Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание - Галина Козловская

Еще приехал в Ташкент поэт и ученый Дмитрий Сухарев. Он влюбился в мои воспоминания и попросил меня сделать для журнала «День поэзии» сокращенный вариант. Я его просьбу выполнила и осталась этим вариантом очень довольна. Я в нем нашла какую-то удачную свободную форму. Первый большой вариант он затребовал, чтобы предлагать какому-нибудь большому журналу. К моему огорчению, составитель «Дня поэзии» Таня Бек уже кое-что подсократила и подправила…

Я не помню, писала ли я Вам, как в вышедшем в Нью-Йорке «Новом журнале» редактор мало того, что сократил на одну треть, но в целях сокращения в дальнейшем брал мою мысль и пересказывал меня своими словами. Хамство неописуемое! Он убил мою индивидуальность и свойственную мне речь. В конце, «ветки хвои» показались ему недостаточно пышными, и он напечатал «цветы хвои». Верно, он никогда не выезжал за пределы Нью-Йорка и забыл русскую речь…

Неотправленное письмо Генриху Нейгаузу

Генрих Густавович Нейгауз (1888–1964) – выдающийся пианист, один из создателей пианистической школы России. Преподавал в Московской консерватории. Среди его учеников – Эмиль Гилельс, Яков Зак, Святослав Рихтер.

Представленное ниже письмо Галина Козловская отдала в 1963 го-ду музыковеду В. Ю. Дельсону. Это письмо она сопроводила карандашными пометками. Интересна судьба ее предвидений. Письмо хранится в семье Чудовых.

[Пометка карандашом]

Глубокоуважаемый Генрих Густавович!

Почему Вы делаете каменное лицо, когда получаете письма от незнакомых или слишком мало знакомых? К Вам это никак не идет! Неужели Ваше внимание отдается только знакомым (если они даже не заслуживают вниманья!), и молчанье Ваше Вы расточаете на незнакомых лишь потому, что Вам их никто не представил, в то время как они хотят общаться с Вами духовно, на расстоянии, не беспокоя Вас визитами, приглашеньями и прочими навязчивыми условностями, существующими в человеческом обществе?..

Впрочем, какие могут быть между нами объясненья на не существующую реально тему?

Я хочу с Вами поговорить сегодня о пианизме в связи с пианистами, которые у нас спорят между собой, состязаются и из которых каждый из нас выбирает себе «самого любимого».

У меня замечательный радиоприемник, я каждый вечер переношусь в залы Москвы, откуда слышу много замечательного. Мне хочется поделиться с Вами своими впечатлениями. (Неужели нельзя? Почему?..)

Друзья мне писали из Москвы о Святославе Рихтере. Послушавши его впервые, я чуть было не сдалась, но впоследствии поняла, что меня подкупила его программа из произведений моего любимого Рахманинова. Действительно, многое было исполнено замечательно, но, увы, мое разочарование началось, быть может, с мелочей с общей точки зрения, но эти мелочи, повторяясь каждый раз, стали доводить меня до раздражения, и я решилась на дерзкое снятие с пьедестала пианиста Рихтера, носящего столь трогательное имя.

Как бы я хотела знать, согласитесь ли Вы с моей критикой?!! У Рихтера слишком явно слаба ритмическая сторона – у него нет внутреннего ритма! Он может, не замечая, преспокойно не выдерживать связанных нот (в самом начале «Полишинеля»). Он может прибавить лишнюю четверть в фигурации! (Средняя часть того же «Полишинеля».) Он может сплошь не выдерживать точек (в симфоническом этюде Шумана). Наконец, он может совсем плохо исполнить сонату Бетховена! (Appassionata.) [«За 16 лет выросла только виртуозность. 3.II.63. – Пометка карандашом.]

Мне интересно знать, сколько ему лет и продолжает ли он работать с Вами. Его талант еще не имеет твердой почвы – ему еще нужно учиться и учиться, слушать и слушать. Ваши «образные беседы» должны оказать свое действие в данном случае, и я всё же надеюсь, что Святослав Рихтер не остановится на своем настоящем и будет еще много работать над собой, если Москва не избалует его своими восторгами с весьма поверхностной критикой вроде «грубое forte» (чего я как раз не замечала).

Мне очень и всегда нравился пианист Яков Зак [уже разболтался – пометка карандашом], часто нравится Л. Оборин и другие, но для меня непревзойденный пианист в наше время – это Эмиль Гилельс! [«Высказано 16 лет назад!» – Пометка карандашом.] Пианист крупного масштаба, напоминающий Иосифа Гофмана в ударе (прибавляю «в ударе», так как и Гофмана я любила только тогда, когда он был «в ударе», обычно же предпочитала Бузони). Мало сказать, что у Гилельса всё в порядке, Гилельс – это совершенство в пианизме. Его яркая стихийность, увлекающая за собой, теперь перешла в период зрелости. Слушая Гилельса несколько лет тому назад, я была уверена в том, что этот еще не созревший плод несомненно созреет в скором времени, и я услышу этого мною избранного из всех пианистов – Эмиля Гилельса – в полном расцвете сил и подлинного фортепианного мастерства. Я не ошиблась: теперь, слушая Эмиля и ловя его стрелкой радиоприемника, я получаю огромное удовлетворение и каждый раз мысленно целую его рыжую голову, благодаря за доставленную радость.

Эмиль Гилельс и Давид Ойстрах – это два моих кумира, ни с кем не сравнимых и никем не превзойденных, даже в мировом масштабе.

3 февраля 1963. Тогда я не знала Вана Клиберна – он вне сравнений, потому что… Гений! [Пометка карандашом.]

Письма Валерию Молдаверу

Валерий Александрович Молдавер (1939–2011) – инженер-электромеханик, физик. Родился в семье потомственных инженеров. Одно время он жил в центре Москвы в большой коммунальной квартире, где его соседкой была Нина Ильинична Нисс-Гольдман (1892–1990) – известный российский скульптор, художник и педагог, старейший член Союза художников СССР. Она дорожила общением с ним и познакомила его со многими представителями старинной московской интеллигенции, в том числе с Александрой Вениаминовной Азарх-Грановской, салон которой он стал посещать и благодаря которому он познакомился со многими интересными людьми. Именно Нина Ильинична, знавшая Козловских задолго до их ссылки, передала с В. А. Молдавером письмо к ним в Ташкент. Это письмо послужило поводом для знакомства, перешедшего в дружбу.

Валерий Александрович сделал большое и очень важное для практики изобретение в области получения сверхпрочных металлов. Он искал пути для внедрения его в производство в нашей стране, считая это делом своей жизни, но не нашел поддержки у государственных чиновников. Постоянное напряжение, связанное с этими безуспешными попытками, послужило причиной его безвременного ухода из жизни.