перед ним.
Если бы он пошел по этому пути…
Он закрыл глаза и сглотнул. Он думал о жене в ее последние дни, когда она лежала, задыхаясь, и молила о том, чтобы провести еще мгновение со своими детьми, заклиная Джахандара спасти ее от изнурительной болезни.
Он думал о том моменте, когда подвел ее, о беспомощности, которую чувствовал, держа безжизненное тело жены в своих руках. И о парализующем бессилии, с которым наблюдал за тем, как его старшая дочь направилась к монстру всего два заката назад.
Какой бы ни была цена, он это исправит. Если Шарзад удалось пережить рассвет, он будет работать, чтобы стать достойным такой дочери. Если она не…
Джахандар с силой сжал пальцами переплет книги.
Нет. Он не позволит себе снова потеряться в темноте сомнений.
Джахандар залез рукой под ночную рубашку и вытащил длинную серебряную цепочку, висевшую у него на шее. На ее конце покачивался черный ключ. Мужчина наклонился над древним томом и вставил ключ в замок. Фолиант распахнулся, и слабое серебристое мерцание поднялось от его страниц. Джахандар открыл первую…
Он подавил крик.
Страница обожгла его руку.
Неважно.
Он натянул рукав на кончики пальцев и попробовал снова.
Текст был ранней формой чагатайского языка. Его перевод будет мучительным процессом, даже для такого ученого человека, как Джахандар. А особенно в столь жестких временных рамках.
Опять же, неважно.
Его сердце загромыхало в груди, когда он пододвинул единственную свечу ближе к тексту, чтобы начать свой труд.
Для собственных детей он свернет горы.
Он не подведет снова.
Аладдин и волшебная лампа
В этот раз Шарзад понимала, что не нужно его ждать.
Поэтому то, что он не появился до глубокой ночи, не стало для девушки неожиданностью.
Слуги, которые принесли еду и вино, не нашли даже намека присутствия Шарзад в комнате. Сам халиф обнаружил ее стоящей на террасе с видом на боковую лестничную площадку, по бокам которой находились фонтаны.
Она не повернулась, когда он пришел. Наоборот, облокотилась на перила и улыбнулась сама себе.
Он, немного помедлив, присоединился к ней.
Полумесяц висел высоко в небе, отражаясь в мерцающих лужицах внизу.
– Отсюда не видно цитрусовых деревьев, но мне нравится, что можно почувствовать запах их цветения… как намек на что-то красивое и живое, – заговорила она.
Он ответил не сразу:
– Ты неравнодушна к цветению цитрусовых?
– Да. Хотя больше всего мне нравятся розы. У моего отца очень красивый розовый сад.
Он повернулся к ней, изучая ее профиль, окутанный лунным светом.
– Я думаю, отец, которому по душе цветы, должно быть, возражал… против этого.
Шарзад продолжала смотреть перед собой.
– Думаю, король, который надеется быть любимым своим народом, не должен казнить его дочерей на рассвете.
– Кто сказал, что я надеюсь быть любимым своим народом? – промолвил халиф степенным и монотонным голосом.
Шарзад повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Все это время я могла поклясться, что вы умный человек. – Произнося это суждение, она передразнила его тихий отчужденный тон, и эффект ее тонкой издевки возымел действие.
Уголки его губ дрогнули.
– Все это время… я мог поклясться, что ты не хочешь умирать.
Шарзад закрыла глаза.
А потом решила засмеяться.
Звук разнесся по террасе, вырвавшись в ночь и наполнив небо звенящей музыкой колокольчиков.
Халиф наблюдал за ней, быстро замаскировав искру удивления привычно-мрачным выражением лица.
– Вы очень странный, – прокомментировала Шарзад, после того как ее смех утих.
– Так же, как и ты, Шарзад аль-Хайзуран.
– По крайней мере я это знаю.
– Я тоже об этом знаю.
– Но я не наказываю людей за это.
Он вздохнул.
– Я завидую людям, которые видят мир так, как ты.
– Вы намекаете на то, что я простодушна? – Ее слова сочились злостью.
– Нет. Ты видишь вещи такими, какими они есть в твоей жизни. Без страха.
– Это неправда. Я боюсь многих вещей.
Он бросил на нее испытующий взгляд.
– Чего ты боишься?
Именно тогда, как будто бы ночь предсказала этот момент, яростный ветер пронесся по террасе, вздымая длинные темные волосы Шарзад. Локоны, будто щупальца, налетели на ее лицо, пряча его черты.
– Я боюсь умереть, – объявила она, перекрикивая ветер.
«И я боюсь проиграть тебе».
Он неотрывно смотрел на нее, пока порыв ветра стихал… пока не закончил играть с локонами Шарзад, крутя их в разные стороны.
Когда последние признаки ветра исчезли, на ее глазах опять была та же непослушная прядь, что и ранее днем. Она потянулась к ней…
Но он поймал ее руку и сам нежно убрал локон за ухо.
