Седьмая принцесса (сборник) - Элинор Фарджон

— Но я же не виноват, раз натура такая.

— Ты-то, может, и не виноват, но нам от этого не легче, — строго отвечала Нянька. — Иди уж теперь, грехи замаливай.

— Бегу, Нянюшка, лечу! — И король Нолличек отправлялся прямиком в магазин сладостей я скупал там подчистую все ириски, а потому вернувшись во дворец, наделял конфеткой каждого обиженного.

Вчера, в нравовожный день, Нолличек успел замолить конфетами все прошлые грехи. А сегодня с самого утра по дворцу уже разносилось топанье и хлопанье.

Нянька, разбиравшая бельевой шкаф, недовольно качала головой и прицокивала языком:

— Опять Ноллик разбуянился, ох, беда, беда…

Королевская Нянька была маленькой, тщедушной старушкой, и гнев её казался поэтому ещё гневливее, а сердитость — ещё сердитее. Стоя на верхней ступеньке приставной лестницы, она развернула простыню и опять недовольно покачала головой: ветхая простыня рассыпалась в руках.

— Этак мы скоро на голых матрацах спать будем! — вздохнула старушка.

Тут дверь распахнулась, и в кладовку ворвалась главная Горничная Джен с круглыми от ужаса глазами.

— Король требует постелить чистые простыни! — выпалила она.

— Мы же в прошлом месяце перестилали! — возмутилась Нянька.

— Ещё он требует две наволочки.

— Вот ещё! Одной довольно.

— А ещё банное полотенце и два маленьких — для лица и для бритья.

— Для бритья?! Мал он ещё бриться! — фыркнула Нянька.

— А ещё скатерть и салфетку, чтоб салфетка непременно совпадала со скатертью по цвету!

— Господи спаси и помилуй! Это всё? — спросила Нянька.

— Нет! — воскликнула Джен. — Ещё он требует чистый носовой платок!

Хлопанье и топанье, что доносились снизу, из королевских покоев, стали еще слышней, и в кладовку ввалился Дворецкий Джон.

— Госпожа Нянюшка! Госпожа Нянюшка! — задыхаясь, проговорил он.

— Что случилось? — сурово спросила старушка.

— Его Величество проснулись и изволили встать, — сказал Дворецкий. — Как лошадь на дыбы!

— Рвёт и мечет? — уточнила Нянька.

— Мечет и рвёт.

— Ну да, ну да, — закивала Нянька. — Сегодня у него все кругом виноваты. Такой уж день.

— Хуже ещё не бывало. Он даже в погреба спускался и нашёл изъян в бочонках с сидром, в бочках с пивом, в красном вине, в белом вине, в крыжовенном вине и во мне самом. А все мы — и я, и вина — лучшего качества! Воля ваша, госпожа Нянюшка, но я ухожу. Отработаю месяц, и ноги моей больше во дворце не будет!

Прежде чем Нянька успела ответить, в кладовку вперевалку вплыла королевская Кухарка Китти.

— Что ж это творится, госпожа Нянюшка?! — запричитала она.

— В чём дело? — строго спросила Нянька.

— В Его Величестве!

— Опять Ноллик? Сунул нос под все крышки, да?

— Не то слово! И в ларь с мукой заглянул, и в мешки с сахаром, и в солонки, и в перечницы, и в банки с вареньем, и в кадки с маслом, и в самую печку чуть не залез. И всё ему не по нраву, хотя моя кухня в идеальном порядке. Хватит, через месяц ноги моей здесь не будет!

Следующей жалобщицей оказалась придворная Молочница Мегги.

— Госпожа Нянюшка! Госпожа Нянюшка! — вопила она.

— Ну, а у тебя что за несчастье?

— Король наш моё несчастье!

— И у тебя в коровнике, видать, похозяйничал?

— Похозяйничал! Да он свежее молоко со старым смешал, крынки со сливками опрокинул, бочонки с маслом вдребезги разнёс, сыры перемял, а сыворотку залил обратно в творог. Я этого больше не потерплю! Ноги моей здесь через месяц не будет!

Хлопанье и топанье внизу стали воистину оглушительны. И в бельевую кладовку вошёл Садовник Джек. Вошёл молча и остановился молча, говорить он был не горазд. Нянюшка нетерпеливо окликнула:

— Ну, выкладывай!

— Колокольчики, — произнёс Садовник.

— Какие колокольчики?

— Сказал же, колокольчики.

— Ну я и слышу — колокольчики. Дальше-то что?

— Вот и правильно, — согласился Садовник. — Я говорю «колокольчики», и вы слышите — «колокольчики». И эти самые колокольчики мне надлежит выращивать на моих клумбах отныне и до скончания века.

— Кто это сказал?

— Нолличек.

— Его Величество? — чопорно переспросила Нянька.

— Нолличек, — упрямо повторил Садовник.

— Изволь говорить о Его Величестве поуважительней.

— Ва же зовёте его Нолличек, — возразил Садовник.

