Миклуха-Маклай - Николай Водовозов

На площадке я нашел моих слуг Ульсона и Боя, которые меня искали и недоумевали, куда я пропал. Ульсон подарил моему папуасу плитку табаку, с которым тот, однако же, не знал, что делать, и, молча приняв подарок, заткнул его за браслет правой руки рядом с листом бетеля.

Пока мы стояли среди площадки, из-за деревьев и кустов стали показываться дикари, не решаясь подойти и каждую минуту готовые обратиться в бегство. Они, молча и не двигаясь, стояли в почтительном отдалении, зорко следя за нашими движениями. Так как они не трогались с места, я должен был каждого отдельно взять за руку и в полном смысле слова притащить к нашему кружку. Наконец, собрав всех в одно место, усталый, я сел посреди на камень и принялся наделять их разными мелочами: косами, гвоздями, крючками для уженья рыбы и полосками атласной материи. Назначения гвоздей и крючков они, видимо, не знали, но ни один не отказался их принять.

Около меня собралось человек восемь папуасов. Они были различного роста и почти одинакового цвета кожи, только один из них резко отличался по своему типу от моего первого знакомого. Это был человек выше среднего роста, худощавый, с крючковатым выдающимся носом и очень узким, сдавленным с боков лбом; борода и усы были у него выбриты, на голове возвышалась целая шапка краснобурых волос, из-под которой сзади спускались на шею крученые пряди волос, совершенно похожие на трубообразные локоны жителей Новой Ирландии. Локоны эти висели за ушами и спускались до плеч. В волосах торчали два бамбуковых гребня, на одном из которых, воткнутом на затылке, красовались в виде веера несколько черных и белых перьев казуара и какаду. В ушах были продеты большие черепаховые серьги, а в носовой перегородке — бамбуковая палочка толщиною в очень толстый карандаш с нарезанным на ней узором. На шее, кроме ожерелья из зубов собак и других животных, раковин и т. п., висела небольшая сумочка, а на левом плече — другой мешок, спускавшийся до пояса и наполненный разного рода вещами. У этого туземца, как и у всех присутствовавших, верхняя часть рук была туго перевязана плетеными браслетами, за которыми были заткнуты различные предметы, — у кого кости, у кого листья или цветы. У многих на плечах висели каменные топоры, а некоторые держали в руках почтенных размеров (почти в рост человека) и стрелу более метра длины. При различном цвете волос — то совершенно черных, то выкрашенных красной глиной — прически их были различны: у иных волосы стояли шапкой на голове, у других были коротко острижены, но у всех были курчавые, как у негров. Волосы на бороде также завивалась в мелкие спирали. Цвет кожи представлял несколько незначительных оттенков. Молодые были светлее старых.

Так как солнце уже, село, я решил вернуться на корвет. Вся толпа проводила меня до берега, неся подарки: кокосы, бананы и двух очень диких поросят, у которых ноги были крепко-накрепко связаны и которые визжали без устали, все было положено в шлюпку».

Такова первая запись в дневнике Миклухи-Маклая на берегу Новой Гвинеи. Уже эти строки ярко рисуют и самого путешественника и метод его отношений с туземцами. Для него все они — полноценные люди, хотя и обладающие несколько наивной психикой. Каждый из них — потенциально «нормальный» человек в фейербаховском смысле, и отношения к ним должны строиться на «антропологическом принципе». Как резко противостоит эта оценка мнении большинства европейских путешественников, которые упорно считали этих «дикарей» только полуживотными! А сколько у молодого русского ученого подлинного гуманизма и живой симпатии к беззащитным папуасам!

В наше время, когда большая африканская страна — Абиссиния — стала жертвой фашистского садизма, когда японские, германские, итальянские «цивилизаторы» уничтожают миллионы мирных жителей, женщин, детей в Китае Испании, у себя дома под тем предлогом, что они «дикари» или «низшая» раса, — Миклуха-Маклай каждой мыслью каждой строчкой своей, каждым мгновением своей жизни обличает гнусность и цинизм авторов человеконенавистнической и позорной расистской теории фашизма.

НА БЕРЕГУ МАКЛАЯ

«Витязь» еще стоял у берегов Новой Гвинеи, когда Миклуха-Маклай занялся устройством своего жилища. Он выбрал место на выступающем в море мысе, около которого протекал небольшой ручей и росли большие деревья. Это место, называвшееся, как он потом узнал Гарагасси, казалось ему наиболее подходящим: отсюда было недалеко до туземных деревень, и в то же время местность была настолько изолирована, что поселение здесь новых людей никак не могло стеснить папуасов.

Хижина Миклухи-Маклая в Гарагасси.

Было еще одно место, даже более удобное, для постройки жилища, но Миклуха-Маклай заметил, что поблизости от него на берегу туземцы держали свои пироги. Русский путешественник считал, что если он хочет заслужить доверие и расположение туземцев, то прежде всего не следует причинять им никаких неудобств. Поэтому он решил строить хижину в Гарагасси.

Благодаря дружеской помощи экипажа «Витязя» постройка хижины была закончена быстро. Очистив площадку от кустарников и мелких деревьев, матросы забили толстые сваи, на которых должен был стоять легкий домик из досок. Доски для будущего жилища Миклуха-Маклай предусмотрительно закупил еще на островах Таити. Но, к сожалению, их оказалось недостаточно и хватило только на нижнюю часть домика. Верхнюю половину стен и двери пришлось сделать из брезента. Впрочем, путешественник отнесся к этому с полным равнодушием, хотя брезент не обещал быть надежной защитой от непогоды. Миклуху-Маклая охватывало одно желание: поскорее остаться одному и начать свою научно-исследовательскую работу.

Капитан Назимов, зная, что Миклуха-Маклай имеет очень ограниченное количество продовольствия, распорядился выгрузить для путешественника продукты из своего собственного запаса. Туземцы, сначала напуганные появлением большого количества белых людей, видя, что им никто не делает зла, стали показываться около Гарагасси и наблюдать, как плотники строят хижину. Туземец, которого Миклуха-Маклай увидел первым в деревне, проявлял к путешественнику явную симпатию. Когда плотники окон чили постройку и ушли из Гарагасси, а Миклуха-Маклай, Ульсон и Бой начали устраиваться, Туй (так звали туземца) быстро догадался, что на берегу останутся только эти трое. Желая оказать услугу путешественнику, он выразительной мимикой попытался объяснить ему, что когда корвет уйдет, туземцы обязательно нападут на дом в Гарагасси и убьют всех троих. Туй показал на корвет, неподвижно стоявший на ослепительно синей воде залива, затем на далекий горизонт и махнул рукой. После этого он ткнул поочередно своим черным пальцем Миклуху-Маклая, Ульсона и Боя, а затем вниз, к земле. Убедившись, что его понимают, Туй показал на лес, произнес названия нескольких соседних деревень и сделал вид, что выходит из леса и начинает рубить хижину. Это означало, что туземцы названных деревень придут и разрушат жилище путешественника. Потом Туй выпрямился, отставил одну ногу назад, закинул правую руку над головой, как будто бросая копье, подошел к Миклухе-Маклаю, несколько раз ткнул его пальцем в грудь, полузакрыл глаза, открыл немного рот и, высунув кончик языка, принял положение человека, падающего на землю. Совершенно то же проделал он и с Ульсоном и Боем. Трудно было бы яснее изобразить участь, ожидавшую троих чужестранцев после ухода корвета.