Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина

Друг сидел перед сдвоенным надгробным камнем:

Лира из Дома Смеющихся

Айреф из Дома Смеющихся

И стихотворение:

Останови часы и погаси огонь

Переверни портрет и двери в дом закрой.

Нас нет нигде. На севере, на юге, западе, востоке —

Нас нет. Но ты живёшь. И эти строки

Пусть силу придадут пройти путь до конца.

Живи сейчас. Люби. Не прячь лица.

Я устроилась на ступеньке, ведущей к старинному склепу напротив. Я никогда не подхожу к могиле Лиры и Айрефа вплотную. Не думаю, что это вежливо: влезать на фон их общения с сыном. Это как портить изображение имаграфа, неожиданно вбегая в комнату в момент хлопка.

— О чем посоветоваться? — спросила я.

— В поездке мы познакомились с одними мигрантами. Сейчас они занимаются караванной торговлей в Тилирии, Иджикаяне и Западном Хейлонде. Анте рассказал им о том, что я пишу энциклопедию, показал им «Доронах». Им понравилось. Они предложили мне написать биографию Марцелы из Дома Парящих — главы Лесного ведомства. Их родственницы. На заказ, как подарок.

— Ого! — сказала я. — Здорово! Это наверняка поможет тебе в дальнейшем добиться популярности для «Доронаха». Ты уже будешь не абы кем, а, прах побери, крутым биографом крутой тётки.

— То есть, ты думаешь, надо взяться?

— Надо!… А в чем проблема?

— Если я скажу тебе, ты не будешь смеяться надо мной?

— Конечно, нет. Смех должен быть лекарством, а не оружием. Нельзя смеяться над чужой болью. Только над своей — и только после того, как оплачешь её, как следует.

Друг повернулся ко мне лицом, не поднимаясь. Он сидел на собственной сумке — благоразумно, земля-то холодная. Туман петлял вокруг него, как белесые змеи вечности.

Между мной и Дахху переливался красно-золотыми всполохами горячий шар: друг наколдовал его, чтоб мы не мёрзли.

Дахху зажал руки между коленками и сгорбился:

— Я не знаю, хочу ли я писать эту биографию. Одно дело — провести историческое исследование, которое останется после меня и принесёт пользу людям. Другое — пощекотать самолюбие политика тем, что красиво опишешь его жизнь. Вряд ли это моё. Я способен на большее.

Я ахнула, хлопнув ладонью по бедру:

— Вот это ты зазнался, Дахху! Тебе надо поменьше с Анте общаться. А то — смотри — амбиции растут, как на дрожжах. Раньше тебя не волновало величие твоей задачи! Делал на максимум — и всё. Что, останься ты работать в Лазарете, теперь отказывался бы лечить больных с насморком? Только смертельные болезни, только хардкор?

Дахху поморщился и покосился на могилу: неловко перед родителями.

Я смягчилась:

— Тем не менее, если к написанию биографии душа не лежит — отказывайся, — щедро разрешила я, — Я же знаю, тебе хочется поскорее дописать свою энциклопедию. Так допиши, а потом уж займешься щекоткой политиков.

Дахху встрепенулся:

— Думаешь, когда я напишу «Доронах», дальше будет что-то ещё? Это не конец?

— Э-э-э. Нет. Не конец, конечно.

Друг смотрел на меня странно, с эдаким сомневающимся лицом, будто хочет что-то сказать, но не решается.

— О чем ты умалчиваешь? — я нахмурилась.

— Глядя на тебя, — промямлил Дахху, — Я не уверен, что хочу, чтобы моя мечта о «Доронахе» сбывалась.

— В смысле?

— Ты не выглядишь счастливой, хотя достигла, чего хотела. Ты, скорее, кажешься потерянной. И грустной — там, под маской. Если это — успех… То, возможно, я не хочу успеха.

— Я не поняла, в какой момент обсуждение твоей работы переросло в сеанс психоанализа? — я огрызнулась.

Дахху мгновенно дал заднего ходу:

— Ни в какой. Прости, если я попал в больное место.

— Никуда ты не попал.

Я сплела руки на груди и откинулась назад, спиной упершись в шершавые камни склепа. Сзади что-то заскрежетало. Изумленно обернувшись, я поняла, что случайно привела в действие потайной механизм — дверь в усыпальницу открылась. М-да… Сейчас бы сюда Мелисандра Кеса — афериста нашего ненаглядного — и уже через полчасика на траве под луной блестели бы награбленные ценности, изъятые, ибо: «А что им там пылиться-то, Ти? Мёртвым не пригодятся».

