Неизвестная война. Правда о Первой мировой. Часть 1 - Сборник статей

Чудом международной дипломатии удалось предотвратить начало военных действий, и германская пресса в 1904 году писала, что это был тот самый случай, когда «закон смог призвать ведущие европейские державы к порядку, не вредя при этом их самолюбию»[40].

У Германии был в этом конфликте свой интерес. Через несколько дней после происшествия, 15 октября 1904 года, кайзер направил русскому императору предложение совместно положить конец английским провокациям и образовать союз, в который следует включить и Францию. Николай II, напуганный возможностью войны с Англией, ответил кайзеру согласием, и тот прислал сентиментальное письмо и три написанные совместно с канцлером фон Бюловом статьи договора. Царь посоветовался с министром иностранных дел Ламздорфом и ответил Вильгельму II, что должен внести в договор поправки и хотел бы предварительно обсудить его с французской стороной. После этого раздосадованный кайзер в письме фон Бюлову назвал русского царя «тряпкой» и выразил опасения, что текст договора из-за «бесхребетности» этого «царя-батюшки» попадет в английские и французские газеты, а Германия станет посмешищем.

Промышленники Германии смотрели на это дело с практической точки зрения: их вполне устраивало мирное разрешение конфликта, поскольку летом 1904 года Германия подписала с Россией торговый договор и снабжала эскадру Рожественского углем. Германские условия, предложенные главой компании Hamburg Amerika Linie Альбертом Баллином[41], подходили России больше чем французские[42]. А Баллин еще и выступал вплоть до Первой мировой войны жестким конкурентом английского судоходства[43].

Конечно, Баллина и немецких торговцев вполне удовлетворило официальное требование Германии от 29 ноября 1904 года о вооруженной помощи со стороны России в случае, если Англия воспрепятствует поставкам немецкого угля: такой документ обеспечивал германским предпринимателям торговые гарантии.

В то же время военный союз России с Германией совершенно не устраивал французов, желавших сближения России с Англией против Германии. Именно поэтому Франция стала самым активным действующим лицом в улаживании инцидента, а в качестве штаб-квартиры следственной комиссии предложила Париж.

Впоследствии говорилось и о том, что «очень удачно выступил в роли посредника французский посол в Лондоне Камбон, благодаря которому зловещий инцидент был счастливо устранен и судьба мира спасена»[44].

Поль Камбон был послом в Лондоне с 1898 года. В столице Великобритании он быстро стал авторитетной политической фигурой, в 1904 году активно участвовал в переговорах между Великобританией и Францией, а позднее, в 1912–1913 годах, представлял Францию на Лондонской конференции по вопросу о Балканских войнах. Когда началась Первая мировая война, Поль Камбон обеспечил поддержку британской интервенции со стороны Франции.

Через неделю после инцидента, 16 октября, Поль Камбон явился к статс-секретарю иностранных дел Британии лорду Ленсдауну и сказал, что «сердечное согласие» (именно так переводится слово «Антанта») Англии и Франции не переживет нападения Англии на Россию, как союзницу Франции. По словам посла, в случае такого исхода дела лондонские банки лишатся французских вложений, а это вызовет финансовый обвал в лондонском сити. Британский долг в полтора миллиарда франков напугал Ленсдауна и побудил последовать советам Камбона.

Последовала советам французов и Россия, которая с лета 1904 года задолжала Франции 300 миллионов рублей. Поль Камбон мог ощущать себя победителем, как, впрочем, и вся французская дипломатия. Британский политик Гаральд Николсон называл Камбона «идеальным дипломатом»[45] и писал, что он был «на редкость терпелив»: «Стремящийся к примирению, неизменно скромный, исключительно лояльный, он всегда был готов действовать. Его исключительная способность выбирать подходящий момент, его тонкое понимание обстановки, достоинство его манер сделали его человеком всеми уважаемым и пользующимся всеобщим доверием».

Брат французского посла Жюль Камбон позднее, в 1925 году, с гордостью писал, что «накануне войны 1914 года ни одна страна не имела лучшей дипломатии, чем Республика»[46].

В столице Франции была создана международная комиссия (ее еще называли «третейским судом»). В ее состав вошли пять адмиралов разных национальностей – Берман фон Спаун (Австро-Венгерский флот), Франсуа Фурнье (Французский флот), Федор Васильевич Дубасов (Российский флот), Льюис Энтони Бьюмонт (Британский флот) и Чарльз Генри Дэвис (Флот США). В работе комиссии принимал участие имперский чиновник России М. Неклюдов.

