Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1 - Сборник статей

На следующий день после очередной выходки лейтенанта, 3 декабря 1913 года, рейхстаг в Берлине обсуждал события в Цаберне. Несколько ораторов осудили деяния Форштнера и покрывавшего его Ройтера, выступили против милитаристской диктатуры в Эльзасе.

Канцлер Германии Теобальд фон Бетман-Гольвег оказался в безвыходном положении. Он, юрист, административный чиновник и многолетний министр внутренних дел, должен был теперь заявить, что военные нарушили закон, однако боялся реакции кайзера Вильгельма II, для которого военные оставались элитным отрядом рейха. Все это грозило ему отставкой. И канцлер начал лавировать. Он сначала осудил поведение Форштнера и Ройтера, а потом сразу же заявил, что, несмотря на это, «Королевская мантия» должна быть защищена от вражеских происков бунтарей. Эти маневры Бетмана разозлили депутатов, и в зале начался шум.

Но окончательно взбесило депутатов выступление военного министра Эриха фон Фалькенгайна, который утверждал, что только «оголтелые бунтовщики» совместно со «злокозненными органами печати» несут ответственность за эскалацию насилия в Цаберне, и проступки Форштнера – мелочь по сравнению с «систематическими издевательствами над военнослужащими и попытками чинить препятствие их рядовой службе, имеющими целью добиться незаконного влияния на решения компетентных органов».

Речь Фалькенгайна вызвала в зале бурю. Лидер социал-демократов и будущий основатель НСДПГ Георг Ледебур крикнул министру: «Вы здесь творите то же самое, что и Форштнер в Цаберне!»

Депутат Константин Ференбах, который позднее займет пост канцлера, неожиданно процитировал слова из «Фауста» Гёте: «Все быстротечное символом станет, невыразимое явью нагрянет» и экспансивно добавил: «Военные точно так же подчиняются закону и праву, и если мы в государстве поставим военную силу вне закона и отдадим гражданское население на милость военных, то, господа – Германии конец! Тогда для германского рейха черной меткой станет именно этот день – третье декабря 1913 года».

Следующий день начался с того, что члены социал-демократической фракции указали канцлеру Бетман-Гольвегу на некоторые расхождения его речи с выступлением военного министра и потребовали от канцлера прояснения его позиции. Бетман-Гольвег совершил роковую ошибку, заявив: «Я полностью согласен с военным министром».

Рейхстаг взорвался криками возмущения, а Народная партия потребовала выразить канцлеру недоверие. Запрос был удовлетворен 293 голосами против 54. Впрочем, для Бетман-Гольвега это был еще не конец: согласно конституции 1871 года в отставку его мог отправить только император. Но парламентское большинство, настроенное против него, сильно подорвало его репутацию и свидетельствовало о национальном кризисе.

Парламентарии ждали реакции кайзера, который в это время находился в Донауэшингене со своим другом, принцем Фюрстенбергом. Там его окружали военные, и он подвергался их влиянию. Естественно, цабернские события кайзеру преподносились односторонне. Генерал Даймлинг отправил императору предвзятый отчет о происходящем в Эльзасе, и Вильгельм был вполне удовлетворен этим документом, а на докладе графа Веделя, в котором содержалась критика военных, сделал насмешливые пометки на полях.

5 декабря Вильгельм II встретился в Донауэшингене с Бетман-Гольвигом, Фалькенгайном, Веделем и Даймлингом. О чем они говорили, не сообщалось, но результат этого совета был доведен до сведения общественности: два батальона пехотного полка № 99 выводились из Цаберна и переводились на военный полигон. От этого немало пострадали интересы гостиничных хозяев, торговцев и ремесленников Цаберна, поскольку большая часть их потенциального дохода была сокращена.

В ходе обсуждений в Донауэшингене было решено как можно скорее провести заседание военно-полевого суда по рассмотрению инцидента.

Судебный процесс против Форштнера состоялся 19 декабря 1913 года в Страсбурге. Рассматривался только случай вооруженного нападения в Деттвайлере 2 декабря. Военный судья приговорил лейтенанта за умышленное нападение на гражданское лицо и незаконное использование оружия к 43 дням заключения. Однако лейтенант даже этот кратковременный срок не отсидел до конца. Он подал апелляцию, и тот же суд выпустил его на свободу досрочно – уже 10 января 1914 года. Формулировка суда всех изумила: лейтенант вовсе не угрожал оружием и не совершал нападения, а действовал в рамках необходимой самообороны. Газеты тут же высмеяли героя, оборонявшегося с оружием и в составе целой команды против одного безоружного хромого парня. Лейтенанта назвали «тряпкой» и «полным ничтожеством».

