Мои калифорнийские ночи (СИ) - Джолос Анна

Комната искажается, потому что мои глаза полны обжигающих слёз.

— Уверен, что не пожалеешь? — всё-таки оборачиваюсь я, собравшись с силами.

Не хочу знать, что он скажет, но всё же задаю этот вопрос.

— Уверен, как никогда, Смит, — ни секунды не раздумывая, отвечает он.

Наши взгляды пересекаются на какое-то время.

И я понимаю: мы — совершенно чужие люди.

Не брат и сестра. Потому что не одной крови…

Не друзья. Потому что едва я пересекла порог его дома, мы не сошлись характерами.

Не влюблённые. Потому что просто «не про нас». Слишком много черноты и грязи, замешанной на обоюдной ненависти и боли.

Мы так и не смогли стать кем-то друг для друга…

Я остаюсь в комнате одна.

Медленно оседаю на пол и, обнимая себя за колени, вою, словно раненный зверь.

Обида жжёт лицо, а горло саднит от напряжения. Ни сглотнуть, ни выдохнуть… Из моих лёгких будто весь воздух выкачали.

— Как же я тебя ненавижу, — кричу я, не сдерживаясь. — Слышишь? Ненавижу!!!

Падаю на пол и со всей дури бью руками в пол.

Мои слова разлетаются эхом по пустому дому.

Там внизу громко хлопают двери, и меня накрывает неконтролируемый приступ истерики…

Глава 80

Рид

Пальцы касаются гладкой поверхности дверной ручки.

— Как же я тебя ненавижу! — звучит так громко, как никогда прежде.

Её слова приносят странное удовлетворение. Всё правильно, так и должно быть.

И никаких ***** больше сомнений.

Залезаю в такси и называю адрес. Мне надо решить всё как можно быстрее, иначе просто свихнусь.

— Дымка какая-то повисла, неужто снова тот завод в Сан-Диего…

Водитель трещит без умолку, а я даже не пытаюсь делать вид, что слушаю его. Вставляю наушники как раз на том моменте, где он начинает критиковать нынешнего президента. Врубаю громкость на всю, и пока едем до конечного пункта, я, глубоко погружённый в свои мысли, не произношу ни слова.

Таксист хмуро вскидывает руку, когда по окончании удручающей поездки я просто закрываю дверь.

Неторопливо выкуриваю сигарету, раздумывая о том, насколько честна она была со мной, когда просила прощения.

Вспоминаю её невыносимые глаза в обрамлении мокрых ресниц, и в груди неприятно ноет.

Её речь была путаной, лишённой ясности. Но если подумать, она всё равно не могла сказать то, что изменило бы моё решение. По большому счёту вообще не обязана была что-либо объяснять. Захотела — и легла под него. Она ведь никогда не была моей девчонкой, верно? Так какого *** я вообще злюсь?

****** как злюсь. На себя — из-за обещания, данного отцу. В тот самый день, когда он узнал о наших «своеобразных отношениях».

Успокоившись, Бен задал мне всего два простых вопроса, ответов на которые у меня не было…

«Насколько серьёзно ты относишься к ней, Рид?

Каким видишь ваше будущее сейчас?»

Покачал головой, и потом понеслось… Монолог, длиною в полчаса:

«Ты ведь знаешь, что Дженнифер для тебя ничего не значит.

Ты понимаешь, что она младше?

Отдаёшь себе отчёт в том, что она пережила?

Ты забыл о том, что мы — семья, и она — твоя сводная сестра, Рид!

Для тебя — развлечение, а нам потом как-то жить и справляться с этим!

История с Ванессой ничему не научила тебя? Мало одной изувеченной души? Напомнить, что именно из-за тебя она стала инвалидом?»

Я стоял, засунув руки в карманы брюк, и молча слушал, глядя ему в глаза.

«Мать пожалей. Представь на секунду, какой скандал из этого раздуют СМИ».

«Рид, я прошу тебя. Только не Дженнифер… Ты — хороший парень, но поверь, я наперёд знаю, чем всё закончится. Ты ведь старше, включи голову. Пообещай что любыми способами прекратишь это! Дай своё мужское слово, сын.»

И я дал его…

И теперь пожинаю плоды.

Веду себя как конченый идиот и ни черта не могу с этим поделать. Превратился в психически нездорового человека.

