Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933) - Виктор Шкловский

ЗОЛОТОЙ КРАЙ. – Поиски оптимизма. С. 114–119.

Очевидные совпадения некоторых мотивов этого отр. и известной ст. Р. Якобсона о Маяковском, а также явное полемическое переосмысление Шкл. тем якобсоновской ст. позволяют предположить, что «Золотой край» писался после знакомства Шкл. со ст. «О поколении, растратившем своих поэтов»[157]. Приведем наиболее примечательные в этом отношении отр. из ст. Якобсона:

«Мы живем в так наз. реконструктивном периоде и, вероятно, еще настроим немало всяческих паровозов и научных гипотез. Но нашему поколению уже предопределен тягостный подвиг беспесенного строительства. И если бы даже вскоре зазвучали новые песни, это будут песни иного поколения, означенные иною кривою времени. Да и не похоже на то, чтоб зазвучали. Кажется, история русской поэзии нашего века еще раз сплагиатирует и превзойдет историю ХIХ-го: «Близились роковые сороковые годы». Годы тягучей поэтической летаргии.

Прихотливы соотношения между биографиями поколений и ходом истории. У каждой эпохи свой инвентарь реквизиций частного достояния. Возьми и пригодись истории глухота Бетховена, астигматизм Сезанна. Разнообразен и призывной возраст поколений, и сроки отбывания исторической повинности. История мобилизует юношеский пыл одних поколений, зрелый закал или старческую умудренность других. Сыграна роль, и вчерашние властители дум и сердец уходят с авансцены на задворки истории – частным образом доживать свой век – духовными рантье или богадельщиками. Но бывает иначе. Необычайно рано выступило наше поколение: «Только мы – лицо нашего времени. Рог времени трубит нам». А нет по сей час, и это ясно осознал М(аяковский), ни смены, ни даже частичного подкрепления. Между тем осекся голос и пафос, израсходован отпущенный запас эмоций – радости и горевания, сарказма и восторга, и вот судорога бессменного поколения оказалась не частной судьбой, а лицом нашего времени, задыханием истории.

Мы слишком порывисто и жадно рванулись к будущему, чтобы у нас осталось прошлое. Порвалась связь времен. Мы слишком жили будущим, думали о нем, верили в него, и больше нет для нас самодовлеющей злобы дня, мы растеряли чувство настоящего. Мы – свидетели и соучастники великих социальных, научных и прочих катаклизмов. Быт отстал. Согласно великолепной гиперболе раннего М(аяковско)го «другая нога еще добегает в соседней улице». <…>

Будущее, оно тоже не наше. Через несколько десятков лет мы будем жестко прозваны – люди прошлого тысячелетия. У нас были только захватывающие песни о будущем, и вдруг эти песни из динамики сегодняшнего дня превратились в историко-литературный факт. Когда певцы убиты, а песни волокут в музей, пришпиливают к вчерашнему дню, еще опустошеннее, сиротливей да неприкаянней становится это поколение, неимущее в доподлиннейшем смысле этого слова» (впервые – в сб. «Смерть Владимира Маяковского». Берлин. 1931. Цит. по: Jakobson R. Selected writings. Vol. V. The Hague – Paris – New-York. 1979. P. 380–381).

C. 443*. Имеется в виду его ст. «Монтаж аттракционов» (1923).

КОНЕЦ БАРОККО. Впервые – ЛГ. 1932. 17 июля. № 32 (под назв. «О людях, которые идут по одной и той же дороге и об этом не знают. Конец барокко»). Отр. – в кн. Шкл. «За сорок лет». М., 1965. С. 118–119 и ЗШЛ, с. 151–152 (под назв. «Конец барокко. Письмо Эйзенштейну»). Печ. по ЛГ.

