Отвертка - Илья Стогов

Я посмотрел на майора и проговорил:

— Давайте обойдемся без дружбы домами, ладно?

— Кто бы спорил.

— Зачем вы меня сюда притащили?

— Я хочу попросить вас о помощи.

Я выдыхал дым и молчал. Мне бы кто помог…

— Дело в том, что Молчанов отказывается с нами говорить.

— И что я могу сделать?

— Он твердит, что расскажет все только вам.

— Мне?

— Не спрашивайте меня почему.

— Да? А я собирался.

Майор взглянул на часы. Они у майора были дорогие, с металлическим браслетом. Наверное, снял с собственноручно убитого агента ЦРУ.

— Молчанов истекает кровью. Сейчас его готовят к операции. От наркоза он будет отходить долго. И вообще не известно — отойдет или нет. Поэтому я договорился — нам дадут возможность задать несколько вопросов перед операцией.

Он еще какое-то время говорил о том, какие вопросы подстреленному парню нужно задать и какие ответы от него нужно получить. Я, если честно, почти не слушал.

Мы вышли из кабинета, майор закрыл дверь на ключ, и мы спустились на первый этаж. Часовой отметил мой пропуск. Мы перебежали по мокрой дорожке в особнячок напротив.

Майор сказал часовому: «Это со мной», и тот открыл дверь. За очередным поворотом выложенного кафелем коридора нас встретила медсестра в белом халатике.

— Семен Яковлевич просил подождать. Пойдемте, пока переоденетесь.

Она проводила нас в раздевалку, повесила мою мокрую куртку на плечики и выдала взамен стопку хрустящего накрахмаленного белья. Белый халат с тесемками на спине, белые бахилы на ноги.

— Разговаривать будем уже в операционной — времени нет.

Вернувшаяся медсестра провела нас к двери, на которой значилось: «Операционная».

— Ждите. Вас вызовут.

Мы принялись ждать.

Майор поглядывал на свои дорогие часы. Я прислонился к стене. Прямо передо мной, напротив глаз, висело объявление: «Курить воспрещается». Жаль, я бы с удовольствием покурил. Рядом была еще одна дверь. На этой было написано «Вход в морг».

Майор улыбнулся и спросил, не хочу ли я осмотреть их морг? Я сказал, что, наверное, нет… может быть, в следующий раз.

— Зря. У нас здесь очень хороший морг. Там, кстати, лежит тело вашего китайца… Генконсульство попросило подержать пару дней, пока они не подготовят все к отправке на родину.

— Ли Гоу-чженя будут хоронить в Китае?

— У нас в стране азиатов не хоронят, отправляют домой. У индусов это как-то связано с религией. А китайцы и японцы своих покойников в основном кремируют. У нас, сами понимаете, никак…

— Почему?

— Не горят.

— Покойники не горят?

— Не-а. Я как-то пробовал. Году в восемьдесят шестом. У нас тогда одного японца кремировали.

— И как?

— Не горит. Чтобы кремировать белого, отводится минут двадцать — двадцать пять. От тела остается только мелкий пепел. А с этим — открываем камеру через полчаса, а он только обуглился малость. Поддали жару, ждем. Открыли еще через полчаса — опять не готов.

— Так и не сгорел?

— Мы его почти четыре часа поджаривали. Даже саперными лопатками покрошить пробовали — не горит, падла!

— Проблема, блин…

— А знаете почему? Биохимия. Они же рисом питаются. От риса у них биохимия другая. Не такая, как у нас. Вот они и не горят.

— Тяжелая у вас работа…

— А вот с русскими — легко. Сегодня на вскрытие одного мужчину привезли. Профессора. В смысле — бывшего профессора. Вот человек — уважаю!

— Горит хорошо?

— Чтобы его нормально разместить, пришлось сдвигать вместе два стола — на один не помещался. Громадный, рыжий — красота. Не то что ваш Ли.

Профессор? Громадный и рыжий?

— Как его фамилия?

— Чья?

— Этого… Профессора…

— Люда, как фамилия сегодняшнего профессора?

— Толкунов, товарищ майор.

Не обращая внимания на надписи на стенах, я потянулся за пачкой «Lucky Strike».

— Вы что, знали его?

— От чего он умер?

Майор посмотрел на медсестру Люду, и та прочитала по бумажке:

— От множественных пулевых ранений в область головы и грудной клетки.

Я воткнул сигарету в губы. Рука немного дрожала, но попасть удалось с первого раза. Уверен, я бы справился и с зажигалкой, но над дверью зажглась зеленая лампочка, и майор, подобравшись, сказал:

— Это нам. Илья, умоляю — вопросы только по существу. Как договаривались. Пожалуйста.

