Замок Ист-Линн - Генри Вуд

— В настоящее время его вина еще не доказана окончательно, — с состраданием в голосе ответил м-р Карлайл.

— Ах, если бы только я могла получить развод! — воскликнула она, утратив самообладание. — Сколько раз за годы своего замужества я могла сделать это, но все время боялась общественного мнения, скандала. Если бы я могла дать моему ребенку другое имя! Скажите мне — есть хоть какой-то шанс?

Увы, шансов не было. М-р Карлайл сказал несколько сочувственных слов и собирался выходить, но она встала у него на пути.

— Вы же не оставите меня, не рассказав подробностей этого дела? Умоляю Вас! Я пришла к Вам в надежде узнать о них.

— У меня назначена важная встреча, — ответил он. — И даже если бы ее не было, я ничего не сказал бы Вам, ради своего собственного спокойствия, равно как и Вашего. Бога ради, не вините меня, в недостатке любезности, леди Ливайсон, но, если мне придется говорить об этом человеке, даже с Вами, его имя будет жечь мне губы.

— Любые слова ненависти найдут отклик в моем сердце, и нет таких слов презрения, которые я не повторила бы вслед за Вами!

Барбара была просто потрясена этими словами.

— Он ведь муж Вам все-таки, — прошептала она.

— Муж! — не выдержала леди Ливайсон. — Как он мог так поступить со мной: зная, что он есть на самом деле и какой грех лежит на его душе, уговорить меня выйти за него? Вы не можете не испытывать жалости ко мне, миссис Карлайл, будучи женой и матерью. Да как вообще подобные мерзавцы смеют жениться! — яростно воскликнула она. — Словно его прежних грехов было недостаточно для того, чтобы держаться от меня подальше! Так он имел наглость, будучи преступником, морочить мне голову! Нет: он причинил мне страшное, непоправимое зло, и заставил своего ребенка унаследовать такое позорное пятно, которое не смыть вовеки.

Барбару почти испугала такая горячность; впрочем, ей следовало бы возблагодарить судьбу за то, что для нее непонятно подобное ожесточение. Вся природная мягкость леди Ливайсон, сдержанность, подобающая замужней женщине благородного происхождения — все куда-то улетучилось. Это произошло не сразу, постепенно, однако последнее известие переполнило чашу ее терпения, и она обрушилась на весь белый свет с такой же бессильной яростью, как простая поденщица. Есть такие ситуации, в которых все лучшее и худшее в человеке проявляется в равной мере.

— И все же, он Ваш муж, — с неодобрением выговорила Барбара.

— Он обманом заставил меня выйти за него, я же отвергну этого человека открыто, не скрываясь, — ответила леди Ливайсон. — У меня нет перед ним моральных обязательств. Он разорил и опозорил меня и моего ребенка; я не хочу, чтобы меня считали хоть чем-то причастной к нему. Однако скажите, как Вы сдержались и не расправились с ним, когда он снова появился в Вест-Линне Вашим оппонентом, м-р Карлайл?

— Не знаю. Иногда я сам поражаюсь этому.

Он вышел из комнаты, вежливо добавив, что оставляет ее с миссис Карлайл.

Когда женщины остались одни, Барбара, уступив мольбам леди Ливайсон, изложила ей суть дела — впрочем, в самых общих чертах, не упомянув ни словом о его связи с Эфи после той злосчастной ночи. Леди Ливайсон слушала не перебивая.

— Скажите: Вы и м-р Карлайл считаете его виноватым?

— Да.

— А что, его первая жена, Изабель Вейн, была сумасшедшей?

— Сумасшедшей? — удивленно переспросила Барбара.

— Разумеется: только сумасшедшая могла сделать это. Я могла бы еще понять женщину, которая бросила Фрэнсиса Ливайсона из любви к м-ру Карлайлу, но теперь, увидев Вашего мужа, не могу понять, как случилось нечто совершенно противоположное.

Не сказав более ни слова, Элис Ливайсон вышла из комнаты столь же внезапно, как и появилась в ней.

Барбара пробыла в Лондоне чуть более трех недель, ибо ей нужно было возвращаться домой. М-р Карлайл оставался в столице почти до конца парламентской сессии, хотя иногда ему удавалось ненадолго вырваться в Ист-Линн. Наконец, в июле он вернулся домой. К этому времени в Ист-Линне появился еще один младенец — маленькая леди, такая же хорошенькая, как и сама Барбара в месячном возрасте.

Однако Уильям угасал буквально на глазах. Врачи в Лондоне подтвердили диагноз доктора Мартина, и было совершенно очевидно, что конец его близок.

