Пока я спала - Амалия Март

супердар: любую, даже самую пристойную, вещь превращать в сплошной порок.

И, просто чтобы доказать себе, что я — все еще я, расстегиваю две верхние пуговицы, спускаю рубашку с одного плеча. Оглядываю себя в зеркало.

Сопротивление бесполезно.

Он мне всё расскажет!

Выхожу из комнаты и тихой поступью ныряю на кухню. Миша стоит возле стола, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Встречает меня таким взглядом, что рубашка сама заползает обратно на плечо.

— Ты пила? — рычит на меня.

— Пару глотков, — трусливо не признаюсь в паре бокалов «до». Прислоняюсь к стене напротив и мужественно выдерживаю тяжелый взгляд.

Я что, алкоголичка? В завязке и только что сама не понимая, развязалась? К чему такой наезд?

— Ты же на лекарствах! — и вот этот обвиняющий тон мне тоже не нравится. Он что в «папочку» играет со мной?

— Это все миф, — отмахиваюсь рукой и приземляюсь на стул. — От пары бокалов с напичканным медикаментами организмом ничего не случится.

— Пары бокалов? — повышает на меня голос.

Черт, проговорилась.

— Тройки! — уверенно говорю я и хватаю недопитое вино.

Смотря прямо в глаза обозленному йети, с удовольствием делаю пару глотков.

Дурацкая, дурацкая привычка дергать тигров за усы.

Глава 8

Михаил

Это странное чувство.

Дежавю. Но вместе с ним, будто что‑то совершенно новое.

Смотрю, как Маруся шлепает босыми ногами по полу, прокрадываясь в комнату, и не могу оторвать от нее взгляд. Не только потому, что на ней едва ли держится одно полотенце и простора для фантазии не остается, а я скучал, но еще и потому, что она сейчас совсем другая.

Лёгкая что ли. С широко распахнутыми глазами, трогательно незащищенная привычной броней хладнокровия. Такая, какой я ее встретил и навсегда отпечатал на подкорке.

Скольжу взглядом по красивым ногам, изящным ступням, выделяющим высокий подъем, когда она привстает на мысочки. И останавливаюсь на ее аккуратных пальчиках. Да, пожалуй, это первое, что я в ней полюбил. При первой встрече, я почти пятнадцать минут гипнотизировал маленькие пальчики с ярко‑розовым лаком, выглядывающие из‑под длинной цветастой юбки. Из‑за того, что нас разделяла толпа пассажиров метро, я видел только их и босоножки с тесьмой, перехватывающие тонкие щиколотки, когда она забрасывала ногу на ногу.

Шел за ней от метро, как полный псих. Единственное импульсивное желание за всю мою жизнь. Проводил до турагентства, смотрел на нее сквозь окна. На длинные светлые волосы, струящиеся по спине, на прямую спину, которую она держала даже сидя, и на улыбку. Да, это вторая вещь, в которую я безвозвратно влип.

Но со мной она чертовски мало улыбалась.

Давлю тяжёлые мысли на корню и продолжаю смотреть. Она такая… красивая, без печати воспоминаний на лице. Без своего испытующего взгляда, без слов, приговором звучавших из ее рта. Перевожу взгляд выше, на кромку полотенца, едва скрывающего бедра, прикрываю глаза на секунду, чтобы снова не превратится в одержимого психа. Нельзя пользоваться ситуацией. И наконец, поднимаю взгляд на родное лицо. Ее глаза лучатся неприкрытым весельем.

Непривычная. Новая Маруся. Или, хорошо забытая под слоем наших разногласий старая?

— Оденешься? — выходит хрипло и приходится прочистить горло.

Категорически невозможно быть рядом, когда она такая… раскрасневшаяся после душа, почти обнаженная. И эти волосы… Мы не виделись сколько? Несколько дней? Ничто не предвещало таких кардинальных перемен. Впрочем, то, что мне позвонят с незнакомого номера и скажут, что жена с ребенком в больнице, тоже ничто не предвещало.

Какой крутой кульбит сделала жизнь всего за пару часов, встряхнув едва устоявшийся мир с ног на голову.

И я не понимаю, стоит ли искать во всей этой истории светлые стороны. Пока не решил.

Маруся подходит к кровати, на которой горой свалена одежда (я не трогал, оставил все так, как было, когда заезжал, хотя руки чесались навести здесь порядок). Хмурится, осматривая кучу вещей и поворачивается ко мне.

— А в чем я обычно хожу дома?

Понятия не имею.

— Там шкаф, — киваю на изголовье кровати. Делал его своими руками, исполняя ее мечту.

Ещё мгновение наблюдаю, как она краткой поступью огибает кровать, как встряхивает влажными яркими волосами, и выхожу из комнаты, в которую так и не зашёл.

Эта территория больше не кажется мне моей.

Иду в ванную, чтобы помыть руки после поездки за рулём. Встречаюсь взглядом с собственным отражением и тяжело выдыхаю. Распирающий грудную клетку воздушный шар все никак не сдуется. Я не знаю, что делать, что говорить, как правильно себя вести.

Женька, врач от бога, сказал, что нельзя брать её мозг штурмом. Нельзя сваливать бомбы и ожидать, что память резко восстановится. Это длительный многоуровневый процесс, состоящий из медикаментозного лечения, поступательной терапии, погружения в привычную среду. Но не с головой под лёд, а шаг за шагом, позволяя теплой воде захватывать тело по миллиметру.

Что я должен ей рассказать? Что стоит скрыть? Что отложить до нужного момента?

Впиваюсь пальцами в раковину и опускаю голову вниз, все ещё пытаясь вытолкать распирающее нутро чувство тупика. Это тяжело. Как объяснить ей то, что я сам для себя никак не уясню?

В раковине валяется использованный бутылек из‑под геля для душа. Только сейчас замечаю, что вся ванна пропитана тонким парфюмированным ароматом. Она была здесь совсем недавно, принимала душ, и сейчас носит этот запах на себе. Как сумасшедший, пытаюсь не думать, каково это утонуть в этом запахе вместе в ней, зарыться носом в ямку возле ключиц и держать желанную женщину в руках.

Но мне больше нельзя, об этом нужно помнить.

Верчу бутылек в руках, снова кидаю в раковину. Мою руки, ополаскиваю лицо. Нужно собраться.