Вынесенное в заголовок определение «барокко» Шкл. впервые употребил в начале 1929 г. в отзыве об «Октябре» Эйзенштейна (ЗШЛ, с. 115), а в 1931 г. оно уже было отнесено ко всей эпохе 20-х гг. (с. 444). Знакомство в 1932 г. с новой работой Эйзенштейна о Мексике послужило для Шкл. поводом констатировать новый этап в его творчестве и в современном искусстве. 2 июня 1932 г. Шкл. писал Эйзенштейну (это письмо в переработанном виде вошло в данную ст.): «Сейчас вспоминаю Ваши фотографии последней ленты. Мне кажется, что Вы на другой дороге. Дорога очень просторная. Вещи как будто освобождены друг от друга, кусок потерял непосредственный адрес. Это путь классического искусства <…>. Очевидно, Вам придется пережить сложнейший период ломки голоса, он у Вас даже установился, но о нем еще не знает зритель. Вот простит ли он Вам классицизм, а если не простит, то это значит, что ему придется подождать. Те огорчения, которые Вам, возможно, придется испытать, они органичны, конечно их нужно избегать, но удивляться на них не нужно» (ЦГАЛИ, 1923.2.1851). Ср. позднейшие замечания Шкл. о фильме «Да здравствует Мексика!» как о предшественнике «Александра Невского» и «Ивана Грозного» – в его кн. «Жили-были». М., 1966. С. 491–492. Другим импульсом к написанию ст. послужило знакомство (4 июля 1932 г.) с «Путешествием в Армению» О. Мандельштама. Уже 8 июля Шкл. сообщает Б. Эйхенбауму: «Написал яростную статью об Эйзенштейне, Бабеле, Тынянове, Олеше и Мандельштаме. Вообще, я против литературной литературы» (ЦГАЛИ, 1527.1.650). Эйхенбаум – до публикации ст. – согласился со Шкл.: «Насчет «литературной литературы» я тебе вполне сочувствую. Тошнит от нее. Знаешь – взял на днях «Вазир-Мухтара» и загрустил. Театрально, на каких-то вторичных невсамделишных эмоциях. Много какой-то пены, а вина мало» (Вопросы литературы. 1984. № 12. С. 202). Резко отрицательно отозвался о ст. Тынянов, болезненно отреагировавший на оценку «Восковой персоны»; он писал Шкл.: «Ты требуешь, чтобы все были деловее, спокойнее, не писали кусками etc., etc. (Кусками-то ты сам пишешь). <…> Ты, милый, желаешь кому-то, какому-то новому времени или грядущему рококо – уступить своих знакомых под именем барокко. В их списке я заменяю тебя. Это действительно конец барокко. Если я не знаю, что иду по одной дороге с Олешей, то все же знаю, что иду другой дорогой, чем ты. <…> А Эйзенштейн у тебя похож на Мейерхольда, Мейерхольд на Олешу, Олеша на меня, а Бабель на Мандельштама. Даже непонятно, кто где. И кто что пишет, представляет, печатает. Убедительно» (не позднее 9.8.1932–724).

Выдвинутая Шкл. в 1932–1933 гг. программа «новой простоты» (и связанная с этим критика «литературной литературы») отражала реальные закономерности в развитии искусства в начале 30-х гг. и была тесно связана с его литературно-критической концепцией 20-х гг.: «простота», по Шкл., – восстановление того «равновесия» во взаимодействии художественных элементов произведения, отсутствие которого он неоднократно отмечал в 20-е гг. (между сюжетом и образом, образом и «психологией» и др.). В 1933 г. он замечал: «Простоты как таковой нет. Есть моменты равновесия элементов произведения. Понятность не равна простоте. Если не понятно, то можно подумать» (50). См. также его ст. «Простота – закономерность» – ЛГ. 1933. 5 июня. № 26.