Форштнер был отпущен в тот самый день, когда состоялся суд над Ройтером. Полковника обвиняли в узурпации власти и незаконном лишении свободы гражданских лиц. Почетный мэр Цаберна Луи Франсуа Кнёпфлер назвал суд над полковником фон Ройтером «позорной пародией на судебное разбирательство, в которой все принципы права были выброшены за борт». Ройтер был оправдан на том основании, что прусский кабинет министров в 1820 году издал приказ «относительно взаимных обязанностей военных и гражданских властей в фортах и гарнизонных городах». Эти приказы не были опубликованы и являлись «Положением о применении оружия» для внутреннего пользования, включенным в устав в 1898 году. Эрнст Рудольф Хубер назвал это положение «неконституционным и, следовательно, незаконным». Известный правовед Литцт сказал в 1914 году в рейхстаге, что этот документ является недействительным. Последствием Цабернского инцидента стало новое служебное распоряжение кайзера от 19 марта 1914 года об использовании оружия военными.

При этом прусская военная юстиция не избежала двойных стандартов. Ройтера оправдали, Даймлинга оставили на его посту, а троих новобранцев, поставивших газеты в известность о нарушении устава Форштнером, арестовали и 11 декабря 1913 года осудили за «разглашение государственной тайны» на сроки от трех до шести недель.

Губернатор Ведель был снят со своего поста и заменен на министра внутренних дел Пруссии Йохана фон Дальвица, авторитарного чиновника и человека консервативных взглядов. 31 января 1914 года отправили в отставку и государственного секретаря министерства Эльзаса Гуго Цорна фон Бюлаха, вместо которого прислали потсдамского советника Зигфрида фон Рёдерна.

Но судьбе уже не было никакого дела ни до прусских военных интересов, ни до двойных стандартов правосудия. Апелляция и пересмотр приговора уже не имели никакого значения, потому что через несколько месяцев началась Великая война, и виновник этих событий лейтенант Форштнер, направленный в 67-й пехотный полк, был убит на русском фронте.

Куда более удивительной оказалась судьба другого героя этой истории, сурового генерала Бертольда фон Даймлинга, ратовавшего за честь и престиж прусской армии. В результате Великой войны он превратился в убежденного пацифиста и демократа, одного из руководителей Friedensgesellschaft – Немецкого мирного общества.

Так нарушения прав человека в одной провинции привели к политическому кризису целого государства, а патриотизм жителей Эльзаса, отказавшихся воевать на стороне немцев – к возвращению этой территории Франции в результате Версальского договора. В данном случае прецедент общественного отказа привел к позитивному результату для угнетенного меньшинства. Позднее, уже в годы Второй мировой войны, Эльзас и Лотарингия вновь были заняты Германией, но ненадолго – как и вся оккупированная гитлеровцами и освобожденная союзными войсками Европа.

Марианна Сорвина

События в Инсбруке

Сироты древней империи

Австрия в начале XX века была одним из тех многонациональных имперских образований, которым в недалеком будущем предстояло стать и главной проблемой и главной жертвой обновляющейся Европы. Пребывая в состоянии перманентного кризиса – парламентского, национального, образовательного, – она вынуждена была бороться со всеми этносами, входившими в ее состав. То был беспрецедентный случай, когда имперская власть в стране оказалась вненациональной – никому не симпатизировавшей и никому не симпатичной. Детей у империи не было – одни приемыши и сироты. Правительство на рубеже XIX и XX веков составлялось из уроженцев славянских областей – Богемии, Моравии, Польши, делалось это с целью заручиться поддержкой славянского большинства в парламенте. Немецкая группа в немецкоязычной стране превратилась в притесняемый этнос. Австрийские немцы считали себя не титульной нацией, а национальным меньшинством, отколовшимся от своей исторической родины – Германии. Такие настроения были характерны и для Тироля, самостоятельного географического, исторического и культурного образования. По традициям и языку Тироль тяготел к католической Баварии.