Родина - Анна Караваева

В праздничные дни Кленовый дол шумел, как море. Весь город собирался там, для всех хватало простора, тени, ароматов и красы чудесного леса, заполоненного кленами.

Зимой не было лучше приволья для лыжников, чем Кленовый дол. Местами деревья и кусты у опушки как бы взбегали вверх, на небольшие холмы и горушки, с которых лыжники взлетали, как с трамплина. Легко-легко, как будто тебя поднимает ветром, промчишься бывало по искристому снегу до белой каменной стены, за которой начинается уже станционная территория — Кленовск-товарный.

«А ну, двинем обратно!..»

И опять пересекаешь Кленовый дол, взбираешься на облюбованный тобой холмик, слегка приседаешь и, с силой оттолкнувшись от земли, летишь вперед! Ветер ударит в грудь, перехватит дыхание. Под ногами уже земля, лыжи певуче поскрипывают по снегу, а в груди еще дрожит чудный холодок полета. Опущенные инеем клены, сияя на солнце тысячами огней, высятся над долом, как парчовые паруса застывших кораблей. После полудня клены напоминают сказочные облака, упавшие на землю, к вечеру голубеют, будто мраморные скалы. Синие тени падают на снега. Пора бы уж домой, но нет силы оторваться от этого белого с просинью простора, от сверкающих под луной высоких, могучих кленов. Наконец уходишь, усталый до того, что ноги подгибаются, словно ватные, а руки еле держат палки.

«До завтра, до завтра, милый Кленовый дол!»

А весны, весны в Кленовом доле!.. Вверху приволье птицам, а внизу, под кленами, приволье молодежи. Выбирай любое тихое местечко и погружайся в занятия, воображая заранее, какой билет достанется тебе по литературе, математике, истории. С половины мая Кленовый дол, как огромная бочка, где бродит молодое вино, гудел тысячами голосов: школьники со всего города, готовясь к экзаменам, с утра приходили сюда, в свой обширный «зеленый кабинет».

Изумрудные листья кленов шелковисто шелестели над головой. Они были еще маленькие, но пока внизу, на мягкой траве, школьники повторяли тригонометрию и физику, пока декламировали стихи Пушкина, Лермонтова и Маяковского, кленовые листья росли себе да росли. Перед последними экзаменами клены стояли одетые пышной листвой, и тень их казалась зеленой — так она была густа!..

Кончалась экзаменационная страда — и золотое приволье лета открывалось все в тех же любимых местах. Да и можно ли найти на свете еще такой лес и дол?..

Далеко по округе разносилась слава о Кленовом доле, а в соседних областях, случалось, название города и его прославленного зеленого пояса сливали воедино.

— Вы из Кленового дола?

— Да, я из Кленового дола.

— Ну, как жизнь у вас в Кленовом доле?..

И вот — нет Кленового дола…

Дым воспоминаний рассеялся, и Соня, вздрогнув, представила себе сегодняшний Кленовый дол, страшный, порубленный, обугленный.

— Увидеть его, увидеть! — со стоном вырвалось из ее груди.

— И совсем не к чему, девочка, — грустно и холодно сказала Любовь Андреевна. — И зачем напрасно себя расстраивать? Все равно ты сейчас ничем Кленовому долу помочь не можешь.

— Нет, я должна пойти, должна! — упрямо повторяла Соня. — Всегда Кленовый дол был со мной — и вдруг сейчас я забуду о нем?

— Ребячество, Сонечка!

— А что ж, — вступила в спор няня, — Кленовый дол всем был друг.

— Да, да, няня! Я сейчас же пойду туда! — нетерпеливо и расстроенно воскликнула Соня.

— Так я тебя одну и отпустила! — обрезала няня. — Одной на горе глядеть — сердце только растравлять. Ой, да что же это я, беспамятная голова? Чуть не забыла!..

Няня, просияв, шлепнула себя ладонью по лбу.

— Наш Соколов-то Владимир Николаич сегодня поутру, я слышала, собирался в Кленовый дол пойти!.. Владимир-то Николаич ведь рядом с нами теперь проживает, соседи комнатку ему отвели. Вот я к Владимиру Николаичу сейчас и сбегаю: пусть-ка он тебя, Сонюшка, в компанию возьмет!..

— Я пойду с тобой, нянечка!

В тот же день в Кленовый дол отправились втроем: предгорисполкома Соколов, парторг Пластунов и Соня Челищева.

— Верите ли, товарищи, — рассказывал Соколов, — и на фронте и в госпитале часто виделся мне наш Кленовый дол, и сердце бывало всегда сжималось: не чаял я увидеть его. Навидался я на фронте, как гитлеровские гады не только людей, города и села, но и природу нашу родную выжигали, всюду «зону пустыни» хотели оставить. Но разве я, например, помирюсь с этим?

