Схватка - Михаил Голденков

ДЕНЬ ГРОМНИЦ

Силы Вяликого княжества Литовского и Короны Польской, принимавшие участие в Заднепровской кампании, насчитывали вместе 32 000 человек. В то же время общее количество войск Московии в восточной Литве все еще намного — в пять раз — превышало эту цифру. Пока войско BKЛ[3] шло на соединение с польским, поляки осадили Глухов, укрепленный город на границе Руси и Московии. Прибывшие дивизии Полубинского и Паца торжественно осмотрел сам Ян Казимир. Он остался очень довольным состоянием армии. Однако в эти же дни сенат Речи Посполитой принял решение остановить наступление на востоке. Причиной этому стал рокош — бунт польской шляхты, поднятый… Любомирским. Лишенный судом всего имущества и права на саму жизнь, Любомирский бежал в Силезию и собрал войско из недовольных политикой короля.

Ну, а к Орше шел упрямый Хованский. Московский князь знал, что это родной город Кмитича, и желал его разорением очередной раз бросить вызов своему сопернику, уколоть его, ранить в самое сердце, вывести из себя. Про обещание не воевать с мирными гражданами Хованский, похоже, уже давно забыл. Месть — только это помнил оскорбленный и униженный Хованский. Он не случайно выбрал для своего похода зиму. Зима — плохой союзник для партизан. Уже не скроешься за буйной листвой деревьев, не спрячешься в кустарниках, не устроишь засаду, не заляжешь незамеченным в поле… Главное зимой — это борьба за дороги. И Елена велела перекрыть на пути Хованского Дубровенскую дорогу, по которой с востока двигалось московитское войско, уже выжегшее и разорившее Дубровну и Горки…

В Оршу Елена еще и потому не хотела пускать Хованского, что после захвата врагом этого города открывался бы прямой путь к приютившимуся к югу от Орши местечку Барань, где находились знатные оружейные и литейные мастерские. Ну, а там и на Борисов прямая дорога, город, что только-только отбили от супостата! «Хованский идет,» — отписала Елена Кмитичу, а сама стала организовывать оборону.

— Дело опасное, — говорила она партизанам, — мы так еще никогда не воевали, лоб в лоб. Так только армия воюет. Поэтому не приказываю, но спрашиваю, кто пойдет со мной?

— Я! — первым вышел вперед Винцент Плевако.

— Я! — поддержал друга Сичко.

— Мы все с тобой! — никто не пожелал оставить свою храбрую командиршу…

На Дубровенской дороге 15 февраля у границы леса партизаны перевернули на бок телеги и попрятались за ними, как за гуляй-городом. Главным оружием, по мнению Елены тут должны были стать ручные гранаты, которые их научили делать французские офицеры, присланные в свое время королем Людовиком XIV по просьбе Богуслава Радзивилла. Гранат было целых два воза. Они были изготовлены по старой технологии — из глины. Французы рекомендовали готовить в формах пустые шары размером с малый мяч для игры, а стенки в четверть дюйма — из трех долей меди с одной долею олова. Заряд надо было составлять из трех частей «серпентина», трех частей мелкого «порошка мучного» и одной части «смолистой». При этом эти гранаты следовало бросать немедля, поскольку они достаточно быстро от фитиля с грохотом разрывались на тысячу мелких осколков, разящих как пули. Фитиль вставлялся в деревянную пробку, затыкавшую заправочное отверстие. Однако в свое время Кмитич дополнительно усилил эти гранаты тем, что посоветовал делать ребристый корпус, отчего осколков получалось больше. Также Кмитич, хороший ученик легендарного Семеновича, усовершенствовал устройство, привязав к фитилю в нижней внутренней части пулю, и при этом окружив фитиль вставленными в мелкие дырочки веточками, которые выполняли роль стабилизаторов. Фитиль оставался обращенным назад вплоть до удара гранаты о землю, когда пуля, продолжая по инерции движение, втягивала его внутрь гранаты.

— Не хотел бы я стоять рядом с такой упавшей гранатой хотя бы на десять шагов, — говорил Кмитич Елене, когда испытывали гранаты в лесу… В самом деле радиус поражания осколками был больше, чем у обычных гранат — почти 50 футов. Да и грохоту больше. Французы лишь восхищенно качали своими кучерявыми париками: ученики оказались куда как более способными, чем они даже ожидали.

— Только кидать гранату надо не ближе двенадцати-пятнадцати шагов, — говорил Кмитич французам, словно сам обучая их, — а то под осколки попадешь…

И Кмитич ввел особый отряд гранатометателей — самых высоких и плечистых хлопцев, даже не подозревая, что на другом конце Европы, в Англии, точно также рождаются первые гренадерские полки, коих только-только придумали не менее остроумные в военном деле британцы.

Поэтому Еленой для гранат были также выбраны самые рослые и плечистые парни, чтобы швырять эти опасные штуки подальше.

