Возвращайся! - Александр Аде

Все мы, горожане, хоть однажды да проходили под громадной ладонью Ильича. И убийца Кати Завьяловой и Снежаны когда-то наверняка пересекал тень от вытянутой исполинской руки…

Итак, шагаю по площади, по главному шумливому проспекту города, по пыльным, полусонным улочкам, застроенным старорежимными домишками. Потом двигаюсь мимо современных стекляшек и серых конструктивистских пятиэтажек.

Я направляюсь к дому Федора Иваныча.

Сегодня его дома нет: не иначе как с горя отправился на рыбалку. Ну да ладно, порасспрашиваю пока его вторую половинку. В конце концов, он – в самом прямом смысле слова – проспал убийство. К тому же вряд ли вообще что-то знает. А если и знает, не скажет. Старый лукавый пьянчуга. Такие мне известны. Он наверняка души не чает в своих лицедеях-любителях и никого не выдаст. Потому что они для старого режиссера – как родные дети. К тому же, разумеется, менты выудили из него все, что сумели и смогли. Не лучше ли поразведать за его спиной, у супружницы?

Впрочем, сначала нужно набиться в гости. А вот это проблема: о встрече я заранее не договаривался: дамочка бы просто-напросто меня отшила.

Она и ее творческий муженек обитают недалеко от центра, на четвертом этаже рядовой сталинской пятиэтажки. Дворик аккуратненький, зелененький, тенистый. Я побывал здесь вчера и произвел рекогносцировку.

Оказавшись во дворе, плюхаюсь на скамеечку и принимаюсь незаметно наблюдать за окнами режиссера.

На красивом балконе с беловатыми балясинами возникает режиссерская жена и принимается поливать цветы, такая серьезная, сосредоточенная, точно в том, чтобы поить растения водой, заключается смысл ее жизни. После чего скрывается за тюлевой занавеской, висящей в проеме балконной двери.

Потом снова появляется на балконе.

Летом все почему-то выглядит пустяковым, несерьезным, опереточным. И сама жизнь кажется не шекспировским театром, а прожаренным на солнце балаганом. Ощущая себя скоморохом в этом грандиозном зрелище, встаю со скамеечки, задираю голову, словно вижу кого-то на крыше, и кричу изо всех сил:

– Ага… Вот так… Ближе… Во-во, в самый раз!

Она тоже запрокидывает голову, пытаясь понять, кому это я ору, потом уставляется на меня.

А я продолжаю вопить и махать рукой. И, честное слово, ребятишкам из «Гамлета и других» можно брать у меня уроки актерской игры, настолько я по-станиславски убедителен.

Я почему-то уверен, что шустрая хозяйственная жена Федора Иваныча – из породы любопытных и говорливых. И отгадываю.

– Что это вы там делаете? – кричит она, чуть перегнувшись через перила балкона.

– А? – делаю вид, что не расслышал. – Вы о чем?

– Делаете, спрашиваю, чего? – кричит она, сложив ладошки рупором.

Ее голос разносится по пустынному двору.

– Интернет устанавливаем! – сообщаю тем же способом. И обращаюсь к невидимому напарнику: – Сейчас поднимусь к тебе!

– А вы не можете заглянуть в нашу квартиру? – просит она. – В двадцать девятую.

– Двадцать девятую? – переспрашиваю я. И, поразмыслив, соглашаюсь. – Минут через двадцать закончим, зайду.

Пересекаю двор, дожидаюсь, когда из дверей вываливается пацаненок с велосипедом, неторопливо поднимаюсь по широкой полутемной лестнице на четвертый этаж и звоню в дверь режиссера. Жена Федора Иваныча отворяет дверь.

На ней голубенький халатик и аккуратненький передничек – красный в белый горошек. Ростика она небольшого, но скроена крепко, основательно, такую никакой цунами не свалит. Лет ей под пятьдесят. Вполне стандартная, не красива и не уродлива. Приятна.

– Я что хотела узнать. У нас с мужем нет компьютера. А говорят, очень полезная вещь. Скажите, если мы купим компьютер, сможем поставить себе интернет?

– Конечно, – заверяю я, – нет ничего проще.

– А как вы считаете, – льстиво спрашивает она, – оправдывает себя этот самый интернет? Все-таки немалые деньги нужно платить.

– Да как вам сказать… – многозначительно начинаю я.

И принимаюсь парить ей мозги. Наверное, я несу несусветную ахинею, но она слушает, затаив дыхание, время от времени задает наивные вопросы и смотрит так завороженно, точно я открываю перед ней волшебную страну.

– Мне вообще-то компьютер не нужен, – вздыхает она. – Это для мужа. Я люблю сериалы смотреть. Муж надо мной смеется, говорит, примитивные, для домохозяек. А мне нравится. Я и есть домохозяйка.

– А ваш муж разбирается в искусстве? – спрашиваю уважительно.