Соколов, приостановившись, упрямо и грозно усмехнулся.

— Да ни за что!.. Я старый лесник, мальчишкой вместе с отцом в Кленовом доле весной восемнадцатого года подсадку новых деревьев производил!

Резковатый голос Соколова громким эхом разносился в тишине городских развалин.

Рассказывая, Соколов успевал отвечать на приветствия и, по пути оглядывая уже обжитые подвалы, землянки и развалины, успевал что-то отмечать про себя.

В начале девятьсот восемнадцатого года, когда в городе были национализированы все предприятия, торговля и домовладения буржуазии, рабочие подали в городской совет необычное заявление:

«Просим советскую власть разрешить вопрос о Кленовом доле также в пользу трудового народа, то есть стереть и на лоне природы следы ненавистного господства буржуазии».

— Ваше поколение, — улыбнулся Соне Соколов, — не знает, какие события происходили в Кленовом доле в девятьсот восемнадцатом году. Видите ли, как было дело… Еще в начале девятисотых годов некий оборотистый предприниматель выстроил двухэтажное деревянное здание с башенками и балкончиками. Вскоре там торжественно, с молебном и архиерейскими певчими, был открыт ресторан «Альказар» — для «приятного отдыха гг. купцов, фабрикантов и прочих культурных сил города», как было напечатано в афишах. Все эти господа, понятно, портили, засоряли лес. А владелец «Альказара» начал прорубать в лесу аллеи, чтобы кленовским купцам вольготнее было разгуливать и кататься на тройках с цыганками… Мой отец был лесничим и с болью сердечной смотрел, как «отцы города» истребляют наши прекрасные клены. «Эх, Володька! — вздохнет бывало отец. — Нет, видно, управы на буржуев!.. Вот пройдет еще десяток лет — и не станет Кленового дола!..» Видели бы вы моего отца в то время, когда он понял, что на буржуев «управа» нашлась!.. «Альказар» был снесен на дрова, а на очищенном месте началась посадка молодых кленов. В ту же весну, в майский день девятьсот восемнадцатого года, рабочие целыми семьями, как подлинные хозяева, пришли в Кленовый дол — и пошла работа!.. Сотни молодых кленов были посажены в тот день, и настроение у всех нас было веселое и торжественное. Для меня, только что окончившего гимназию, это событие было, так сказать, первым приобщением к общественной жизни, и каждая мелочь оставляла во мне глубокое впечатление. А всего больше изумлял меня мой отец: он был просто неузнаваем!.. Глядя на его веселую и неутомимую работу, я думал: какое это красивое дело — садить леса и сады, и не для какого-нибудь буржуя, а для всего трудового народа. Помню, как отец вечером того же дня сказал мне: «Ну, Володька, держись этой власти: мудрая это власть, если она не только банки и заводы, но и каждое деревце для трудового человека приготовила!» А когда началась гражданская война и я пошел добровольцем в Красную Армию, отец опять благословил меня: «Иди, защищай советскую власть, она это вполне заслужила!» Старик подал мне в окно вагона большую, пышную ветку клена. Я довез ее как прощальный привет нашего Кленового дола до места моей новой, боевой жизни… Ну, что о прошлом говорить! Вот уж теперь, после боев, я опять возвращаюсь к нашему Кленовому долу. Целый месяц у меня душа болела: надо обойти его, внимательно проверить на месте, что еще осталось и в каком именно месте удобно будет начать посадку молодых деревьев.

— Вы, я вижу, широко замахнулись, Владимир Николаич: прямо в послевоенную пятилетку заглянули! — с благожелательной иронией сказал Пластунов.

— Угадали! — радостно подхватил Соколов. — Действительно, мне уже видится новая пятилетка!.. Так вот и представляется, как на заседании горисполкома мы утверждаем план восстановления Кленового дола, чудесного зеленого пояса нашего города!

— Картина лесопосадок тысяча девятьсот восемнадцатого года повторится в еще более обширном масштабе, — добавил Пластунов.

— Да, да… Вы только представьте себе эту картину! — с радостно-мечтательным смехом воскликнул Соколов. — Тысячи людей вышли за город: рабочие Кленовского завода, школьники с учителями, домашние хозяйки, множество ребятишек, — и каждый, представьте, успеет за день посадить по нескольку саженцев!

— Действительно! — согласился Пластунов. — Взглянешь потом — и как все вокруг изменилось, а?

И он, приложив руку щитком к глазам, огляделся вправо и влево с таким видом, будто перед ним были зеленые стены леса, а не унылые городские развалины.