«Конец барокко» открывает цикл ст. Шкл. 1932–1934 гг., связанных с неосуществленным замыслом кн. «О советской прозе». Новую – после ГС – кн. о современной литературе Шкл. предлагал «Издательству писателей в Ленинграде» еще в июне 1929 г. (письмо С. Алянскому – ЦГАЛИ, 1527.1.649), но это издание не состоялось. Замысел кн. «О советской прозе» возник уже в новой общественно-литературной обстановке, определенной апрельским постановлением ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» (см. отклик Шкл. «Перед работой». – Кино. 1932. 12 мая. № 22). 3 июля 1932 г. Шкл. обращается к заведующему отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) А. Стецкому с письмом, в котором пишет о тяжелом положении современного литературоведения после разгрома формальной школы: «И вот существует новая русская литература. Кто о ней напишет? Где методы анализировать новое? Кадры людей разогнаны. <…> Качество появляющихся работ по языкознанию, качество историко-литературных работ, количество знаний, которые в них вложены, чрезвычайно низки. О себе я слышу только, что я формалист, а какой я формалист и что это значит и что значат мои последние работы, – я не знаю» (484)[158]. Выступая 1 ноября 1932 г. на I Пленуме Оргкомитета ССП, Шкл. говорил о желании поделиться «своим опытом»: «Сейчас я написал статьи, отвечать я буду большой книгой» (Советская литература на новом этапе. М., 1933. С. 169). По договору с издательством «Федерация» от 1.6.1932 г. Шкл. должен был сдать рукопись кн. «Советская проза» (12 авт. л.) до 1.11.1932 г. (813. См. также письмо Шкл. С. Алянскому от 6.6.1932. – ГПБ, 709.79). К этому сроку кн. была закончена; 3 ноября 1932 г. Шкл. сообщал М. Слонимскому: «Книгу о сюжете я сдал, в ней двадцать разных писателей. Обид будет больше, потому что обидятся прежде всего неприглашенные» (Архив М. Слонимского. Хранится у И. Слонимской, Ленинград). Издание кн. не было осуществлено, по-видимому, в связи с развернувшейся в начале 1933 г. «дискуссией» о формализме; по позднейшему объяснению Шкл. – из-за «осторожности редакторов» (Двадцать пять лет. – ЛГ. 1939. 10 февр. № 8).

В наст. изд. представлены 5 ст. из кн. «О советской прозе» (с. 455–483). В кн. должны были также войти ст.: «О простоте (Вс. Мейерхольд)» (вариант – ЛГ. 1933. 5 июня. № 26, под назв. «Простота – закономерность»); «Цитата на слом» (вариант – Смена. 1933. № 11, под назв. «Лев Кассиль»); «В поисках героя (Б. Лапин)» (вариант – ЛГ. 1934. 22 марта. № 35, под назв. «Выход на тропу»); «Сюжет и образ» (вариант – ЛГ. 1934. 16 окт. № 139); «Малый и пестро украшенный мир (И. Бабель)»; «Сказ как элемент сюжета»; «Двупланный рассказ (М. Зощенко)»; «Повесть с мнимыми мотивировками (Вс. Иванов,)»; «Исторический роман без выделенного героя (П. Павленко)»; «Роман с незавершенной фабулой (М. Слонимский)»; «Роман с подсобным сюжетом (Мариэтта Шагинян)»; «Рассказ без героя и образ-перечисление (Е. Габрилович)» (все ст. – 50); «О болезни сильных – о барокко. О конце его» (152). Судя по черновым материалам В. Тренина (он вместе с Н. Харджиевым принимал участие в работе), в кн. должны были быть также ст. об А. Фадееве («Традиционный роман»), А. Грине («О законах появления нового»), М. Шолохове, А. Веселом и К Паустовском (о его «Судьбе Шарля Лонсевиля» см. у Шкл.: Исторический роман из общих представлений. – ЛГ. 1933. 17 ноября. № 53; Мольеровские парички. – ЛГ. 1933. 29 ноября. № 55). К этому замыслу, по-видимому, примыкают и ст. «Золотой теленок» и cтарый плутовской роман» (ЛГ. 1934. 6 мая. № 56) и «Сюжет в стихах» (в сб. «Поэтический сборник». М., 1934).