Алексей Михайлович - Игорь Андреев

Заметим, что в массовом историческом сознании устроение регулярных войск — заслуга всецело Петра I. Между тем еще современники прекрасно видели преемственность в военных реформах Тишайшего и его великого сына. В 1717 году на вопрос Петра о том, в чем он преуспел, а в чем отстал от своего отца, семидесятилетний князь Яков Долгорукий ответил: в военном деле царь Алексей «много хвалы заслужил и великую пользу государству принес, устройством регулярных войск тебе путь показал…».

Конечно, в военных преобразованиях царская мотивация не выходила за рамки традиционных ценностей: новая организация службы доказала свое превосходство настолько, что только болезненное стремление оставаться вечно битым могло заставить держаться за прежнее «сотенное» устройство поместного войска. Тишайший битым быть не хотел. Он видел себя в роли защитника и строителя Православного царства, пределы которого мечтал расширить громкими победами. Трудности испытывала вся структура поместного устроения армии, и нужно было, прибегая к терминологии Соборного деяния об отмене местничества, «преждебывшее воинские устроение, которое показалось в боях неприбыльно, переменить на лучшее».

Реформирование армии при втором Романове начиналось так же, как и при первом: приглашенные иноземцы наводнили Москву, чтобы составить костяк будущих полков «нового строя». Однако были и любопытные новации, связанные, впрочем, скорее не с молодым Алексеем, а с расчетливым Морозовым и самоуверенным Милославским. При Михаиле Федоровиче, в канун Смоленской войны, в московскую службу приглашали не только иностранцев-офицеров, но и рядовых. Последнее справедливо было признано накладным для казны и бесперспективным для будущего. Решено было обучать своих, причем не только солдатскому, как то было в канун Смоленской войны, но и офицерскому ремеслу. Для этого из среды московских чинов было отобрано несколько десятков человек. К чему свелось это обучение, трудно сказать. Как мы помним, у самого Ильи Даниловича Милославского были самые смутные военные познания, если не сказать, что их не было вообще.

Начавшаяся война полностью подтвердила правильность сделанного выбора. Столкновения с поляками, шведами и крымцами заставляли биться с ними строем. Строй же постепенно заставлял отказываться от хаотически атакующих поместных сотен. Провинциальных служилых людей все чаще сбивали в рейтарские, драгунские, а уж совсем малоимущих — в солдатские полки, доля которых постоянно возрастала. Делали это не без сомнений: «И полковые службы дворяном и детям боярским впред в рейтарском строе быть ли и новоприборных рейтар больше того прибирать ли?» — вопрошали воеводы. «Быть» и «прибирать», следовал ответ, за которым слышится голос самого царя.

Но взявшись за одно звено, приходилось вытягивать остальные. На новые полки уже не поставишь начальником выборного сотенного голову, человека пускай и опытного, пороху понюхавшего, но строя не знающего. Рейтар и солдат надо сначала обучить, а для этого требовались постоянные начальные люди из своих. Во-первых, как уже отмечалось, потому что это было дешевле. Во-вторых, потому что война показала: познания и военные навыки многих начальных людей из «немцев» оказывались далекими от того, что было обещано в их патентах и рекомендациях. Авантюристов, проходимцев и невежд попадалось больше, чем толковых офицеров типа Патрика Гордона. Так что первыми несколькими десятками обученных в канун войны за Смоленск и Украину русскими начальными людьми ограничиться было никак нельзя. Стали обучать новых. Причем в самих полках.

Эти офицерские кадры восполняли свои скромные познания природной смекалкой, мужеством и тем чисто русским «надо», которое не раз вывозило страну из самых трудных положений. Имена Змеева, Косагово, Шепелева, первых русских полковников и генералов, уже с 60-х годов с уважением произносились боярами-воеводами, которые готовы были даже признать их военные дарования и заслуги, особенно если они были проявлены под их началом.

Алексей Михайлович заслуг чужих себе не приписывал. Но именно в его правление и при его прямом участии стал формироваться национальный офицерский корпус, сильный пока не знанием — какие серьезные знания без школы, — а кровью обретенным опытом. Позднее, в сражениях с османами под Чигирином, этот корпус совсем неплохо зарекомендует себя, вызвав возгласы удивления не только у друзей, но и у неприятеля.

Организация, подготовка и снабжение армии — вот те сферы, в которых присутствие Алексея Михайловича было самым ощутимым и самым полезным. Стоит вспомнить о тех усилиях, которые предпринял Тишайший для сбора и обеспечения армии накануне и в первые годы войны с Речью Посполитой. Он и позднее не оставлял эти занятия.

Источники позволяют детализировать и живописать их. Так, по традиции, состояние служилых людей накануне сражений царь проверял во время смотров. Церемония была достаточно важная, с несомненным военно-организационным и идеологическим акцентами. Алексей Михайлович получал возможность лично убедиться в боеспособности и настрое воинов и одновременно пообщаться с ними.

Смотры были продолжительными. Так, разбор московских дворян в канун войны с Речью Посполитой проходил в селе Семеновском с 19 декабря 1653 года по 12 января 1654 года. По его окончании начался смотр провинциальных служилых людей. Он занял весь февраль и март.

В Семеновском московские дворяне по вызову заходили во двор и располагались с людьми и лошадьми по правую сторону «на указанном месте». Затем их вызывали к государю, где каждый сначала кланялся иконе, затем поясно — царю и отдавал сказку — с чем и с чего (количество дворов, размеры владений) он поднялся на службу. Затем сказки и записи в «десятнях» сверяли с «наличностью». Если с вооружением, лошадьми, «служебной снастью» и послуживцами было все в порядке, воин удостаивался царской похвалы. Расхождение требовало объяснений и грозило оплошавшему дворянину неприятностями. Смотр был монотонным и утомительным занятием: в иные дни перед государем проходили десятки людей. И так с утра до вечера, изо дня в день, с небольшими перерывами для иных государственных дел и церковных служб. Но Тишайший был терпелив, методичен и скрупулезен. Для него это занятие — обязательная часть «царского дела».

Государев смотр призван был поднять воинский дух, внушить каждому подданному мысль о неодолимом могуществе царя. Отсюда — необычайная пышность, превращение смотра в настоящую придворную церемонию. Рентенфельс, наблюдавший смотр-мобилизацию московских дворян для борьбы со Степаном Разиным, был поражен ее блеском и богатством. Шатер, трон с двенадцатью ступенями, ковры, ограждения для сдерживания толпы, пехота под знаменами, башня с трубачами — все подчеркивало необычайность происходящего. Но главное — само войско, результат неустанной заботы Алексея Михайловича. Оно «хотя и уступало в изяществе убранству, употребляемому в Европе, но зато превосходило его дороговизною тканей и азиатскою роскошью. Все зрители с изумлением останавливали взоры на всадниках, из которых исключительно состояло все это войско, не только из-за их блестящего разнообразия оружия, но и вследствие красивого вида их одежд». Рентенфельс, заметно преувеличивая, насчитал до 60 тысяч всадников, брошенных на борьбу с восставшими[369].