В ходе обсуждения Дубасов высказал особое мнение о том, что среди судов рыболовной флотилии был и японский миноносец, который скрылся с места происшествия (пункт 13). Патриотическая позиция и успешное разрешение инцидента принесли Дубасову место в свите русского императора и чин генерал-адъютанта.

В финальном отчете содержалось 17 пунктов[47]. Помимо уже известных обстоятельств, там упоминалось свидетельство капитана британского судна Zero, зафиксировавшего время прохождения кораблей эскадры мимо его борта: он «рассмотрел их достаточно внимательно и позднее узнал их по описанию», а «результаты его наблюдений в целом согласуются с докладом адмирала Рожественского» (пункт 4).

Отмечалось, что большинство членов комиссии не считали приказы Рожественского «чрезмерными во время войны, и особенно в тех обстоятельствах, которые адмирал Рожественский имел все основания считать очень тревожными», так как «в тот момент даже для него невозможно было проверить точность предупреждений, которые он получил от агентов своего правительства» (пункт 8). Рыболовецкая флотилия в отчете описывалась как «тридцать маленьких судов, растянувшихся на территорию в несколько миль»: здесь напрашивается вывод, что причиной недоразумения могла стать такая разбросанность судов, принадлежность и назначение которых невозможно было установить.

Формулировки первого независимого суда, расследующего военный инцидент, представлялись далекими от языка следственных действий. Так, параграф 9 – «ночь была довольно темная, с низким туманом и частичным помутнением воздуха. Луна изредка показывалась между облаками. Умеренный ветер дул с юго-востока» – вызывал ассоциации с пейзажной лирикой британской «Озерной школы», а не с юридическим документом военно-морской комиссии.

Еще удивительнее звучит параграф 15: «большинство членов комиссии полагает, что никаких миноносцев в этом районе не было», однако «продолжительность огня с борта была большей, чем это было необходимо».

Такой вывод не кажется логичным: во-первых, комиссии следовало опираться на факты, а не на предположения большинства ее членов, и, во-вторых, если действительно допустить, что никаких миноносцев не было, то о каком превышении продолжительности огня может идти речь.

В пункте 11 указывалось, что «ответственность за эти действия и разрушения, которым подверглась рыболовная флотилия, несет адмирал Рожественский», и в пункте 13 также подтверждалось, что приказ об открытии огня был «не оправдан». Зато в пункте 15 уполномоченные единогласно признавали, что «адмирал Рожественский с начала и до конца инцидента лично сделал все, что мог, для предотвращения нападения предполагаемого неприятеля, который и был обстрелян с эскадры». Столь же противоречиво выглядело заключение комиссии (пункт 17), признавшее Россию виновной в произошедшем инциденте и одновременно снявшее с нее обвинение в «порочащих моряков действиях».

Совершенно очевидно, что в этом вопросе международная комиссия стала заложницей вечного правового прецедента, касающегося исполнения военного приказа. Международное право никогда не было последовательным в этом вопросе, особенно обострявшемся в моменты военных конфликтов. В то время как русские юристы уже со второй половины XIX века подвергали сомнению положение об исполнении военного приказа как о смягчающем обстоятельстве, мировая практика была менее критична в этом вопросе, ссылаясь на условия военного времени. В тот момент сомнения комиссии и снисходительное отношение к воюющим морякам даже сыграли на руку Российской империи.

Учитывая истинную цель международной комиссии, едва ли стоит предъявлять ей претензии. В условиях Северного моря невозможно было провести расследование. Еще меньше этому способствовала военная обстановка, тем более что команда, отправлявшаяся воевать, не присутствовала на дознании: на следствии присутствовало лишь несколько моряков. Отсюда и пестрящие в документе сослагательные глаголы, вводные обороты (видимо, по всей вероятности) и вопросительные формы (какое-то судно, какой-то офицер). Многие выводы выглядят чисто формально, рекомендательно. Целью комиссии было не расследование, а улаживание инцидента, и она этой цели достигла, предписав Рожественскому и его отряду спокойно воевать дальше, а российскому правительству – выплатить штраф и пенсии пострадавшим.