Всемирная история: в 6 томах. Том 2: Средневековые цивилизации Запада и Востока - Коллектив авторов История

В середине XI в. в Милане возникло движение патария (по названию одного из рынков, где проповедовали его сторонники). «Патарены», чьи имена нам известны, были местными аристократами. Они осуждали архиепископа и его прелатов за алчность и симонию, отказываясь принимать из их рук причастие. Александр II и Григорий VII использовали недовольство патаренов для борьбы с имперским епископатом Ломбардии. Однако после победы папства патарены были объявлены Урбаном II еретиками, чье учение противоречит догматам о таинствах. Церковь настаивала, что действенность таинства не зависит от личности священника.

В XII в. полемике с еретиками уделяют значительно больше внимания. Аббат Клюни Петр Почтенный посвятил им в 1139 г. трактат, где описал основные «заблуждения еретиков». К ним он относил невежественных людей, которые, согласно аббату, слишком буквально поняли Евангелие, а потому не считали, что местом служения Богу должны быть исключительно храмы, отрицали таинства и заупокойные службы, не желали почитать крест как орудие пытки.

В 1174 г. лионский купец Пьер Вальдо раздал имущество бедным и, заказав перевод Библии на провансальский язык, взялся проповедовать народу, утверждая, что церковь должна быть бедной. Архиепископ Лионский поддержал это движение, надеясь направить его против своих соперников — богатых лионских каноников. В Риме в 1178 г. Петр Вальдо встретился с папой Александром III, вызвав у него некоторый интерес, но члены комиссии курии, проэкзаменовав проповедников, прогнали их с глаз долой. После того как их отлучили от церкви и подвергли гонениям, они укрылись в горах Пьемонта и Люберона, где общины вальденсов существовали до XVI в.

О взглядах новых еретиков, катаров, появившихся на юге Франции во второй половине XII в., известно очень мало. Предполагают, что их учение могло быть связано с ересью византийских богомилов, в которой сохранялись элементы манихейского дуализма. Катары объявляли весь плотский мир порождением диавола и поэтому считали воплощение Христа невозможным. Отрицая материальный мир, они отвергали и церковную организацию как утратившую духовность ради земного богатства.

Папство боролось с ними как репрессиями, так и убеждением. Позднее Иннокентий III, организовавший крестовый поход против катаров-альбигойцев, пытаясь ответить на их критику «богатой церкви», поддержал Франциска Ассизского, проповедовавшего бедность. Почему же понтифик Александр III не оценил в свое время пользы, которую могла бы принести поддержка вальденсов? Дело в том, что они не только проповедовали бедность, но отрицали «таинство пресуществления» (евхаристию), а в этом вопросе церковь оставалась непреклонна.

Именно этот догмат выступал основной мишенью самых разных еретиков, и именно по его поводу велись горячие споры теологов. Победила крайняя точка зрения, узревшая в евхаристии отнюдь не напоминание о жертве Спасителя и тем более не ее символ, но реальную «плоть и кровь Христову», превращаемые из вина и хлеба при помощи чуда, каждый раз творимого священником. На пути к этому убеждению надлежало преодолеть немалые логические трудности и отучиться верить своим глазам. Конечное решение было выработано позднее Фомой Аквинским в догмате о транссубстанции, в соответствии с коим присутствие Христа в вине и хлебе реализуется не материально и зримо, но духовно и невидимо, на уровне не акциденции (внешнего проявления), но субстанции (сущности).

Но уже с конца XI в. священник поднимал Святые дары над головой, делая всех собравшихся свидетелями и участниками таинства. Подчеркиванием значения евхаристии возвышали роль клириков, литургически окончательно отделенных от мирян (с XII в. клирики причащались хлебом и вином, а миряне только хлебом), но жизненно необходимых им — ведь без клирика, способного отправлять таинства, нельзя ни причаститься, ни предварительно исповедаться для покаяния. Да и укреплявшиеся в тот период представления о важности всех прочих таинств (в особенности таинства брака) помещали клирика-священника в эпицентр социальной жизни. И потому появившаяся в XII в. практика «интердикта» (запрета богослужений) стала грозным оружием в руках церкви.

Евхаристия производилась не в полях и лесах, как призывали еретики, но только в освященных церквах, со строгим соблюдением литургического обряда. Храмы были выключены из обычного профанного (светского) пространства и в то же время господствовали над ним, организовывая его в приходы и общины. Трудно не увидеть тесную взаимосвязь между уже упоминавшимся социальным «объячеиванием» жизни, начавшимся после Тысячного года, и укреплением евхаристического культа.

