Отвертка - Илья Стогов

После того как выяснилось, что ни Таня, ни Кирилл из туалета не вернутся, разговор сполз на всякого рода фекалии.

Один из криминалистов рассказал, что живет он на Петроградской. Квартира у него старая, спроектированная причудливо. Санузел смежный: туалет и ванная находятся в одной комнате, но ведут в эту комнату две двери — на одной написано «Туалет», а на другой — «Ванная».

— Все вечеринки происходят одинаково. Заходит дамочка, плотно закрывает за собой дверь, накидывает все крючки, закрывает все защелки и сидит себе… А через минуту в соседнюю дверь вруливает кавалер, желающий сполоснуть руки.

— Неудобно получается.

— Да-а…

— А я в прошлом году по бартеру ездил в ЮАР. Там в писсуары для запаха кладут лепестки настоящих магнолий. От попадания во влажную среду лепестки начинают благоухать. Ты, типа, писаешь, а получается, блин, аромат — «В спальне у Клеопатры».

— Суки вы все-таки, социальщики.

— Почему это мы, социальщики, суки?

— Потому что кроме вас в Африку никто что-то не ездит… по бартеру, блядь.

— А я парня посылал как-то на брифинг в японское консульство. Когда машину консула обворовали, помните? Парень рассказывал, что у японцев писсуары расположены ровно на уровне колена. В смысле для белого — на уровне колена. Попасть — нереально…

— Японцы попадут. Они ловкие…

Потом в магазин пошли мрачные кирилловские приятели. Они принесли еще «Балтики» и рассказали еще на ту же тему:

— У меня есть приятель — он интегральный астролог. Фамилии называть не буду. Этот человек не так давно ездил с лекциями в Казахстан. На одной из станций ему понадобился туалет. А вокруг — степь. Ровная, как тарелка. Но туалет есть. Даже в степи. Выглядит так: стоит огромная юрта. Внутри юрты вырыта большая яма. Через яму перекинуты две досочки — «мужская» и «женская». Дамы и кавалеры пристраиваются на жердочках спиной друг к другу и таким вот образом выходят из положения…

Все посмотрели на меня. Потом Паша сказал:

— Дикий народ.

— Ага. Выпить бы.

О! — сообразил я — моя очередь спускаться в магазинчик.

Я дошел до лестничной площадки. Перед глазами плыло… все-таки «Балтика»… вы же понимаете, это море… по морю положено плыть… смешно получилось?

Сперва я хотел спуститься пешком, но услышал, что в шахте гудит, поднимаясь, лифт. Лифт в Лениздате старый, из тех, что называются «с неподвижным полом». Достаточно вовремя не нажать кнопку — и двери автоматически закроются, замуровав тебя внутри.

Лифт подъехал, и двери начали открываться. Передо мной стояла полная тетка в трикотажном свитере. Она начала входить в кабину — и вдруг замерла. Я ткнулся в ее широкую спину.

Молчание продолжалось долго. Потом женщина отпрянула назад. Острым каблуком она больно наступила мне на ногу. Вместо того чтобы извиниться, она все продолжала пятиться, а потом пронзительно, на грани ультразвука закричала.

Я отпихнул ее и заглянул внутрь кабины. На полу, скрючившись и неловко заломив руку, лежал мужчина. Из-под его куртки по полу растекалась густая черная лужа.

12

Давно я не видел в Лениздате такого переполоха.

Первыми подъехали омоновцы. Громадные мужики в масках, в бронежилетах и с автоматами. Они рассыпались цепью и оперативно перекрыли все входы и выходы. Следом начали прибывать милиционеры на «уазиках», в сопровождении различного уровня начальства — в форме и без.

Последними подъехали машины «скорой помощи». К этому моменту у дверей Лениздата образовалась такая пробка, что санитары с носилками не могли протиснуться к месту происшествия минут пятнадцать…

Вообще-то ритм петербургской жизни вовсе не напоминает столичный. Не знаю, в чем здесь дело. Может быть, это темперамент… он ведь у нас северный… холодное небо и все в таком роде.

В Петербурге редко дерутся в клубах. Еще реже — на улицах. Во времена общественных катаклизмов, типа путча-91, граждане предпочитают отслеживать происходящее не с уличных баррикад, а по телевизору. Да и самих баррикад у нас не строили, наверное, с момента восстания декабристов.

Мне нравится, что я живу в Петербурге. Типа того, что в северной Венеции и северной же Пальмире… мне нравится мой спокойный город, вовсе не похожий на вечно бурлящие азиатские жопы вроде Москвы… И разумеется, мне нравится, что в моем тихом городе очень редко убивают журналистов.