Но на кладбище Призрачной рощи сидели носатик-Дахху и дайте-мне-поспать-Тинави. И, следовательно, ни в какой склеп мы не полезли, бурным подземным приключениям предпочтя философское «Доколе?!».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Подождав с минуту нерасторопных приключенцев, склеп с удивленным скрипом закрылся. К таким героям его не готовили.

— Ладно, Дахху, — наконец, сказала я. — Ты пиши биографию Марцелы. А я пока постараюсь подать тебе хороший пример. Хоть и не понимаю, о чём ты! — добавила я быстро и немного лживо.

— Хорошо, — друг серьезно кивнул. Потом поднялся, раскрыл сумку, и, порывшись в ней, протянул мне стопку бумаг. — Ты могла бы найти эту информацию в вашем Архиве?

Я лишь удивленно подняла брови.

Дахху объяснился:

— Госпожа Марцела провела юность в Иджикаяне. Документы хранятся в Иноземном ведомстве, и у меня нет допуска. Поможешь?

— То есть на самом деле ты, гад такой, уже понял, что берешься за биографию, когда обратился ко мне за советом? — я поджала губы.

— Конечно, нет, — он покачал головой. — Но предварительное исследование обязательно еще до принятия решения. Потому что как иначе это решение принимать?

— Наобум, дорогой, наобум. С помощью интуиции, печёнки, селезёнки, сердца, попы, шестого чувства и что еще там у кого гипертрофировано. Именно так и живут нормальные люди, — проворчала я, забирая документы.

Пора было уходить с кладбища. Луна уже постепенно закатывалась, а завтра рабочий день, как-никак. Дахху на прощанье провёл рукой по надгробному камню, что-то тихо шепнул ему.

Мы медленно пошли вниз по склону, погружаясь в туман. Крохотные точки болотных огоньков метались перед нами, разбуженные и перепуганные. В руке у Дахху болталась керосинка — живой оранжевый огонь в глубоком море мартовского мрака.

Когда туман накрыл нас с головами, я тихо вздохнула:

— На самом деле, я понимаю, о чем ты говорил. Я действительно в некотором раздрае. Не в том плане, что я несчастна — не дай небо такое ляпнуть. Просто я не знаю, что делать дальше. Я думала, когда мечта сбывается, наступает эдакий тотальный дзен, вечное сияние незамутненного удовольствия. А оказывается… Надо продолжать идти и продолжать выбирать. И вот, я сейчас вижу много дорог, но они все новые, смутные, пугающие. А некоторые даже противоречат моим старым принципам! Поэтому я мнусь, как совсем зеленый новичок в науке жизни. Это вообще нормально? Опять сомневаться и не знать?

— Да, — сказал Дахху. — Это даже хорошо. Когда мы не знаем, что делать дальше, и начинается настоящая работа, настоящее развитие. Настоящее путешествие. Так что просто будь внимательной. И ты найдёшь ответ.

— Так я ещё даже не в курсе, какой вопрос, — я фыркнула.

— Ну, у тебя всё не как у людей, — Дахху улыбнулся.

Мы спустились в овраг под холмом и уже собирались свернуть к дороге до центра — деревянный указатель едва просматривался сквозь туман, как вдруг я дёрнула друга за рукав:

— Что это? Вот там, видишь?

Вдалеке, между черными силуэтами сосен, багровело большое пятно.

— Не знаю.

— Подойдем поближе? Я всё чувствую неловкость перед тем склепом. Хоть тут поведём себя порядочно по отношению к тайне.

— Ну… Давай, — неохотно протянул Дахху, и, покрепче взяв меня под локоть (конечно же, чтобы я не боялась), пошлепал по влажной траве к пятну.

Крадучись, мы пробрались меж сосен, стараясь не обнаружить себя. Вблизи стало видно — костёр. Вокруг него плясали люди, человек тридцать. Вернее, не только люди, но и гномы, эльфы, даже один тролль… Плясали они так, что были похожи скорее на животных — кривые, поломанные фигуры, рваными тенями отражающиеся на земле. Да еще и голые.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ритуал проходил в полной тишине.

— Гадость какая, — скорчился Дахху.

— И не холодно им, — подивилась я.

— Кто это такие?

— «Культисты Жаркого Пламени», — я блеснула свежеприобретенными знаниями, осознав, что мы находимся недалеко от посещенной утром фермы. — Странные, но безобидные ребятки. Новое модное веяние на ниве религии.