Дочери Лалады. (Книга 1) - Алана Инош

«Обернись-ка, Ярилко. К смерти надобно лицом стоять, коли ты мужчина».

Вся улица тошнотворно повернулась вокруг конопатого вора. Кабак очутился по левую руку вместо правой, а впереди… Колючие синие льдинки глаз, надвинутая на лоб шапка и расставленные для устойчивости ноги в сапожках. И светлое, холодное лезвие, рассекающее весеннее небо пополам.

«Грязь ты, а не человек, – сказал знакомый голос. – Только со старыми бабушками воевать храбр. Вот же тебе, голубчик мой, – от Зайца!»

Ослепительная, студёная, острая боль пронзила живот. Хрюкнув и булькнув горлом, Ярилко снова увидел лезвие, уже обагрённое кровью. По ногам потекло что-то тёплое, обильно заливая их и заставляя ткань противно липнуть к телу. Теперь васильковые глаза смотрели на него сверху, а сам он стал намного ниже ростом, упираясь в землю не сапогами, а коленями. Тонкая рука безжалостно откинула ему голову назад, вцепившись в волосы, а горло рассекла заострённая полоска ясного вечернего неба…

Выхватив противень с пирогами из печки, Дарёна поставила его на стол и утёрла рукавом пот со лба. В этот момент дверь распахнулась, и сердце радостно дрогнуло: Цветанка! Живая и здоровая, вот только лицо – будто белилами покрытое. Воткнув нож в дверной косяк, она шагнула в дом, шатаясь, как пьяная.

«Дарёнка… Дай умыться, – глухо попросила она, встряхивая кистями рук. – И рубаху переменить».

Только теперь Дарёна увидела кровь на руках подруги. Даже рукава старой льняной рубахи, вышитой красными нитками, были забрызганы. Полотенца, которыми Дарёна вытаскивала противень из печи, упали на пол.

«Всё, дело сделано», – сказала Цветанка.

Скинув рубаху, она швырнула её в печь. Не дожидаясь, пока Дарёна подаст воды для умывания, она сама подошла к бадье и погрузила в неё руки. Розовые капли падали с её пальцев, такого же цвета струйки побежали к локтям, когда она плеснула себе водой в лицо. Ноги обмякли, и Дарёна осела на лавку у стола. В ушах жужжало.

Вымывшись, Цветанка обернулась – с мокрыми бровями и ресницами, капельками воды на губах и подбородке, с блестящими дорожками на голой груди. Какая-то сила всё же подняла Дарёну с лавки; подскочив к подруге, девушка обтёрла её полотенцем и кинулась за новой рубахой.

Переодевшись и причесав волосы, Цветанка присела к столу, сложив уже чистые руки на коленях. Заглянув в её безжизненно-белое умытое лицо, Дарёна обмерла и снова рухнула на лавку.

«Не спрашивай ни о чём, родная, – шевельнулись мертвенно-пепельные губы. – Ты всё собрала?»

Дарёна смогла только кивнуть. Узлы с вещами давно ждали у стены, оставалось только увязать пироги.

Во дворе стояла небольшая телега с уже запряжённой лошадью – старой рабочей клячей пегой масти, с уныло-равнодушной мордой, хвостом почти до земли и лохматой гривой до колен. Дарёна даже не стала спрашивать, откуда это взялось: слова вообще не шли на ум, язык точно отнялся, а сердце висело камнем.

«Медлить нельзя, едем сейчас же», – сказала Цветанка.

И вот, их домишко остался позади – даже печь не успела остыть. Цветанка правила лошадью, а Дарёна лежала на соломе, навалившись на тюки с вещами, окаменевшая и внешне безучастная. Глубоко-синее, тихое небо чуть подрумянивалось на западе последними лучами зари, лошадиные копыта мерно стучали в дорожной пыли. Скитаться подругам предстояло не пешком – благодаря удаче и ловкости Цветанки… До самой Марушиной Косы – места роковой встречи с зеленоглазой разлучницей.

– Иди, иди… Вон туда ложись. – Большие тёплые руки на голых плечах Дарёны ласково направляли и подсказывали.

Босые ноги девушки ступали по колючей можжевеловой подстилке на полу бани, располагавшейся на горячем источнике. Сама баня была сложена из камня, а внутри отделана глиняной плиткой. Треть парилки занимала каменная ванна, в которой бурлил крутой кипяток. В него Млада опустила можжевеловый веник, а Дарёна забралась на полок и улеглась на живот, вдыхая горьковатое благоухание распаренной хвои и смолы.

Она не могла не скользить взглядом по линиям нагого тела своей лесной сказки. При движениях под гладкой кожей Млады упруго перекатывались мышцы, но на мужчину своим сложением она не походила. Великолепные длинные ноги, плоский подтянутый живот; при широких сильных плечах – в меру развитая грудь и округлые бёдра, гордая лебединая шея… Млада была прекрасна. Её фигура олицетворяла и силу, и женственность. Огромная кошка, способная ударом лапы убить человека и в то же время – выкармливать детёныша молоком. Однако, вспоминая мамины рассказы о племени с Белых гор, Дарёна искала орган, которым женщины-кошки могли зачинать детей, и – не находила… Чёрный пушистый треугольник – и ничего похожего на то самое. Так чем же?…

Млада тем временем начала распаренным веником легонько похлёстывать Дарёну по спине, ягодицам, ногам. Хвоинки приятно кололись, Дарёну обдавало волной лесного духа, а кашель щекотал в груди всё слабее. Потом Млада уложила девушку животом на выстилающий пол можжевельник, сама уселась ей на поясницу и принялась разминать ей спину и плечи. Властная, тёплая тяжесть тела чернокудрой женщины вдавливала девушку в жёсткий и колющийся хвойный ковёр, а горячий обхват бёдер вызывал сладкое томление. Из рук Млады струилось расслабляющее, живительное тепло, которое покалывало кожу и отдавалось зыбью удовольствия в глубинах тела; когда она перевернула Дарёну и принялась трудиться над грудью, тепло превратилось в лёгкое жжение, сдобренное острой приправой чувственности. Притаившаяся под рёбрами болезнь просто таяла, как снег в сиянии весны. Горячие пальцы то крепко втирали целебную силу в твёрдую пластинку грудины, то тягуче, ласкающе обхватывали мягкую плоть вокруг сосков.

– Никаких хворей-горестей… Прочь, прочь уйдите, – повторяла Млада, поглаживая ключицы Дарёны.

Она легонько растёрла грудь девушки можжевеловой веточкой, потом помогла подняться и вымыла ей волосы смесью отвара мыльного корня и щёлока. От волшебных пальцев, с силой нажимавших на кожу головы, по всему телу Дарёны разлетались длинные стаи тёплых мурашек.

Пока разморённая девушка просто лежала на можжевельнике, горная жительница похлесталась веником и вымылась сама. Потом они перешли в уютный предбанник со столиком и двумя лавочками в углу у окошка, где Млада ещё раз напоила Дарёну травяным отваром с мёдом. От тепла её рук и ласки во взгляде у Дарёны подступали к глазам слёзы… За что, за какие добродетели ей такая награда и спасение?