Кольцо златовласой ведьмы - Екатерина Лесина

– Я позволила тебе жениться на этой девочке. Я надеялась, что ее любви хватит на вас обоих. Но ты убил Марию.

– Она сама умерла.

– Убил! Равнодушием. Презрением. Насмешками, которые сыпались на нее. Сплетнями, маравшими светлое ее имя. Сколько она плакала из-за тебя… не знаешь? Тебе ведь все равно. А она до последнего молилась за спасение твоей души…

Со своей душой Арриго сам разберется. Он не нуждается в спасении, потому что не совершил ничего предосудительного. У его супруги слабые нервы? Это случается с женщинами.

Он не виноват.

– Она простила тебя. Не понимаю. – Матушкины очи были светлы. – Я – не прощаю. Уходи и… и у тебя не будет иной жены. И не будет иных, законных детей, которым ты мог бы передать свое имя. – Голос ее прозвучал громко. – Наш род уже мертв! И ты его не продолжишь!

Матушка развернулась и удалилась к себе. Арриго же, решив доказать, что именно он – хозяин в этом доме, остался. Он ходил из комнаты в комнату, разглядывая портреты дедов и прадедов, славных предков, которые могли бы гордиться…

…Чем?

Чего достиг он?

Чем он славен?

Любовью к женщинам? И ветреностью, которая более пристала к лицу дочерям Евы?

Бессердечием?

Достойные деяния…

…В пустоте, которая воцарилась средь зеркал, забранных полотнами ткани, вдруг послышался смех.

– Арриго… ты пришел? – окликнули его.

Обернулся. Лишь тенями комната полна.

Тихо.

И снова – легчайшее прикосновение к волосам, словно нежная рука гладит их.

– Ты не забыл меня? – тихий шепот пробирает до костей. – Ты не забыл меня…

– Кто ты?!

Смех – хрустальный. И полотно падает с зеркала. Арриго видит себя и тень за своим плечом. Женщину с длинными волосами цвета живого золота…

– Арриго, – она зовет его, и руки-плети обвивают его шею. Холодные губы дарят поцелуй.

Арриго очнулся в темноте. Он лежал на полу перед зеркалом, сжимая в руках темное полотно, не то укрываясь, не то защищаясь от кого-то неведомого. В стекле отражался крест. И сам Арриго, побелевший и постаревший. Ему было холодно, словно бы кто-то вытянул из тела все тепло – до последней капли.

– Господи…

Он редко обращался к Богу. Нет, конечно, Арриго был истинной веры, и храм посещал, и жертвовал, исповедовался, грешил, вновь жертвовал, но вот чтобы – прямо к Богу…

Впервые его молитва шла от самой души.

– Зачем, Арриго? – спросили его. – Ты снова хочешь меня прогнать? Не выйдет.

Он вскочил, оглянулся.

Никого.

– Уходи! – закричал он, и крик полетел по дому. – Уходи! Я тебя не боюсь…

– И не надо.

Снова была она сзади, неуловимая и ледяная.

– Я не причиню тебе вреда. Я лишь хочу быть с тобой.

Он осенил себя крестным знамением. И воздух. И зеркало. И понял: бесполезно. Разве ангелы боятся Бога? Они – часть света. И выходит, что Арриго…

…Матушка знает, что делать.

– Нет, Арриго… уже не знает. Прости, – она шла за ним по пятам, и он слышал ледяное неживое дыхание на своей шее. – Я не могла позволить ей нам помешать.

– Ты умерла!

– Тело. Всего-навсего тело. Душа ведь бессмертна, и ты это знаешь. Мы будем вместе. Смирись…

…Матушка умерла. Об этом Арриго сказала старая служанка – и отвернулась, скрывая слезы в полуслепых глазах. Она любила госпожу, пусть та и была строга.

– Она не мучилась, господин, – сказала служанка, щурясь. Ей все чудилось, будто колышется за спиной молодого Арриго некая тень, смутная, призрачная. Блажат глаза.

– Во сне отошла… молилась, молилась.

…За него, единственного, кто по-настоящему был ей дорог.

И – разочаровал.

– Притомилась и сказала, что спать ляжет. Велела к заутренней разбудить. И еще молочка просила принести, с медом. Она любила молоко с медом. – Служанка прижала руки к груди, понимая, что больше никогда в жизни не придется ей спускаться в кухню и греть молоко, всенепременно свежее и от рыжей коровы. От них, все это знают, молоко самое жирное и сытное. – Я-то и пошла. А вернулась – она уже спит… совсем. Мы вас искали.

