Маленькая жизнь - Ханья Янагихара

Он ожидал увидеть подземелье – скользкое, с потеками сырости, но это и правда была спальня с матрасом, заправленным простыней и накрытым одеялом, а под матрасом лежал синий круглый коврик; вдоль левой стены тянулись полки из такой же необработанной древесины, из какой была сделана лестница, и на них стояли книги. Пространство заливал агрессивный, безжалостный свет, знакомый ему по больницам и полицейским участкам, а в верхней части дальней стены было прорезано небольшое окно, размером примерно со словарь.

– Я оставил тебе одежду, – сказал мужчина, и он увидел, что на матрасе сложена рубашка, спортивные штаны, а еще полотенце и зубная щетка. – Туалет вон там, – добавил он, показывая на дальний правый угол комнаты.

И он двинулся обратно.

– Подождите! – крикнул он вслед мужчине, и тот остановился посреди лестницы, а он, чувствуя на себе его взгляд, стал расстегивать рубашку. Что-то изменилось в выражении лица мужчины, и он поднялся еще на несколько ступеней.

– Ты нездоров, – сказал он. – Сначала тебе надо поправиться. – И ушел, и дверь за ним захлопнулась.

Он спал в ту ночь – потому, что делать больше было нечего, и потому, что очень устал. На следующее утро он проснулся и почувствовал запах еды; он с трудом встал, медленно поднялся по лестнице и на верхней ступени обнаружил пластиковый поднос, а на подносе – тарелку с омлетом, два кусочка бекона, булочку, стакан молока, банан и такую же белую таблетку, как накануне. Он недостаточно твердо держался на ногах, чтобы отнести все это вниз и не уронить, поэтому съел еду и проглотил таблетку прямо там, сидя на ступеньке из необработанного дерева. Немного передохнув, он встал, чтобы открыть дверь и отнести поднос на кухню, но ручка не поворачивалась – дверь была заперта. В нижней части двери было прорезано небольшое квадратное отверстие – для кошки, предположил он, хотя кошки он не видел, и он приподнял резиновый клапан и сунул туда нос.

– Простите? – крикнул он. Он сообразил, что не знает, как зовут мужчину, что было нормально – он никогда не знал, как их зовут. – Эй? Простите? – Но ответа не было, и по тишине дома он догадывался, что остался один.

Он должен был бы запаниковать, испугаться, но он не чувствовал ни паники, ни испуга, только тягостную усталость, так что он оставил поднос на верхней ступеньке, медленно спустился вниз, забрался в постель и снова уснул.

Он дремал весь этот день, а проснувшись, увидел, что мужчина снова стоит и смотрит на него, и резко сел.

– Ужин, – сказал мужчина, и он последовал за ним наверх, все в той же чужой одежде, которая была широка ему в талии и коротка в руках и ногах, потому что своей одежды он не нашел. Мои деньги, подумал он, но от общей растерянности его мысль на этом остановилась.

Он снова сидел в коричневой кухне, и мужчина дал ему таблетку, и тарелку с коричневым мясным рулетом, и горку картофельного пюре, и брокколи, и поставил другую тарелку себе, и они приступили к ужину в тишине. Тишина его не беспокоила – обычно он только радовался, – но молчание мужчины было похоже на созерцание: так кошка сидит и смотрит, смотрит, смотрит так неотрывно, что ты не знаешь, что она видит, а потом вдруг прыгает и что-то прижимает лапой.

– А вы какой доктор? – осторожно спросил он, и мужчина взглянул на него.

– Психиатр, – сказал доктор. – Знаешь, что это такое?

– Да, – сказал он.

Мужчина снова издал свой характерный звук.

– Тебе нравится быть проституткой? – спросил он, и у него отчего-то защипало в глазах, но он сморгнул, и слез больше не было.

– Нет, – сказал он.

– Тогда почему ты этим занимаешься? – спросил мужчина, и он помотал головой. – Отвечай, – сказал мужчина.

– Не знаю, – ответил он, и мужчина хмыкнул. – Это то, что я умею, – сказал он наконец.

– И хорошо у тебя получается? – спросил мужчина, и он снова почувствовал резь в глазах и долго молчал.

– Да, – сказал он, и это было худшее признание в его жизни, слово, которое далось ему тяжелее всего.

Когда они поели, доктор снова препроводил его до двери и так же, как накануне, подтолкнул внутрь.

– Погодите, – сказал он, когда мужчина закрывал дверь. – Меня зовут Джои. – И когда мужчина ничего не сказал, а только продолжал смотреть на него, добавил: – А вас?

Мужчина по-прежнему смотрел на него, но теперь, подумал он, почти улыбался или, по крайней мере, на его лице собиралось проступить какое-то выражение. Но так и не проступило.

– Доктор Трейлор, – сказал мужчина и затем быстро захлопнул дверь, словно эта информация была птицей, которая улетит, если ее не запереть там, внизу, вместе с ним.