Говорят, что профессия репортера успела превратиться в одну из самых опасных. Утверждают, что мои коллеги гибнут чуть ли не по одному в неделю. Не знаю, может, где-нибудь это и так. Но не в Петербурге.

Мирок петербургской прессы уныл и безопасен. Тут и захочешь, не сумеешь нарваться на неприятности. То есть получить по носу или, скажем, заработать перелом конечности — это запросто. Сколько их, загипсованно-забинтованных любителей сунуть нос в чужие дела, приползает ежедневно в наш редакционный буфет! Но чтобы прямо в лифте Лениздата находили подстреленных мужиков?!

Весь пол на лестничной площадке четвертого этажа был заляпан следами шипастых омоновских ботинок. Может быть, это была не кровь, а грязь. Может быть, нет. Над извлеченным из лифта пострадавшим колдовал врач. Рядом, держа в вытянутой руке капельницу, стоял санитар.

Вокруг носилок плотным полукругом стояли крупные милицейские, прокурорские и прочие чины. Каждый старался отдать как можно больше распоряжений. Несчастную тетку, нажавшую кнопку вызова лифта передо мной, допрашивали по пятому кругу.

Дополнительную суету внесли налетевшие телевизионщики. Минут через пятнадцать после приезда милиции они появились на месте события со всеми своими камерами, толстыми черными кабелями и слепящими софитами. Одна бригада с Пятого канала, одна — с городской редакции НТВ.

Неподалеку от меня по стойке «смирно» стоял охранник с первого этажа Лениздата. Пузатый начальник неопределенного происхождения шипя интересовался, что ж это он, раздолбай, делает-то?!. может быть, постовой захотел под трибунал, а?.. это можно ему быстро устроить… захотел или что?.. как этот урод с дыркой в пузе мимо постового сюда просочился?.. а?!. ёкарный бабай?!

— Елисеев! Руководство собрал?

— Собрал!

— Давай сюда!

Сквозь толпу стали по одному протискиваться редакторы расквартированных в Лениздате газет и журналов. Они по одному подходили к растрепанному потерпевшему, над которым продолжал колдовать врач. «Нет, не мой», «Первый раз вижу», «Не знаю его», — по очереди отвечали они лейтенанту, оформлявшему протокол.

Я стоял, прислонившись к стене, и курил. Еще в самом начале я изложил все, что видел, и после этого меня никто не трогал. «Вы еще понадобитесь, — заявил милицейский капитан, первым начавший переписывать фамилии свидетелей. — Никуда не уходите».

Если бы меня попросили опознать парня, я не стал бы врать органам. Но меня не спросили. А сам я лезть не стал. Между тем лежащего на носилках я узнал.

Я узнал его сразу, в первую же секунду, как заглянул в раскрывшиеся двери лифта. Для этого мне даже не понадобилось долго вглядываться в его перемазанное кровью лицо. Хватило и того, что я увидел дегенеративный бритый череп, борцовскую шею, а на физиономии — лиловый синяк.

«Все! Мы его увозим», — махнул рукой доктор из «скорой» и пошел выбрасывать окровавленные тампоны. Санитары подхватили носилки и затрусили вниз по лестнице. Доктор вполголоса переговорил с группой мужчин в штатском, пожал плечами и с недовольным видом направился вслед за санитарами.

Я оторвался от стены, догнал доктора и улыбнулся ему:

— Моя фамилия Стогов. Я журналист. Вот удостоверение. Как он? В смысле… серьезно его? Будет ли жить?

У доктора был добрый взгляд, который он прятал за толстыми стеклами очков. Кроме взгляда, ничего доброго в докторе не было.

— Две пули в живот. Если с таким и живут, то хреново… Внутреннее кровотечение.

— Куда вы его? В Военно-медицинскую академию?

— Зачем вам это?

— А зачем вам это скрывать?

— Мне-то что? Понимаете, я же врач.

— Понимаю.

— То есть для меня главное, чтобы больной был здоров, понимаете? А кто уж он там — какая разница?

Ничего я не понимал, но настаивать не стал. Врач побежал догонять носилки. Я подошел к капитану, велевшему мне не отлучаться.

— Слушайте, офицер, я вам все еще нужен?

— Ты у нас кто?

— Я у вас Стогов. Я первым нашел этого парня.

— Пока не уходи. Можешь понадобиться.

— Извините, а когда именно я могу понадобиться?

— Сказано тебе стоять — значит, стой.

— А если не буду?

— Ты тупой?

— Нет. Я усталый и голодный.

— Если уйдешь, дам твои приметы. Как основного подозреваемого. И ты увидишь свою физиономию напечатанной в газете.