Евхаристия была соборным действом, ибо приносимая на алтаре жертва предназначалась не только для прихожан, но и для всей общины христиан, живых и мертвых. Принимая в себя тело Христово, человек причащался ко всей церкви. Микрокосм храма связывал человека со всем христианским миром. Ядром священного пространства был алтарь, на который ставилась гостия, потир и мощи святых, затем следовало сакральное пространство церкви, далее — окружающее церковь кладбище, освященная земля, обнесенная церковной оградой. Такие концентрические круги сакрального пространства, расширяясь, охватывали всю христианскую ойкумену.

Замок Гравенстеен. XII в. Гент, Бельгия (фото)

Термин «тело Христово» (corpus Christi) употреблялся в трех смыслах, как физическое, «историческое» тело Спасителя, как Святые дары — причастие, и как все мистическое тело, составлявшее вселенскую общину верных. К XII в. термин «Церковь» также обрел три значения: церковного здания; церкви как института, отделенного от мирян; всей «общины верных», мистического тела Христова. То, что именем части (церкви как института) обозначали целое (Христианское общество), показывало всеобъемлющее значение церкви, придававшей форму и поддерживающей единство общества. Такая церковь представала чем-то неслыханно новым, будучи органично связана с новым обществом, сеньориальным и феодальным.

Новая жизнь городов

Историки долгое время считали, что города и королевская власть, чей медленный, но неуклонный подъем становится заметным в XII в., представляют собой явления, чуждые феодальной системе. На сегодняшний день очевидно, что они были не просто порождением этой системы, но элементами, без которых она не смогла бы достичь своей завершенности. Городская традиция никогда не прерывалась на Западе, и сколь бы глубоким ни был упадок муниципальной жизни, общество воспринималось как сугубо городское.

Сеньориальное давление на производительные силы способствовало повышению продуктивности крестьянских хозяйств и интенсификации обменов. В торговле проявляли заинтересованность и мелкие сеньоры, которым требовались новые средства, и крупные князья, видевшие в рыночных и ярмарочных пошлинах и в мытных сборах важнейший ресурс укрепления своей власти. Купцов брали под свою защиту церковные иерархи, распространяя на них действие «Божьего мира». Во все учебники вошел рассказ о том, как люди французского короля Филиппа I ограбили в 1074 г. караван итальянских купцов, но известно об этом из писем папы Григория VII, взявшего купцов под свою защиту и опозорившего молодого короля на весь мир. Купцы, по всей видимости, двигались на ярмарки Шампани, хотя документальные подтверждения об их организации датированы лишь началом XII в. Шампанские ярмарки являлись общеевропейским местом встречи товаропотоков: с Севера привозили фламандское («фризское») сукно, английскую шерсть, изделия из металла, воск и меха, с Юга — пряности, шелк и предметы роскоши. Еще один путь шел через Регенсбург, куда, помимо южных и северных купцов, прибывали и караваны с Востока и из славянских стран, которые доставляли лошадей и рабов.

Совместные усилия флотов Генуи, Пизы и Барселоны сделали более безопасными воды Западного Средиземноморья, викинги уничтожили пиратские базы на Сицилии и Мальте, успехи Крестового похода закрепили позиции итальянских купцов в Леванте. Торговля приносила баснословную прибыль морским городам Италии: сперва Амальфи, Салерно и Бари, а позже сменившим их Пизе, Генуе и Венеции.

Во многих случаях горожане добивались расширения своих прав, заключая союз и принося взаимную присягу (conjuratio). Присяги такого типа уже встречались в каролингскую эпоху и особенно в период движения «Божьего мира». Клятвенные союзы, или первые «коммуны», горожан подчинялись схожей логике. Одну из самых ранних коммун создали в 1070 г. жители Ле Мана в графстве Анжу. Этот город давно служил ареной борьбы епископа и графа, за каждым из которых стояли группировки знати, опиравшейся на окрестные замки. Ситуация осложнялась соперничеством за этот город графов Анжуйских и герцогов Нормандских. В 1163 г. город был завоеван герцогом Вильгельмом. Но когда он отбыл в Англию, горожане изгнали его рыцарей и пригласили потомка прежнего графского дома. Это не принесло спокойствия, поскольку новый властитель обложил горожан незаконными поборами и не смог навести порядок в округе. Тогда горожане «составили заговор, который назвали коммуной», и связали себя клятвой, заставив вступить в этот союз и правителя, и всю знать округи. С нарушителями обращались жестоко, сжигая их замки даже в пост и на Страстной неделе. Против владельца одного из замков они выдвинули крупное войско, отправив послов по всей округе с призывом выступить против того, кто противится их «священным установлениям». Во главе войска шествовали епископ и священники приходских церквей, неся кресты и хоругви. Но благодаря военной хитрости коммунальное войско было разбито, а епископ пленен. По возвращении из Англии Вильгельм подошел к Ле Ману, тогда к нему явились «видные горожане», перед которыми король поклялся, что не будет наказывать город за неповиновение и сохранит его старинные обычаи и права. После этого горожане передали себя и свое имущество во власть своего сеньора.