– Еще как! Он артист в нашем театре драмы, – хвастается она, – а еще режиссер в театре «Гамлет и другие».

– О, тогда все понятно – произношу с почтением. – А вы тоже артистка?

– Какое там, – женщина смеется, машет рукой. – Я больше четверти века в цехе проработала. Крановщицей. На всех сверху смотрела!

Смахивает с передника что-то незримое. Руки у нее сильные, округлые, не чурающиеся любой работы.

– Где же вы с мужем познакомились? – удивляюсь я. – В театре, что ли?

Она окидывает меня мгновенным взглядом.

– У вас найдется немного времени? – Ей явно хочется поговорить.

– Немного – найдется.

– Тогда я вас покормлю. Не обедали?

– Нет еще, – позволяю себе сдержанно улыбнуться.

Она расцветает.

– Вот и хорошо. А то муж рыбалить отправился, а мне одной скучно. Я ведь почему компьютер купить хочу. Мой благоверный немножко любит… это… – она щелкает себя по короткой шее. – Вот и думаю как-то его отвлечь. Пускай уж лучше интернетом занимается…

Мы сидим за кухонным столом. Я хлебаю борщ. Жена Федора Иваныча съедает ложку, вторую, потом складывает руки на животе и начинает:

– Расскажу, как мы с мужем познакомились. Я работала в цехе – пришла семнадцатилетней пацанкой. Сначала была уборщицей, а потом подучилась, стала крановщицей. Так до самой пенсии и отмантулила.

– Вы пенсионерка?

– Так я же в литейном горбатилась, вот и ушла по горячей сетке. А Федя был электриком. И в самодеятельности участвовал. И так ему это нравилось, что пойдем вечером в театр, в оперный или в драматический, – сидит Федя ну точно заколдованный, не шелохнется. А потом только о спектакле и говорит. Так ведь каждую деталюшку заметит – и объяснит, почему именно так, а не иначе.

Как поженились, я ему сразу сказала: «Иди, учись на артиста». – «А кто будет деньги зарабатывать?» – спрашивает Федя. А сам, голубчик, от радости так и засиял. – «Ничего, – отвечаю, – как-нибудь на мою зарплату проживем. С голоду не помрем. А твоя судьба – сцена. Двигайся по этому пути – иначе будешь потом проклинать и себя, и меня». Тогда он говорит: «Я коммунист, в бога не верю, но клянусь всем самым-самым, что есть на свете, за этот твой поступок никогда от тебя не уйду! Даже если в меня влюбится сама Татьяна Самойлова – не брошу, не предам!»

– И сдержал слово?

– Сдержал! – заявляет она торжественно.

– А втихушку не изменял? – игриво интересуюсь я.

Она краснеет от неловкости и негодования.

– Постыдились бы произносить такое! Федя – человек честный. Я всегда ему свято верила. Кто я такая, если рассудить – домашняя клуня. А он артист. И даже режиссер. Элита. Другой бы на его месте точно меня бросил. Нужна я ему, рядом вон сколько красивых и знаменитых. А Федя остался мне верным. За это я всегда буду ему благодарна!

Она даже соединяет ладошки, точно молясь невидимому богу.

Похоже, она действительно боготворит своего муженька. А между тем Федор Иваныч исполнял в драмтеатре второстепенные или третьестепенные роли, а в последние годы у него и вовсе нет никаких ролей. Не востребован – и от этого пьет. Видимо, режиссерство в самодеятельном «Гамлете», хоть и тешит самолюбие, не заменяет даже ролишку без слов на профессиональной сцене.

– Извините, если обидел… Кстати, вы не назвали свое имя и отчество…

– Чего уж там, зовите попросту, Валентиной. А вы хорошо с женщинами разговариваете. Деликатно.

– Вы меня захвалите, Валентина. Если так, признаюсь в своей слабости: люблю рассматривать семейные альбомы, узнавать чужую жизнь. Ваши дети, конечно, уже взрослые?

Покраснев, она признается, что детей у нее нет. Не дал Бог. И добавляет с простодушной откровенностью:

– Федя очень хотел иметь ребеночка. Мы даже думали взять из роддома. А потом как-то… Страшновато стало. А вдруг эти… гены окажутся не те…

Внезапно она вытаращивается на меня, и на ее лице появляется странное выражение, которое расшифровываю, как борьбу между желанием рассказать и страхом сболтнуть лишнее.

И жажда высказаться побеждает.

– Вообще-то, – говорит Валентина, – я у Феди вторая жена. С первой он расстался. У него и ребенок есть. Дочка.

Вот те и на! Казалось бы, тихая чета правильных маленьких человечков: Федя и Валя, достойно доживающая положенный срок, какие еще скелеты в шкафу? А они есть – и загадочно побрякивают костями.

А, была не была, спрошу!

– Извините, Валентина. Если вопрос покажется бестактным, можете не отвечать… Почему ваш муж ушел от первой жены?