Шпеер - Fanfics.me Magenta

— Мне ее жалко.

— Нашел, что жалеть! Задницу!

— Это моя любимая задница. Лучшая в мире. Вкусная, маленькая, кругленькая... Красивейшая и нежнейшая. Самое главное — моя.

— Ну да. Твоя. И все остальное, что к ней прилагается. А вдруг пригодится?

— Твоя щедрость восхищает, Гайяпотя.

— Севяся, как по-немецки жопа?

— Нет такого слова, шеф.

— Не ври!

— Хм... Если посмотрю, может, вспомню. Нет, так плохо видно.

— Очки дать?..

Зеркало в коридоре на мгновение отразило голого редактора Снейпа в круглых очках на кончике носа и повисшего на его плече Г. Дж, сграбастанного за попу крепкой мужской рукой.

Гарри расхохотался и поплыл в спальню, унесенный коварным Колдуном.

* * *

Потеряв чувство реальности, он лежал, распластавшись на животе и сминая пальцами одеяло. Вместо того, чтобы наброситься и растерзать его филейную часть, Северус уселся у него в ногах и гладил так бережно и приятно, что по венам Г. Дж. вместо крови струился растопленный мед.

Определенно, руки злодея были руками мага. Гарри мало смыслил в тонкостях массажа. Может, это и было настоящее колдовство — он был одновременно расслаблен и возбужден, погрузившись в такое чистое удовольствие, что то стонал, то мурлыкал, то тихо вздыхал, отзываясь на прикосновение поглаживающих ладоней.

По комнате плыл легкий запах жасмина, кружа голову и будоража ноздри ароматом тайных желаний. Запах источало массажное масло, которым Северус умастил его тело, теряющее чувство гравитации. Г. Дж. парил в невесомости, незаметно для себя все больше возбуждаясь, то ли от каких-то афродизиаков, наверняка содержащихся в злодейском масле, то ли от прикосновения теплых ладоней. Колдовские руки глубоко и неторопливо разминали мышцы, но стоило Гарри впасть в сладкую полудрему, тут же трепетно касались его горящей кожи легкими порхающими пальцами, поглаживая так нежно и чутко, что по телу распростертого звездой Г. Дж. пробегала сладостная дрожь.

В спальне царил полумрак; маленький ночник, не ярче пары восковых свечей, освещал измятую постель, отбрасывая на стены загадочные мягкие тени.

Колдун, как и положено колдунам, бормотал заклинания. От его низкого завораживающего голоса Гарри все большое погружался в эротический транс. Далеко не сразу он сообразил, что Северус попросту мурлычет какие-то стихи.

— Lösch mir die Augen aus: ich kann dich sehn,

wirf mir die Ohren zu: ich kann dich hören,

und ohne Füße kann ich zu dir gehn,

und ohne Mund noch kann ich dich beschwören.

Brich mir die Arme ab, ich fasse dich

mit meinem Herzen wie mit einer Hand,

halt mir das Herz zu, und mein Hirn wird schlagen,

und wirfst du in mein Hirn den Brand,

so werd ich dich auf meinem Blute tragen.

— Я люблю твой голос, — прошептал Гарри, млея в его руках. — Это о чем?

Северус вздохнул. Его руки на мгновение замерли на пояснице слушателя.

— Нет без тебя мне жизни на земле.

Утрачу слух — я все равно услышу,

Очей лишусь — еще ясней увижу.

Без ног я догоню тебя во мгле.

Отрежь язык — я поклянусь губами.

Сломай мне руки — сердцем обниму.

Разбей мне сердце. Мозг мой будет биться

Навстречу милосердью твоему.

А если вдруг меня охватит пламя,

И я в огне любви твоей сгорю —

Тебя в потоке крови растворю.

Рильке*, — сухо пояснил он.

Очнувшись от колдовского наваждения, Гарри подскочил на постели, бросился на шею к любителю мрачной поэзии и исцеловал его лицо, с испугом всматриваясь в черные в полумраке глаза.

— Красиво, но... как-то страшно, Шатц! — взволнованно сказал он. — Ну его к черту, твоего Рильке! Без рук, без ног... Иди ко мне, как там оно, комм цу мир!

Северус вдруг сгреб его в объятья и прижал к своему голому телу, будто впечатал. Темные глаза широко распахнулись, их взгляд, тревожный и странный, впился в лицо Г. Дж.

— Хочу, чтобы ты знал, — неожиданно серьезно сказал он. — Я никогда не умел любить. Однажды думал, но... Ошибся, — его голос упал до шепота. — Пока не нашел тебя... Не понимал, что означает это слово.

— Я тоже не знал, — Гарри привалился к его груди, вдыхая запах кожи, целуя плечи, забираясь пальцами в густые волосы. — Зато... теперь точно знаю, что оно значит.

* * *

— На самом деле все было иначе.

Большой Зверь пристроился у Г. Дж. за спиной, обняв рукой и приятно придавив ногой. Его жаркий шепот возбуждающе обдавал ухо.

— Колдун из Черного Замка был чертовски одинок. Всю жизнь, с самого детства. Он знал, что странный, не такой как все. Друзей у него не было, его дразнили и гнали, соседские дети звали грязным цыганом. Он не был ни тем, ни другим. Наполовину еврей, маленький и забитый. Носатый и черный, как уголек.