Слуги осмотрели каждую комнату в доме, заглянули и в подвалы, и на чердак, но не обнаружили молодого хозяина. Зная о ссоре его с хозяйкой – неужто осмелилась она высказать ему все, что на душе у нее накипело? – решили, что ушел он из дому, и отправили гонца с печальным известием в резиденцию Арриго.

– Я в библиотеке был, – сказал Арриго. – Я был в библиотеке…

Служанка покачала головой. Библиотеку, любимое место тихой Марии, трижды обыскивали. И никого не видели, разве что… полотно там вечно с зеркала соскальзывало. И теперь вот хозяин в него завернулся, словно в саван.

Дурная примета. Ох, дурная!

Двойные похороны прошли тихо. И Арриго остался наедине с домом. Он не находил в себе сил уйти, словно невидимая цепь привязала его к опустевшим комнатам, к призракам, в них обитавшим.

Исчезли слуги, а новые, которых Арриго пытался нанять, не задерживались дольше чем на месяц. Вскоре во всем Палермо не осталось человека, который бы не слышал о проклятом доме.

И о проклятом муже.

Друзья, прежде следовавшие за ним неотступно, вдруг позабыли само имя Арриго. Богатство? Имя? Слава? Что значили они за порогом, в месте, где все дышало пылью и запустением…

Где за каждым по пятам следовала невидимая тень.

Арриго попробовал сбежать, он сумел расстаться с домом – на неделю. И каждую ночь слышал голос умершей жены.

– Вернись, – умоляла она его.

– Нет!

– Вернись… не бросай меня… не бросай меня снова…

И он смирился. Сколько длилась эта жизнь в плену? Год? Два? Три? Арриго перестал ощущать время. Он был… и его не было. Забытый человек в доме, зараставшем пылью и паутиной.

Наверное, все завершилось бы бесславной смертью. Призрак, чья любовь была столь же искренна, сколь и смертельна для человека, пил его тепло и выпил бы, оставив иссохшее тело, но…

…Арриго очнулся в библиотеке, перед зеркалом, с которого вновь сползло покрывало.

– Ты любишь меня? – спрашивал призрак, обнимая Арриго. Белые мертвые руки гладили его грудь, добираясь до самого сердца, и оно леденело. – Ты любишь меня?

– Люблю.

– Только меня?

– Только тебя…

Золотые волосы опутывали его паутиной, и паутиной они и были.

– Отпусти, – взмолился Арриго.

– Не могу.

– Почему?

– Ты украл мое сердце, – призрак вздохнул. – Оно превратилось в камень… верни его… верни…

Он слышал этот шепот, просьбу, которая мешала ему просто умереть. И, ведомый странной идеей, принялся обыскивать дом. Комнату за комнатой… сколько их в этом доме? Бессчетно. И вещей много… вот платья матушки… чепцы… столовое серебро… свечи, о которых он забыл и, одичав, приучился жить в темноте. Кем он стал? Не человеком – зверем.

Призрак следовал по пятам за ним.

– Нет, нет… не здесь… не здесь оно…

– Где?

– Ты знаешь… знаешь… ты его забрал. У тебя. Здесь, – призрак коснулся груди. – Камень. Отдай его мне. И я уйду.

– Насовсем?

Арриго прижал руку к сердцу, пытаясь понять, не обманывает ли его призрак. Если его сердце – камень, то… но оно бьется! Оно живое!

– Мертвое, – возразил призрак. – Совсем мертвое. Всегда было таким.

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы я обрела покой?

– Да!

– Тогда отдай мне сердце. Вытащи камень из груди. Станет легче…

И в руку его лег кинжал. Почему Арриго не нанес удар? Что остановило его руку? Не разум, но… в последний миг он понял:

– Ты хочешь, чтобы я убил себя? И стал проклят? Ты… ты – ведьма!

Мария засмеялась:

– Я хочу, чтобы мы были вместе… ты и я.

– Но тогда я умру.

И будет проклят, как любой другой, с презрением отринувший величайший из даров Господа – жизнь.

– Смерть – лишь мгновенье.

Именно тогда Арриго четко осознал, что это существо, которое некогда было его женой, рано или поздно добьется своего. И впервые за многие годы он переступил порог дома. Не к священнику отправился Арриго – сколько их перебывало в доме еще тогда, когда пробовал он бороться с призраком? – но к ведьме. Откуда Арриго узнал о ней? Он и сам не помнил. Должно быть, слышал от кого-то…