Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Базельский конгресс вызвал еще более живой отклик в буржуазном и в пролетарском мире, чем предшествовавшие ему. В буржуазном мире самые ученые люди, наполовину с ужасом, наполовину с злорадством, установили выявившийся наконец коммунистический характер Интернационала; в пролетарской среде постановления конгресса об общинной собственности на землю и почву вызвали радостный отклик. В Женеве секция немецкого языка обратилась с манифестом к сельскохозяйственному населению. Манифест этот сейчас же перевели на французский, итальянский, испанский, польский и русский языки, и он получил быстрое и широкое распространение. В Барселоне и в Неаполе возникли первые секции сельских рабочих. В Лондоне была учреждена на большом митинге Лига земли и труда; в комитете ее заседали десять членов генерального совета, и лозунгом ее было «Земля народу».
В Германии против постановлений базельского конгресса неистовствовали благородные члены немецкой народной партии. Это сначала испугало Либкнехта и побудило его сделать заявление, что эйзенахская фракция не считает себя связанной постановлениями конгресса. К счастью, явно возмущенные члены народной партии этим не удовольствовались и потребовали прямого отречения от этих постановлений. Тогда Либкнехт развязался наконец с этим обществом, как давно желали Маркс и Энгельс. Но его первоначальное колебание было на руку Швейцеру. Он уже много лет проповедовал общую собственность земли и почвы в своем общегерманском рабочем союзе, и Маркс был не прав, считая, что Швейцер принялся за эту проповедь только для издевательства над своим противником и называя это «наглостью». Энгельс сдержал свой гнев против «негодяя», по крайней мере настолько, что признал «очень ловким» то, что Швейцер держит себя теоретически всегда совершенно корректно, прекрасно зная, что его противники будут разбиты в пух и прах, как только дело дойдет до теоретической точки зрения.
Тем временем лассалевцы оставались не только самой замкнутой в своей организации немецкой рабочей партией, но и самой прогрессивной в принципиальном отношении.
Женевские смуты
Посколько базельские прения о наследственном праве были в некотором роде духовным поединком между Бакуниным и Марксом, они не привели, правда, к определенному решению, но все же приняли скорее неблагоприятное, чем благоприятное для Маркса направление. Из этого делали вывод, что Маркс был больно задет и готовился сразить Бакунина сильным ударом; такое предположение не подтверждается фактами.
Маркс остался весьма доволен течением базельского конгресса. Он отдыхал тогда вместе с дочерью Женни в Германии, и 25 сентября писал из Ганновера дочери Лауре: «Я рад, что базельский конгресс окончился и прошел сравнительно удачно. Я всегда опасаюсь таких публичных представлений, когда партия выступает „со всеми своими болячками“. Никто из актеров не был на высоте принципов, но идиотизм высшего класса заглаживает ошибки рабочего класса. В каждом даже самом маленьком немецком городишке, куда мы попадали проездом, мелкий местный листок был полон сведений об этом „ужасном конгрессе“».
Так же как Маркс не был разочарован ходом базельского конгресса, и Бакунин не был им недоволен. Говорили, что своим предложением по вопросу о наследовании он хотел сразить Маркса и добиться посредством этой теоретической победы, чтобы местопребывание генерального совета перенесено было из Лондона в Женеву. Когда это ему не удалось, он будто бы с тем большей горячностью обрушился в газете «Эгалитэ» на генеральный совет. Эти утверждения повторялись столь часто, что превратились в настоящую легенду. Между тем все это совершенно неверно. После базельского конгресса Бакунин вообще не написал ни одной строчки в «Эгалитэ»; до базельского конгресса, в июле и августе 1869 г., он был, правда, главным сотрудником этой газеты, но в длинном ряде его статей тщетно было бы искать каких-либо следов враждебности против генерального совета или против Маркса. В частности, четыре статьи о «Принципах Интернационала» были написаны вполне в духе тех начал, на которых был построен этот великий союз; Бакунин высказывал в них некоторые опасения относительно рокового влияния на пролетарских депутатов того, что Маркс называл «парламентским кретинизмом»; но, во-первых, эти опасения с того времени в достаточной мере подтвердились, а во-вторых, они были совершенно невинные по сравнению с одновременными горячими выпадами Либкнехта против соучастия рабочего класса в буржуазном парламентаризме.
Затем, если даже воззрения Бакунина на право наследования и были только капризом мысли, он все же имел право требовать обсуждения их; на конгрессах Интернационала обсуждались еще более фантастические взгляды, и никто не приписывал исповедовавшим эти взгляды какие-либо злостные намерения. Обвинение же Бакунина в желании добиться переселения генерального совета из Лондона в Женеву он разбил, когда оно было предъявлено ему, следующими краткими и меткими словами: «Если бы такое предложение было сделано, я первый бы энергичнейшим образом восстал против него; столь роковым оно мне кажется для будущности Интернационала. Женевские секции хотя и достигли за очень короткое время громадных успехов, но в Женеве еще господствует слишком узкий, специфически женевский дух, и нельзя допустить, чтобы генеральный совет Интернационала переселился туда. К тому же очевидно, что, пока будет держаться современная политическая организация Европы, Лондон останется единственным местом, подходящим для генерального совета; и поистине нужно быть дураком или врагом Интернационала, чтобы пытаться перетянуть его куда бы то ни было оттуда».
Но есть люди, которые считают Бакунина прежде всего лжецом; они скажут, что эти его заявления придуманы были им потом, чтобы оправдать себя. Но и это возражение отпадает ввиду того, что Бакунин еще до базельского конгресса решил переселиться после конгресса из Женевы в Локарно. Решил он это ввиду обстоятельств, изменить которые было не в его власти. Он находился в крайне стесненном экономическом положении; предстояли роды его жены, и он решил ожидать их в Локарно. Сам он намеревался заняться там переводом первого тома «Капитала» на русский язык. Один его молодой почитатель, некий Любавин, достал ему русского издателя, который согласился заплатить за перевод 1200 рублей, и Бакунин получил 300 рублей в виде аванса.
Таким образом, все мнимые интриги, которыми Бакунин будто бы занимался до или