Если бы не ласковая рука, поглаживающая Гарри пониже спины и коварный палец, скользкий от масла, рисующий круги вокруг его ануса и то и дело пробирающийся кончиком внутрь, Г. Дж. соображал бы лучше. Тихий голос рассказчика казался густым темным вином, от которого дурманило голову.

— Мать его тоже не любили. Людям не нравилось всё: и ее иудейская внешность, и написанная на лице гордость, и нежелание общаться с соседскими кумушками, и то, что она играет на скрипке. Маленький Колдун с матерью жили в Зиммеринге, паршивом заводском районе Вены. Вокруг сплошь был рабочий люд. До сих пор не знаю, откуда в них было столько ксенофобии. Соседей раздражало, что мать мальчика пиликает на скрипке, в то время как они честно трудятся в цехах. Их дети были под стать родителям, лучшим развлечением было изловить «грязного цыгана» в каком-нибудь закоулке и надавать по шее. Еврейский мальчишка был козлом отпущения. Ненавидеть он научился раньше, чем читать и писать.

— А отец? У него был отец? — Гарри притянул к себе обнимающую руку и поцеловал костяшки пальцев.

— Отец его был родом из Сассекса. Вот уж кто наверняка был колдуном. Папаша то появлялся, то исчезал с легкостью Чеширского кота. Зачем он женился, одному богу ведомо. Изменял матери направо и налево. Когда мальчику было двенадцать, исчез навсегда. Только потом я узнал, что он обзавелся другой семьей в Девоншире, где и умер. Не слишком волшебная история, Liebling.

Г. Дж. поднес к глазам руку Северуса, с обожанием разглядывая длинные пальцы и тонкий нервный узор на ладони.

— Расскажи про Маленького Колдуна, — прошептал он.

— Он был злым обидчивым мальчишкой, — губы Северуса касались его шеи и плеч мелкими легкими поцелуями. Палец хитрого волшебника пробрался в святое святых, и Гарри выгнул спину, как довольный кот — это было больше, чем приятно, хотя палец лишь слегка поворачивался, не спеша углубиться в недра.

— В Зиммеринге большое городское кладбище, — лился в ухо Г. Дж. тихий околдовывающий голос. — Огромный город мертвецов среди цветов и деревьев, где вечным сном мирно спит Бетховен, Шуберт, Сальери, Лист, Штраус и многие, многие... Слушают из могил мелодии птиц в кронах старых деревьев, жужжанье шмелей в цветах, шепот ветра. Так думал глупый мальчик. Он трусливо сбегал из своего двора, сидел в укромных уголках кладбища, бродил между могил, читая истории усопших... Там было хорошо и спокойно. Мальчик дружил с мертвецами, разговаривал с ними... Не любил пышных могил, находил маленькие и заброшенные. Думал, лежащие там одиноки, как и он сам.

«Бедный маленький уголек», — Гарри притиснул к своей груди обнимающую руку рассказчика и закрыл глаза, все больше погружаясь в чувственную нирвану.

— Но ведь у него была мама... Разве она о нем не заботилась?

Северус замер, на мгновение прекратив всякие ласки.

— Она его не замечала, — после паузы сказал он. — Игнорировала, как пустое место. Эйлин была скрипачкой, Liebling. Кроме работы в оркестровой группе, для нее ничего не существовало. Мальчик был упрям, как мул. Он ненавидел скрипку и старого венгра-репетитора. Правда, когда вырос, пожалел, что оставил уроки. Потому так и остался дилетантом... Играет, только если сильно не в духе. Безвестная скрипачка Эйлин Принс теперь там же, где Шуберт и Бетховен, слушает музыку трав. Могила здорово заросла, еле нашел, — прибавил он.

— Мои тоже умерли, — сказал Гарри, больше для утешения. — И я тоже никому был не нужен.

— Мне нужен, — тихо сказал Северус. — А прошлое... надо оставлять прошлому. Там ему и место.

— Быть может, — пробормотал Г. Дж., только сейчас обнаружив, что внутри приятно ворочаются два возбуждающе поглаживающих пальца. — Шатц, а у Маленького Колдуна тоже не было друзей?

Губы Северуса касались его спины, целуя так легко, как если бы на кожу Гарри сыпались лепестки.

— Когда злому Колдуну было лет десять, мать потащила его в оперу. Измаявшись от скуки и совершенно не впечатленный «Орфеем» Глюка, мальчишка отпросился в туалет и принялся бродить по театру. В какой-то галерее он обнаружил живого ангела и чуть не умер от страха. Не шучу, Liebling. Ангел, с белыми как лен, длинными волосами, стоял и тихо плакал. Из окна падал свет, и вокруг его головы был сияющий ореол. Мальчик решил, что тот плачет о грешных душах, и уже собрался трусливо сбежать. Но любопытство было сильнее, когда еще увидишь ангела... Маленький злой Колдун подкрался ближе и обнаружил, что ангел одет в приличный костюмчик, а вовсе не в хитон спустившегося с небес херувима. И нос у ангела был красный от рева. Оказалось, человек. Десяти лет от роду, приехавший с родителями из Лондона послушать Глюка.