Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962 - Лидия Чуковская

«Поздний ответ» и впоследствии публиковался с ошибками: в обоих «Двухтомниках», а также в сборниках «Я – голос ваш…» и «Узнают…» вместо «разграблен» напечатано «разрушен». Публиковалось это стихотворение с опечатками и в «Огоньке» (1987, № 18, с. 9), – где снова «Мариинская башня» вместо «Маринкиной» и, кроме того, в обессмысленном порядке даны строки 13-я и 14-я.

92 «У этого эпизода был занятный эпилог, – сообщает сын писателя Всеволода Иванова, Вячеслав Всеволодович, – на следующий день отцу с курьером прислали из Союза Писателей напечатанный типографским способом доклад Хрущева. Текст был снабжен грифом: «Совершенно секретно. Не подлежит распространению». Вернуть просили через 2 или 3 часа; за это время отец и вся наша семья прочли текст». – Из письма ко мне от 24 апреля 69 г.

93 …пытаются поставить под сомнение правильность политики партии. – 5 апреля 56 г. в «Правде» была помещена статья «Коммунистическая партия побеждала и победит верностью ленинизму». В ней содержится цитируемая строка. Статья направлена против тех, кто пытался сделать выводы из доклада Хрущева, наполнить фразу «последствия культа личности» конкретным содержанием. Партия, принимавшая самое деятельное участие во всех только что разоблаченных злодействах, несмотря на разоблачение оказывалась всегда и во всем права!

94 7 апреля 56 г. в «Правде» была перепечатана статья из «Женьминьжибао», посвященная заслугам Сталина; говорилось также, что диктатура пролетариата обладает бесконечной способностью «исправления ошибок».

95 Умер Владимир Георгиевич. Итак, и его она пережила. – В 1940 году, хворая, А. А. думала, что переживет ее – он. В стихотворении «Соседка из жалости два квартала» к В. Г. Гаршину обращены строки:

А тот, чью руку я держала,До самой ямы со мной пойдет.

В эвакуации, в Ташкенте, А. А. постоянно ждала писем из осажденного Ленинграда от Владимира Георгиевича и иногда получала их. Я тоже получала от него открытки с расспросами об Анне Андреевне. Ничто не предвещало разрыва. В 1942 г. Ахматова писала:

Между нами, друг мой, три фронта:Наш и вражий и снова наш.

Стихотворение это – «Глаз не свожу с горизонта» (см. ББП, с. 293), стихотворение, в котором осталась не завершена работа над второй строкой, – обращено к Гаршину, и кончается оно строчками: «Я молилась, чтоб смертной муки / Удостоились вместе мы». В эвакуации, там же в Ташкенте написаны еще два стихотворения, обращенные к Гаршину: «С грозных ли площадей Ленинграда» и «Справа раскинулись пустыри» (БВ, Седьмая книга). В черновике первого из них за шестистишием следовало: «Я твоей добротой несравненной…». В больнице, в тифу, А. А. поручила мне осторожно написать Владимиру Георгиевичу в Ленинград о ее болезни, «чтобы подготовить его».

В рукописном экземпляре «Поэмы без героя», подаренном мне Анной Андреевной в Ташкенте 15 октября 1942 года, над «Решкой» стояло посвящение «В. Г. Гаршину»; а «Эпилог» был посвящен «Городу и Другу». К Гаршину в «Поэме» обращены были такие строки:

Ты, мой грозный и мой последнийСветлый слушатель темных бредней,Упованье, прощенье, честь!Предо мной ты горишь, как пламя,Надо мной ты стоишь, как знамя,И целуешь меня, как лесть.Положи мне руку на темя…

Разрыв Ахматовой с Гаршиным произошел в июне 1944 года, когда Анна Андреевна вернулась из эвакуации в Ленинград. После разрыва А. А. сняла с «Решки» посвящение, поставила над «Эпилогом» просто «Моему Городу», а приведенные выше строки переменила так:

Ты, не первый и не последнийТемный слушатель светлых бредней,Мне какую готовишь месть?Ты не выпьешь, только пригубишьЭту горечь из самой глуби —Этой нашей разлуки весть.Не клади мне руку на темя…

В 1945 году, без указания адресата, Ахматова обратила к Гаршину стихи (БВ, Седьмая книга), начинающиеся такими строками:

…А человек, который для меняТеперь никто, а был моей заботойИ утешеньем самых горьких лет…

Далее Ахматова говорит о Гаршине как о душевнобольном («…Тяжелый, одурманенный безумьем, / С оскалом волчьим…»).

Об отношениях между Ахматовой и Гаршиным см.: «Записки», т. 1; Ю. И. Будыко. История одного посвящения // Русская литература, 1984, № 1; Зоя Томашевская. «Я – как петербургская тумба…» // Октябрь, 1989, № 6; Ольга Рыбакова. Грустная правда // Звезда, 1989, № 6; Владимир Адмони. Знакомство и дружба // «Воспоминания».

96 «Рабочий разговор». Статья была принята в «Новом мире», но мало-помалу ее начали там «смягчать», и я ее оттуда взяла. В конце концов, после долгих мытарств в других журналах, она была напечатана Э. Казакевичем во втором сборнике «Литературной Москвы» (1956). Статья «Рабочий разговор», направленная против казенной литературы для юношества и, главным образом, против чиновничьих искажений русского языка, явилась зародышем моей книги «В лаборатории редактора».

97 …я рассказала Анне Андреевне о преступлении Ольги. – Ольге Всеволодовне Ивинской (1912–1995) посвящен один из самых пленительных любовных циклов в поэзии Бориса Пастернака. Многие исследователи «Доктора Живаго» полагают также (как и она сама), что прототипом для героини романа, роковой и прекрасной Лары, послужила Ивинская. (Правда, в последнее время в печати появляются и другие суждения – см. например, статью Константина Поливанова в «Независимой газете» 5 октября 1992 г.)

Отдавая себе полный отчет в той общеизвестной истине, что поэзия непобеждаема, я, тем не менее, беру на себя смелость объяснить, что я подразумевала, рассказывая Анне Андреевне о преступлении Ивинской.

Почему рассказывала? Потому, что привыкла рассказывать ей о пережитых душевных потрясениях. На ту минуту их было два. Меня потрясла степень человеческой низости и собственная своя, не по возрасту, доверчивость. К тому времени, как я доверила Ивинской деньги, вещи, книги и тем самым – в некоторой степени и чужую судьбу, я уже имела полную возможность изучить суть и основные черты этой женщины. (Мы работали вместе в отделе поэзии в редакции симоновского «Нового мира».) Началось с дружбы. Кончилось – еще до ее ареста – полным отдалением с моей стороны. Ивинская, как я убедилась, не лишена доброты, но распущенность, совершенная безответственность, непривычка ни к какому труду и алчность, рождавшая ложь, – постепенно отвратили меня от нее.

Ивинская была арестована в 1949 году, а вернулась из Потьмы, из лагеря, в 1953-м. Там, в лагере, она познакомилась и подружилась с моим большим другом, писательницей Надеждой Августиновной Надеждиной (1905–1992). Воротившись, Ивинская ежемесячно, в течение двух с половиной лет брала у меня деньги на посылки Надежде Августиновне (иногда и продукты, и белье, и книги, собираемые общими друзьями). Рассказала я Анне Андреевне и о том, как сделалось мне ясно, что Н. А. Надеждина не получила от меня за два с половиной года ни единой посылки: все присваивала из месяца в месяц Ольга Ивинская.