На следующий день ему было не так больно, температура спала. Встав, он понял, что все еще очень слаб, но, шатаясь и хватая воздух руками, все-таки удержался на ногах. Он подошел к книжным полкам, изучил книги – они были в мягких обложках, распухшие от жары и влажности, и сладко пахли плесенью. Он нашел «Эмму», которую читал на занятиях в школе перед побегом, и медленно поднялся по лестнице, прихватив книгу с собой, а на верхней ступеньке сел, нашел место, где остановился, и стал читать, потихоньку поглощая завтрак с очередной таблеткой. На этот раз на подносе был еще сэндвич, завернутый в бумажное полотенце с мелкой надписью «Обед». Поев, он спустился с книгой и сэндвичем и, лежа в постели, осознал, как ему не хватало чтения, как благодарен он был за эту возможность на время покинуть свою жизнь.

Он опять поспал, опять проснулся. К вечеру он чувствовал себя очень усталым, боль частично вернулась, и когда доктор Трейлор открыл дверь, ему понадобилось много времени, чтобы взобраться наверх. За ужином он ничего не сказал, и доктор Трейлор тоже молчал, но когда он предложил помочь доктору Трейлору с мытьем посуды или готовкой, доктор Трейлор взглянул на него и сказал:

– Ты нездоров.

– Мне лучше, – сказал он. – Я могу помочь вам на кухне, если хотите.

– Нет, ты нездоров, – сказал доктор Трейлор. – Ты больной. Нельзя, чтобы больной прикасался к моей еде.

И он униженно опустил глаза.

Наступила тишина.

– Где твои родители? – спросил доктор Трейлор, и он снова помотал головой. – Отвечай, – сказал доктор Трейлор, и на этот раз он был раздражен, хотя голос так и не повысил.

– Не знаю, – промычал он, – у меня их никогда не было.

– Как ты стал проституткой? – спросил доктор Трейлор. – Сам начал или кто-нибудь тебе помог?

Он сглотнул, чувствуя, как еда в животе превращается в замазку.

– Кто-то помог, – прошептал он.

Наступила тишина.

– Тебе не нравится, когда я называю тебя проституткой, – сказал мужчина, и на этот раз он сумел поднять голову и посмотреть на него.

– Нет, – сказал он.

– Я понимаю, – сказал мужчина. – Но ведь ты и есть проститутка. Впрочем, я могу звать тебя как-нибудь иначе: например, шлюха. – Он снова молчал. – Так лучше?

– Нет, – снова прошептал он.

– Значит, – сказал мужчина, – будешь проституткой, так? – И посмотрел на него, и он в конце концов кивнул.

Той ночью он обшарил всю спальню, ища, чем сделать порез, но в комнате не было ничего острого, вообще ничего, даже страницы книг были вспухшие и мягкие. Поэтому он впился ногтями в икры со всей силы, согнувшись, дрожа от усилия и неловкости позы, и в конце концов смог все-таки проколоть кожу, а потом, работая ногтями, расширить надрез. Ему удалось сделать всего три надреза на правой ноге, он очень устал и вскоре снова заснул.

На третье утро он чувствовал себя заметно лучше – к нему вернулись силы и готовность к действию. Он съел завтрак, почитал книгу, а потом отодвинул поднос, просунул голову в прорезь со шторкой и попытался пропихнуть туда плечи. Но плечи не пролезали ни под каким углом – он был слишком велик, а отверстие слишком мало, и в конце концов он был вынужден оставить эти попытки.

Отдохнув, он снова высунул голову в прорезь. Его взгляду открывалась гостиная слева и кухня справа, и он долго изучал обстановку. Все выглядело очень опрятным; по этой опрятности он делал вывод, что доктор Трейлор живет один. Вывернув шею, он видел слева лестницу, уводящую на второй этаж, и сразу за ней – входную дверь, но сколько на ней замков, видно не было. Главной особенностью этого дома была тишина: не слышалось ни тиканья часов, ни звука проезжающих машин или проходящих людей снаружи. Можно было представить, что дом летит через безвоздушное пространство, так тихо в нем было. Только прерывистое жужжание холодильника нарушало общий покой, но когда оно прекращалось, тишина становилась абсолютной.

Но даже такой безличный дом занимал его воображение: это был всего третий настоящий дом, в котором он оказался. Вторым был дом Лири. Первым был дом клиента, очень важного, по словам брата Луки, клиента, который заплатил сверху, потому что не хотел приходить в мотель. Тот дом, неподалеку от Солт-Лейк-Сити, был огромным, из стекла и песчаника, и брат Лука пришел с ним и спрятался в ванной – вся ванная была размером с типичный номер в их мотелях – рядом со спальней, где они с клиентом занимались сексом. Позже, став взрослым, он благоговел перед идеей дома, особенно собственного, хотя даже до Грин-стрит, и до Фонарного дома, и до лондонской квартиры он раз в несколько месяцев покупал интерьерный журнал – почитать про людей, которые проводили жизнь, делая свои прелестные дома еще прелестнее, и переворачивал страницы медленно, изучая каждую фотографию. Друзья над ним смеялись, но он не реагировал: он мечтал о том дне, когда у него будет собственное жилище и вещи, которые будут безусловно принадлежать ему.