Мы прошли сквозь очередную бронированную дверь с цифровым замком и попали прямо к операционному столу. Слепящие лампы, много хромированного металла, сладковатый запах. Может быть, разлагающихся китайских трупов.

Гражданин Молчанов лежал на столе. Голый, с побритым животом, к которому уже подвели резиновые шланги, и нереально бледный. Рядом с ним стояли доктора в масках и несколько медсестер.

— Две минуты, Владимир Федорович. Больше не могу. Извините.

— Хорошо. Две минуты.

— Подойдите ближе. Он в сознании и может говорить.

Я сделал шаг в сторону операционного стола. На белом лице парня глаза казались черными, как пролитое на стол в лениздатовском буфете вино. Еще на лице был громадный синяк. Я сделал еще шаг, и глаза дружно перекатились в мою сторону.

Разумеется, я не помнил ни единого пункта из данных мне майором инструкций. Вы бы помнили?

Шепотом я спросил:

— Болит?

— Болит.

— Говорить-то можешь?

— Ты, Стогов, не мент… тебе скажу…

Парень закрыл глаза. Через десять очень долгих секунд я подумал, что, может быть, он умер.

— Короче, так… За пиздюлятор разбитый потом поговорим… когда поправлюсь… Понял, да? Ты вроде нормальный… так что поговорим…

Он опять закрыл глаза. Врач демонстративно посмотрел на часы. Дыхание выходило у раненого из горла с хрипом и бульканьем.

— Короче… этого Ли завалил я… потому что ты в сортир ломиться начал… а я ж был еще внутри… ну и разнервничался, понимаешь?.. он же мог начать орать… я не со зла, понимаешь?.. просто так получилось: в голову ему: стрельк!.. так что это ты, Стогов, виноват… тебе и ответ держать… ты же понимаешь: нас там трое было: я, ты и китаец… китаец все: в башке дыра и на бобике мусора… а я у него ничего не брал… где камень, никто не знает… интересное кино!

По глазам было видно: он уплывает… теряет нить, связывающую его с реальностью… с нами, пока что живыми.

— Самое-то обидное что? Самое обидное, что помру, как лох, из-за китайца… Ты когда-нибудь из-за китайца помирал? Вот и я не хочу… из-за китайца… потому что… ты эту падлу отыщи… а главное, камень… потому что с собой у китайца камня не было… гадычем буду, веришь?.. я у него по карманам похлопал: пусто… китаец… я китайцу так и сказал… а он… рожа такая желтая-желтая!.. как солнышко…

Из уголка рта у него потекла струйка крови. Глаза закатились. Врач крикнул:

— Боря, все! Уводи его! (развернувшись к остальным) Начали! Начали!

***

Сто раз подряд я зарекался ходить в больницы. А уж тем более в морги. И все равно приперся. Странный я тип. Никогда не учусь на собственном опыте.

Наверное, я не модный и вообще лох, но я верю, что человек — это не мясо плюс кости плюс несколько литров жидкостей. Человек — это… В общем, видеть его на операционном столе, растянутого, как лягушка, мне неприятно. Настолько неприятно, что, увидев, я вынужден потом подолгу отпиваться алкоголесодержащими напитками.

Я стоял на крыльце и курил. Майор курил рядом. Из нас двоих руки дрожали только у меня. А голова работала только у майора.

— Вы что-нибудь поняли из того, что он сказал?

— Немного. Так, кое-что понял.

— Кое-что?

— Кое-что.

— Может, поделитесь?

— Поделюсь. Только можно не сейчас?

— А что с профессором? Вы его знали?

— Перед тем как в «Moon Way» убили китайца, тот оставил для меня в камере хранения кое-какие бумаги. На тибетском языке. Вчера профессор Толкунов переводил мне эти бумаги.

— Да?

— Мазефака! Это было всего-навсего вчера.

Мы помолчали. Я прикурил еще одну сигарету.

— Бумаги завтра к двум часам занесете ко мне на Литейный. Пропуск я выпишу. Там же дадите показания. И насчет профессора, и насчет этого… Молчанова…

— Хорошо.

Майор не отрываясь смотрел на лужи и кусал рыжий моржовый ус.

Дверь открылась. К нам под навес шагнула медсестра Люда. Она протянула майору заполненный бланк с печатью внизу. Он пробежал бумагу глазами.

— Все. Молчанов умер. В сознание больше не приходил.

Капли дождя… сотни тысяч одинаковых капель дождя продолжали все так же тоскливо ударяться о землю. Звук был негромким и успокаивающим.

14

Только в машине я вспомнил — дома, наверное, до сих пор сидит блондинка Жасмин. Что с ней делать, я понятия не имел. Терпеть не могу пускать в дом кого попало.