Боги ждут жертв - Ростислав Кинжалов

После еды языки развязались, и скоро юноши знали историю новых товарищей, так же как и те – все происшедшее с Хун-Ахау, Шбаламке и Ах-Кукумом. Пятеро из них были уроженцами Города зеленого потока и стали рабами шесть лет тому назад, во время большого голода. Чтобы спасти себя и свои семьи от гибели, они добровольно продались в рабство богачу за мешок кукурузы. Этой весной он умер, и его наследники вывели их на продажу, где вчера они и были куплены Экоамаком. Шестой – небольшого роста, гибкий и юркий юноша – звался Укан; он был рожден далеко отсюда, в городе Копане[22]; никто из присутствующих никогда не слышал о нем, хотя Укан горячо уверял, что Копан – огромный город, с которым ничто не может сравниться.

В рабство Укан попал недавно, когда их, нескольких торговцев, направлявшихся в Тикаль, ограбили и захватили в плен какие-то разбойники. Юноша страстно желал попасть в столицу, так как был уверен, что несколько спасшихся его товарищей добрались туда. Купивший его сегодня утром Экоамак был растроган бедствиями товарища по ремеслу и обещал по прибытии в Тикаль помочь ему в розысках друзей. Седьмой – добродушный великан Ах-Мис – попал в рабство еще мальчиком, несколько раз менял своих владельцев и теперь был очень доволен Экоамаком, потому что «тот знал, как надо кормить человека».

Беседа продолжалась почти до вечера, никто им не мешал. Тикальский купец сразу же после еды улегся спать, а один из рабов, прибывших с ним из Тикаля, отгонял веткой от хозяина назойливых мух. Воины продолжали свою бесконечную игру. Чтобы проверить свои впечатления, Хун-Ахау поднялся и не спеша направился по дороге к центру города. Никто не обратил на это внимания. Дойдя до ближайшего здания, Хун-Ахау постоял несколько минут за его углом, скрытый от глаз, прислушался. Нет, никакого беспокойства, погони, суматохи, розысков не было. Значит, он действительно свободен? В глубоком раздумье юноша медленными шагами возвратился в лагерь. Появление его, как и уход, не вызвали ни одного взгляда ни у воинов, ни у проснувшегося к тому времени Экоамака. Только Шбаламке спросил, куда он уходил. Хун-Ахау уклончиво ответил, что просто хотел размять ноги.

После ужина и молитвы ночным богам, которую произнес Экоамак, все устроились на ночлег. И опять Хун-Ахау убедился, что купец полностью доверяет им, потому что на третью пору ночи нести стражу лагеря был назначен Шбаламке, а все остальные (в том числе и воины) могли спать. Это окончательно рассеяло подозрения юноши, и впервые за много ночей он заснул крепким и спокойным сном.

Когда утром их разбудили, оказалось, что двух рабов, начальника лагеря и его верного спутника – денежного мешка – уже нет; они куда-то ушли, пока все спали. Но кипевший на костре горшок с едой и запах свежих кукурузных лепешек привлекали внимание пробудившихся значительно сильнее, чем размышления, куда отправился «толстый хозяин», как называл его Ах-Мис.

К концу завтрака Экоамак появился, присел около горшка и быстро расправился с остатками еды. Ах-Мис провожал завистливым взглядом очередной кусок лепешки, отправлявшийся в рот хозяина, и при каждом его глотке печально вздыхал. Закончив есть, Экоамак сказал:

– Теперь мы можем отправляться за грузом!

Товары или ценности, которые Экоамак должен был доставить в Тикаль, хранились в большом каменном одноэтажном здании, находившемся неподалеку от лагеря. После краткого разговора между хранителем и хозяином груза было дано приказание вытаскивать тюки. Все они были плотно упакованы в несколько слоев грубой ткани и весили изрядно. Любопытный Укан тщетно старался прощупать, что же в них находится. Через полчаса весь груз уже находился в лагере, и для носильщиков был устроен короткий отдых.

Когда лагерь был свернут и пришло время отправляться в путь, выяснилось, что большинству носильщиков досталось по два тюка, а силачу Ах-Мису – три; только двое пожилых несли по одному тюку. Воины шли налегке, четверо рабов принесли откуда-то носилки, а остальные тащили запасы пищи и лагерную утварь.

Хун-Ахау невольно согнулся, когда ему взвалили на спину два тюка. Да, они были очень тяжелыми! Но оказавшийся около носильщиков Экоамак одобрительно подмигнул ему и улыбнулся. Юноше сразу вспомнилось ожидающее его будущее, и он с усилием выпрямился. Он дойдет туда и донесет в целости груз, чего бы это ему ни стоило!

– В Тикаль, в Тикаль, – воскликнул громко Экоамак, – там вы станете свободными и счастливыми!

Купец устроился в носилках, и караван тронулся в путь.

Глава седьмая

УЛЫБКА ЭК-ЛОЛЬ

Их делом было заставлять людей чахнуть, пока от них не оставалось ничего, кроме черепа и костей. И тогда они умирали, потому что живот у них приклеивался к позвоночнику.

Караван Экоамака приближался к Тикалю.

Позади остались два месяца, наполненных изнуряющей работой, опасностями и постоянно светившимся огоньком надежды. Только теперь Хун-Ахау, Шбаламке и Ах-Кукум могли отчетливо представить, какое огромное расстояние отделяет их от родных мест. В это время года переход, да еще с большим грузом, был особенно труден, и во многих случаях положение спасала только самоотверженность носильщиков. Несмотря на хорошее питание, все они были худыми и измученными, с натертыми до крови спинами. Один раз, при переправе через небольшой, но быстрый поток, Хун-Ахау, рискуя жизнью, спас свой груз, и на следующее утро лишь мысль о предстоящей свободе могла заставить его снова взвалить на спину опостылевшие тюки. Менее сдержанный Шбаламке по вечерам неизменно ругал все и всех, начиная с Одноглазого и кончая неведомыми знатными людьми, для которых нужны товары из-за тридевяти земель. Глаза Ах-Кукума потеряли свой обычный блеск, а Укан уже давно перестал ощупывать по вечерам тюки, пытаясь угадать их содержимое.

За время путешествия молодые носильщики очень сблизились. Хун-Ахау особенно привязался к Укану и Ах-Кукуму, а Шбаламке – к Ах-Мису. По вечерам после еды они долго беседовали друг с другом, делясь мечтами о будущем. Шбаламке торжественно обещал Ах-Мису, что как только он станет тикальским воином, то немедленно выкупит его из неволи. Будущее рабов – уроженцев Города зеленого потока – было менее определенным, поэтому они предпочитали не участвовать в беседах, а спать.

Воины, сопровождавшие караван, обходились с носильщиками мягко и ни разу никого не ударили, а иногда даже вступали с ними в разговоры. Правда, первое время Хун-Ахау и его товарищам было трудно понять их речь, потому что многие слова звучали совершенно иначе, чем на родине трех юношей. Но постепенно все становилось понятнее, а Шбаламке в беседах с Хун-Ахау и Ах-Кукумом даже начал щеголять тикальскими словечками. Укан говорил на наречии Ололтуна так же свободно, как и на восьми других, а Ах-Мис довольствовался своим языком, одинаково далеким и от тикальского, и от ололтунского, но так как говорил он обычно очень кратко, то его понимали все.