Дед Ясь, в принципе, еще совсем не старый сорокапятилетний человек, но из-за своей буйной бороды и в самом деле похожий на древнего деда, улыбаясь повернулся к Елене.

— Сегодня день Громниц, — и он потряс в руке глиняной гранатой.

— Громниц? — насупилась Елена. Ей было не понятно, то ли дед Ясь напоминает, что 15 февраля не совсем обычный день, единственный зимний день, когда может приключиться гроза — можно услышать гром и увидеть молнии, то ли он имеет ввиду тот грохот, что собираются устроить партизаны врагу. Но дед Ясь имел ввиду и то и другое.

— Устроим день Громниц для царишки! Пусть услышат как у нас умеют громыхать!

— Так, дед Ясь, — кивнула Елена, улыбнувшись краешком рта, — устроим Хованскому гром и молнии на Громницу.

Хованский лишь злорадно усмехнулся, увидев перекрытую у леса дорогу.

— Вот вы, тупые разбойнички, и попались, — самодовольно сказал воевода и послал в атаку собранных на литвинский манер новгородских гусар, тяжелых всадников в белых кирасах с золотым двуглавым орлом на груди. Создавая такой полк, Хованский наивно полагал, что секрет силы литвинских и польских гусар в их вооружении, в их устрашающем свисте и шуме крыльев за спиной и в методе атаки с помощью длинных копий. Позабыл, а может и не знал вовсе Хованский, что атака гусар — это прежде всего школа, целая шляхетская школа мужества и боя, воспитуемая с детских лет. Вот почему никакие новоиспеченные гусары Московии не могли и близко сравниться с настоящим строем литвинских гусар, сочетавших в себе отвагу, выучку, мужество и отсутствие страха в бою.

Новгородцы, среди которых, впрочем, было немало жителей Москвы и даже казаки, словно татары, с улюлюканьем и гиканьем устремили вперед своих коней, наровя быстро разгромить бесхитросные укрепления повстанцев. Тяжелые всадники выставили вперед пики, подняли вверх сабли… По ним ту же вдарил залп мушкетов. Гусары падали из седел, летели через головы коней, катились по снегу их блестящие шишаки, трещали, ломаясь, копья… Но пули лишь ненадолго остановили узкую шеренгу гусар, скачущих по неширокой дороге, зажатой между сугробов. Вперед выскочила вторая шеренга, полагая, что успеет доскакать до телег еще до того, как литвины перезарядят свои мушкеты. Но тут пошли в ход гранаты. Десятки круглых глиняных мячей полетели в сторону московитских всадников. Частые всполохи рыжего огня и громкие хлопки взрывов, слившиеся в громоподобную барабанную дробь, разбрасывали в стороны куски снега и самих всадников, пугали коней… На дороге образовалась толчея. По этой куче вновь дали залп мушкеты… В полной сумятице, понеся значительные потери, гусары отошли. Хованский лютовал.

— Черти! Что у них за бомбы? Тут без коней надо! Пехоту в атаку!

В атаку пошла пехота и стрельцы. Но они также сгрудились на не шибко широкой дороге и получили и свою порцию пуль и целую россыпь гранат. Оттаскивая убитых и раненных, пехота, беспорядочно отстреливаясь, быстро отошла.

— Княже, — говорил стрелецкий сотник Хованскому, — подождем пушки! Тут не взять их никак! Узко на дороге! А гранаты сыпять, шельмы, как горох из мешка. У них там что, они растут, что ли?

Но Хованский не хотел ждать. Он был взбешен. Какие-то цивильные люди, какая-то чернь, селяне да мещане городские остановили целое войско!

— М-да, тут тебе не наши лапотники крепостные! — процедил Хованский, думая, что все же не дооценил эту литвинскую чернь.

— Гусарам атаковать по дороге! — приказывал Хованский. — А пехоте обходить по сугробам!

Но новгородцы атаковывать не соглашались.

— Мы не идиоты вновь под эти страшные бомбы и пули коней и себя подставлять! — говорили эти вечно своевольные люди князю. — Пусть пехота обходит! А мы без пушек и с места не сдвинемся!

Но и обходной маневр увязших по пояс в сугробах пехотинцев оказался полным провалом. Пехоту обстреляла из картечницы со стороны леса засада Беловой. Картечь валила людей десятками…

— Добре, — Елена в своей волчьей шапке-маске выглядывала из-за телеги, обращаясь к Винценту Плевако, — пока что все идет как надо. Никто не погиб. Стоим и не отходим. Нельзя их в Оршу впускать. Нельзя и в Барань пускать тоже. Но если все же прорвутся, то скажи Алесю Сичко, чтобы гнал коня в Оршу и уводил оттуда и из Барани людей. Хованский там всех порежет, все пожгет, как в Дубровне и Горках.