Сказание о Сибирякове - Л Новиков

Боцман шел следом за Валей, указывая дорогу. Он ступал осторожно, словно впереди него шагал не человек, а хрустальная ваза. Андрей Тихонович про себя отметил: "Зачем таких на корабль посылают, да еще в самое пекло? Ветер подует - снесет как былинку с палубы".

Санчасть размещалась в небольшой каюте, очень чистенькой и светлой. Валя осталась ею довольна. Боцман авторитетно заявил:

- Вот тут и будут ваши апартаменты, а больных у нас не водится, не положено.

- Ну и хорошо, - сказала девушка.

Каюта врача, такая же опрятная, как и лазарет, оказалась рядом.

Весть о том, что на пароходе появился новый врач, что это девушка, да еще симпатичная, мигом облетела судно. И сразу, откуда ни возьмись, появились "больные". Люди шли к доктору с каждой царапинкой: "Болит - мочи нет!" Валя всех внимательно выслушивала, осматривала и щедро смазывала царапины йодом. Матросы тут же начинали уверять, что им полегчало. Она улыбалась, понимая шутку, и говорила:

- Вот видите.

К вечеру добродушный боцман обнаружил, что добрая половина матросов "заболела", ходят забинтованные. Даже Юра Прошин пришел познакомиться с доктором. Пришлось бедному парню проглотить таблетку от "боли в животе". Боцман не выдержал такого "безобразия" и отправился к лазарету навести порядок. Там он застал нескольких матросов. Увидев Павловского, они, казалось, присмирели, но несколько пар глаз лукаво смотрели на боцмана: теперь только и жди, что начнут сыпаться хлесткие остроты.

- Чего уставились, ребята? Шли бы лучше отдыхать, коли с вахты сменились.

- Да мы ничего, - ответил за всех кочегар Матвеев. - Давно не болели, вот и охота с доктором познакомиться.

- Да и вы никак тоже прихворнули? - сочувственно спросил боцмана Саша Новиков. - Может, у вас под ложечкой засосало? Али животик заболел?

- Нет, у боцмана аппетит пропал, - снова сказал Матвеев, - Осунулись вы, Андрей Тихонович. Так мы вас вне очереди. Не стесняйтесь, у доктора есть чем аппетит поднять! Эх, забористый спиртик, говорят, у медицины.

Сдержаться уже никто не мог, все раскатисто гоготали. Боцман, который старался оставаться серьезным, в конце концов не выдержал, махнул рукой:

- А ну вас к шутам! - и поспешил убраться с глаз долой.

Не вошел он тогда в кабинет к врачу, но все равно вскоре по палубам уже гулял рассказ, как "боцман лечиться, ходил".

За день до отхода в рейс капитан распорядился отпустить всех, кто просился, на берег. Возвращались на судно, лишь когда забрезжил рассвет. В сиреневом тумане на мокром бетоне причала группами стояли люди. Моряков пришли проводить родные, друзья, подруги. Грустно провожать корабль в любое время, а в военное особенно. У многих женщин в руках платочки, нет-нет и приложат к глазам. Только жены поморов не плакали. Они свое горе выплачут потом, дома, наедине. Исстари так повелось у поморов, у соломбальцев - особая это порода людей.

На "Сибирякове" было много соломбальцев: Павловский, Вавилов, Сафронов, Гайдо, Котлов, Малыгин. С родными прощались они молча, как бы стыдясь показать свои чувства.

Соломбальцы - люди двужильные, крепкие. Говорят они мало, и если уж говорят, то дельно, спокойно, заранее взвесив каждое слово. Потомственные северные моряки, они беззаветно любят Арктику и, как никто, умеют видеть и понимать ее красоту.

Интересна история Соломбалы, поселка, некогда выросшего на острове между Северной Двиной и Маймаксой. Большой знаток и исследователь Севера А.Максимов в середине прошлого века записал предание о том, почему поселок получил такое странное название.

Однажды царь Петр I гулял в этих местах и увидел убирающих хлеб крестьян и крестьянок. Посмотрел государь на живописные и яркие группы жнецов, на их дружную работу и надумал устроить им пир тут же, на открытом воздухе. Царь велел снести с поля снопы, из высоких сделать столы и покрыть их белоснежными скатертями, а короткие положить вместо стульев.

Импровизированный бал состоялся. Было шумно и весело. Государь, довольный своей выдумкой, сказал: "Вот настоящий соломенный бал!" Выросший позднее на этом месте поселок, будто в память пира, и стали называть "Соломбала". А поселились в нем рабочие верфи и моряки.

С наступлением навигации Соломбала пустела: мужчины отправлялись в суровые моря. Так повелось издавна, и хоть иную жизнь принес в бедный поморский поселок Великий Октябрь, многие традиции остались нерушимыми...

Туман рассеялся, на голубое небо выкатилось солнце, обещая погожий день. Оно осветило суда, причал. Здесь веяло томительным ожиданием разлуки. Вахтенный приказал экипажу подняться на судно: до отхода осталось всего несколько минут. Теперь моряки переговаривались с родными, перегнувшись через борт.

Дает последние напутствия сыну мать Юры Прошина. Она не скрывает слез. Убеждает взять какой-то пакет, тот машет руками: дескать, не надо. А рядом с Прошиной стоит Мария Петровна Бочурко. Сколько раз вот так приходила она к кораблю помахать платком на прощанье мужу и всегда не могла сдержаться, чтобы не всплакнуть, хоть и сердился на нее за это муж. И сейчас из глаз сами собой бегут слезы, не удержать их. Да и нужно ли? Выплачется женщина, и легче станет. Маленькая Нонна не плачет, а лишь таращит глазенки на людей, на пароход, где стоит папа.

Семена Никифоренко провожала невеста, работница пароходства Галя Коренева. Они растерянно стояли у трапа, не находя нужных слов. Галя глубоко вздыхала: надолго уезжает Семен, свадьбу пришлось отложить.

- Ты, Сеня, скорей возвращайся, - наконец промолвила она, хотя и хорошо понимала, что срок дальнего путешествия не зависит от желания жениха.

Когда прозвучал гудок "Сибирякова", Никифоренко торопливо обнял невесту и крепко поцеловал ее в губы. Ступив на трап, Семен вдруг, спохватившись, поспешно полез в карман. Вытащил фотокарточку и, перегнувшись через перила, протянул Гале.

- Чтоб не забыла!

- Не забуду, Сеня!

Только Качараву, Валю Черноус да Анатолия Шаршавина никто не провожал. Анатолий Алексеевич, как и положено капитану, руководил отходом судна. Валя притихла у перил, вся сжалась в комочек. Наверное, думает сейчас о маме. Как потерянный бродит по кораблю Анатолий, муторно на душе. А еще вчера он был весел, хвастался своей новой трубкой и всем предлагал пососать, чтобы быстрее обкурилась. Моряки охотно дымили чужим табачком. Целый день трубка ходила по кругу. Лишь Валя восстала против этого старого индейского обычая. Сделав строгое лицо, она сказала:

- Товарищ Шаршавин, это негигиенично!

А сегодня всем не до трубки было, да и самому Анатолию тоже не очень хотелось курить. Его мысли унеслись далеко, в Тикси. Мучительно захотелось, чтобы и его провожали, чтобы рядом была Нина. Защемило у парня сердце. Он отошел на другую сторону корабля, стал глядеть за борт, где плескалась тихая вода, равнодушная к человеческому горю и радости.