Так же таяла и леди Изабель, не в силах вынести той ноши, которую сама на себя взвалила. Впрочем, что тут удивительного? Возможно, все было бы иначе, если бы она склонилась под весом своего креста, несла его терпеливо и молча, как и собиралась это делать ранее. Но нет: она восстала всей душой против такой доли, и теперь расплачивалась за это самым драгоценным: жизнью. Ежедневное и ежечасное смятение, вызванное тем двусмысленным положением, в которое она себя поставила, вернувшись в Ист-Линн, почти прошло с отъездом м-ра и миссис Карлайл в Лондон. Но затем наступила обратная реакция. Ушло постоянное возбуждение, но на смену ему явилась не менее опасная апатия, бесцветный покой отчаяния. Именно возбуждение поддерживало ее ранее, а теперь она стала сдавать на удивление быстро. Эта болезнь не имела видимых признаков, но она бесцельно теряла день за днем, как когда-то ее мать. Никто на замечал ее состояния, и она по-прежнему исполняла обязанности гувернантки мисс Люси, хотя ей удавалось урывками видеться и с Уильямом.

Понимала ли она, что жизнь ее угасает? Да, отчасти, и если бы кто-нибудь спросил, что у нее за болезнь, она бы ответила: «Разбитое сердце».

Стоял жаркий июльский день. Эфи Хэллиджон «плыла» по улице в ярких солнечных лучах, разнаряженная и гордая, как никогда. Нельзя сказать, чтобы после описанного нами слушания репутация этой особы оставалась безупречной в глазах ее земляков. Помимо небольшого эпизода, связанного с ее пребыванием в Лондоне, Эфи сочли виновной если не в лжесвидетельстве, то в чем-то очень похожем на него. Правда при дознании по убийству ее отца Эфи не приводили к присяге, как ошибочно полагал Ричард Хэйр. Она утверждала тогда, что в тот вечер в коттедже не было никого, кроме Ричарда Хэйра, поскольку не пожелала назвать имя Торна. Не то чтобы она имела хоть малейшее подозрение о его причастности к этой трагедии. Будем справедливы к ней: она была абсолютно уверена в виновности Ричарда Хэйра и говорила то, во что искренне верила. Однако же, будучи приведенной к присяге перед мировыми судьями, она была вынуждена признать, что кое в чем все-таки покривила душой. Все это, как мы уже говорили, выставило ее в дурном свете перед обитателями Вест-Линна. Впрочем, она умела постоять за себя. Послушать Эфи — так она была героиней без страха и упрека! Что же, многие поверили и даже принялись защищать ее. Многие, но не все. Миссис Латимер рассчитала Эфи, правда, предупредив за месяц, чем отчасти смягчила позор увольнения.

М-р Джо Джиффин был среди самых ярых защитников мисс Хэллиджон. Сначала его одолевали сомнения, но он позволил Эфи полностью переубедить себя, исполнился таким горячим сочувствием к этой «невинной жертве», что тут же предложил ей свою руку, сердце и, разумеется, небезызвестный нам магазин. Если бы даже настоящий святой явился из иного мира свидетельствовать против Эфи, м-р Джиффин и его слова пропустил бы мимо ушей.

Эфи торжествовала, преисполнившись гордости и презрения к своим недоброжелателям. Она сняла приличную квартирку и начала готовиться к семейной жизни, накупив себе нарядных шляпок и платьев. Определенно приличная квартира — и как раз напротив окон мисс Карлайл! В ней Эфи была настоящей хозяйкой, а м-ру Джо Джиффину позволялось иногда навещать ее по вечерам, непременно в присутствии одной из подружек Эфи, чтобы соблюсти приличия. Эфи сделалась настолько щепетильной, будто только вышла из монастыря.

— Негодяи! — говаривал он о Вест-Линне и «злобных сплетниках», населявших его. — Да она чиста и невинна, как ангел!

Итак, Эфи гордо шествовала в лучах жаркого июльского солнца. Проходя мимо дома м-ра Джиффина, она удовлетворенно осмотрела здание, которое прихорашивалось снаружи и изнутри, чтобы принять ее. Помимо этого, каждым поездом прибывали контейнеры с новой мебелью. Стоило ей только намекнуть, как совершенно очарованный кандидат в женихи бросался исполнять ее волю. Увидев ее в окне, он буквально вылетал на улицу.

— Дела идут полным ходом, мисс Эфи! На этой неделе все закончат. Обои в гостиной уже наклеены и выглядят превосходно, а золоченый бордюр — такой изысканный! Не желаете ли подняться наверх и взглянуть?

— Бог ты мой! — оскорбилась Эфи. — Подняться с Вами наверх, м-р Джиффин! Можно подумать, нашим землякам не о чем посудачить. Неужели Вы этого не понимаете?

— Боюсь, что нет, — робко ответил бедный коротышка. — Простите меня, мисс Эфи, я вовсе не хотел обидеть Вас.

— Господи, как бы мне хотелось, — снова заговорила Эфи, — чтобы Вы отказались от этих мерзких белых фартуков!