****** как злюсь на неё. За то, что залезла глубоко под кожу. За то, что подпустила меня слишком близко к себе. За то, что позволила это и ему.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не имею прав на эту девчонку, но меня кроет, крышу рвёт, и спасение я вижу только в одном…

Смотрю на административное здание с развевающимся на ветру флагом, и сам себе поражаюсь. Сказал бы кто, что здесь окажусь — не поверил бы и покрутил у виска. Потому что всерьёз никогда об этом не думал. Так, шутил…

Достаю мобильный и набираю своего давнего знакомого, Пола Хофмана. Он отвечает почти сразу, причитая на тему того, что я не звонил лет сто, и утверждает, мол мне (даёт руку на отсечение) стопроцентно что-то от него понадобилось. А когда слышит, что именно — не верит. Молчит с минуту, но всё же делится контактами.

Благодарю его за помощь и тяну резные деревянные двери на себя. После досмотра иду по длинному коридору, слушая резонирующий стук собственных шагов. Поднимаюсь по лестнице. Сворачиваю влево и стучу в кабинет триста десять, где среди пыльных папок сидит красная и взмокшая Кайла Джонс. Эта дородная дама мне и нужна.

Женщина дарит мне усталую улыбку, пытается шутить и даже флиртовать, но заметив моё мрачное настроение, тут же замолкает. И пока я заполняю анкету с несметным количеством пунктов, сверлит меня любопытным взглядом. И это — несказанно бесит.

После пяти страниц изложения информации о себе, фотографии и пары подписей, она, наконец, ведёт меня к рекрутеру.

Его зовут Дэн Маршал. Ему около пятидесяти, и он не нравится мне с первого взгляда. Однако, именно о нём говорил Пол, так что придётся потерпеть, если хочу попасть туда, куда планирую.

Мужчина внимательно изучает мою анкету, поднимает глаза и оценивает пристальным взглядом прозорливого профессионала. Задаёт ряд вопросов: женат ли я, почему хочу уйти из колледжа и не желаю заниматься профессиональным боксом. Приходится быть кристально честным и даже поведать о некоторых нелицеприятных фактах своей биографии. Как сказал Пол — всё равно «нароют».

В какой-то момент нашей беседы Маршал пытается уколоть меня по поводу мамкиной юбки-тире-будущего мэра, и я не сдерживаюсь в ответ. Не стесняюсь в выражениях. Маршалу это не нравится. Он с недовольным видом поднимает трубку стационарного телефона и нажимает цифру 7. Ей богу, не думал, что ими ещё хоть кто-то пользуется. Кстати, семь — моё любимое число. Может, это грёбаный знак свыше и я всё-таки на верном пути?

Откинувшись на спинку не в меру жёсткого стула, напряжённо жду, осматривая весьма скудно обставленное помещение. Маршал всё так же сверлит меня заинтересованным взглядом, задумчиво почёсывает подбородок и молчит. Не знаю, возможно это — своего рода тест на терпение? Если так, то моё определённо на исходе…

Минут через пятнадцать появляется какой-то чересчур суровый с виду мужик. Маршал тычет ему в нос моей парашютной книжкой, и тот, окинув меня быстрым, беспристрастным взглядом, просит проследовать за ним.

В душном кабинете меня маринуют пару часов. Прошёл несколько компьютерных тестов, побеседовал с психиатром (которому впору самому закрыться в дурке), получил направление-простынь на медосмотр и список недостающих документов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Домой решил добираться на городском автобусе. Сто лет не ездил. И знаете, то ещё незабываемое приключение в час пик.

Почему-то вспомнил, как несколько лет тому назад мы с Лероем затолкали Исайю в такой вот переполненный людьми автобус. У мажорика началась паника. Орал, что у него *клаустрофобия и *мизофобия. Жаловался на нехватку кислорода, потные подмышки соседа, отвратительный запах и тошноту. Чуть не разрыдался, когда какая-то дюже ворчливая старуха острой клюкой продырявила новенькие туфли от Бриони. Только лишь потому, что он отказался уступать ей «вип место у окна».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Разглядывая оживлённые улицы Блу Бэй, понимаю, что моё детство и юность были по-настоящему счастливыми. Спорт, друзья, вечера на побережье. Семья, которая тебя любит и ждёт, что бы ты себе не надумывал.