— Я его Нянька. Я его в корыте купала!

— В корыте не в корыте, — встрял вдруг Дворедкий, — но я не потерплю, чтобы трогали мои вина!

— Нечего лазить в мои кастрюльки! — подхватила Кухарка.

— Нечего портить мои сливки! — подала голос Молочница.

— Нечего проверять мои грядки! — в запале сказал Садовник.

И все они закричали слаженным хором: Ноги моей тут через месяц не будет.

— Вот и отлично! Все через месяц получат расчет! — прогремел голос с порога. В дверях стоял багровый от гнева Нолличек. Он по очереди тыкал пальцем в Дворецкого, Кухарку, Молочницу и Садовника и орал:

— Не твои вина! Не твои кастрюльки! Не твои сливки! Не твой грядки! Все моё!!! Что хочу, то и делаю! Мои вина! Мои кастрюльки! Мои сливки! Мой грядки! — Король топал ножками, как разбушевавшийся трёхлетний ребёнок.

— А ну-ка прекрати! — крикнула Нянюшка с верхней ступеньки лестницы. — Прекрати сию минуту! А не то слезу и наподдам как следует!

Нолличек тут же примолк и надулся. Так и стоял, обиженно почёсывая правой ногой о левую.

— Отправляйся прямиком в угол, — скомандовала Нянька. — Будешь стоять там, покуда не выпущу.

Нолличек понуро побрёл в угол и встал лицом к стенке.

— А вы все идите работайте, — велела Нянька Джону, Китти, Мегги и Джеку.

— Хорошо, госпожа Нянюшка! — послушно сказали слуги и разошлись выполнять свои обязанности.

А Нянька подозвала к себе Горничную Джен, у которой зуб на зуб не попадал от страха.

— Иди-ка сюда и получи, зачем послали. Повыше руки-то подними, я уж, милочка, не молода, чтоб к тебе как тростинка гнуться. — И Нянька принялась накладывать на протянутые к ней руки целую гору белья.

— Так, пара простыней, две наволочки, скатерть, салфетка; теперь полотенца: банное, для лица, для бритья… В его-то годы! — снова фыркнула Нянька. Будь Нолличек не двадцати одного, а пятидесяти одного года от роду, для Няньки он оставался бы прежним тугощёким несмышлёнышем.

— Ну, всё, что ли?

— Ещё носовой платок, — прошептала Джен.

— Платок нам и здесь пригодится, — кивнула Нянька, искоса взглянув в угол на короля. — Уф, беги теперь, да не задерживайся по дороге.

Джен стремглав бросилась вон, а Нянька выудила из шкафа чистейший, пахнущий лавандой носовой платок и уже не сердито сказала Нолличеку:

— Иди сюда, горе мое.

Нолличек, пристыженно опустив голову, приблизился к лестнице. Был он юноша тощий и длинноногий: он стоял на полу, а Нянюшка на верхней ступеньке, но они были почти одного роста — его подбородок приходился вровень с её плечом.

— Ну давай, вытрем глазки, — сказала Нянька и сама промокнула королю глаза. — А теперь высморкаемся.

Нолличек изо всех сил высморкался в подставленный платок.

— Будешь теперь паинькой? — спросила Нянька.

— Да, Нянюшка, — ответил Нолличек, шмыгнув носом.

— Вот и умница. — Нянька уселась на ступеньку и погрозила воспитаннику пальцем. — Неужели тебе приятно быть плохим?

— А что я могу поделать? Не с той ноги встал. — Нолличек вздохнул. — День на день не приходится. У меня же натура, сама знаешь, переменчивая.

— Не у тебя одного.

— Но такой, как у меня, ни у кого нет, — живо отозвался Нолличек. — Ведь когда я хороший, я очень-очень-очень хороший!

— Зато когда плохой… — начала Нянька.

— Тогда я ужасный. Конечно, так и есть. Но право же, Нянюшка, у меня из-за каждой мелочи портится настроение.

— Это ещё не причина портить вещи и еду, — возразила Нянька.

— Причина!

— Ну, а сегодня ты из-за чего развоевался? Опять не с той ноги встал?

— Я уже не знаю, какая та, какая не та! Даже кровать перед сном и так, и эдак верчу, чтоб встать с утра весёлым и добрым, но никакого толку, — пожаловался Нолличек. — Может, у меня кровать не та? И простыни на ней все в дырках, как решето. Вот, полюбуйся! — Король вытащил из кармана ветхую-преветхую простыню, и она прямо на глазах рассыпалась в прах.

— Теперь ты полюбуйся! — Нянька запустила руку в бельевой шкаф и вытащила оттуда ещё одну дырчатую простыню — родную сестру первой. — И на это полюбуйся! — Нянька извлекла рваную наволочку, — И на это! И на это! И на это! — Она швыряла сверху полотенца, скатерти, салфетки, и дырок в них было больше, чем звёзд на небе. — Так-то, дорогуша! Меня дырками не удивишь.

— Нянюшка, это же позор! — воскликнул король.